4
- Эти деньги у тебя занимаю я, - медленно проговорил Кихэй. - Тебе не кажется, что это мне решать, как их использовать?
- Всему есть предел, - возразил Хисаноскэ. - Уже не в первый раз ты себе во вред ради него стараешься. Я понимаю, он младший брат твоей жены - хочешь не хочешь, а в какой-то мере помогать нужно. Однако этому нет конца, да и ему самому твоя помощь на пользу не пойдет. Оставь его в покое, мой тебе совет.
- Нет, не могу я его бросить.
- Да ты рассуди - его собственные братья уже от него отступились. Он одни подлости творит, слухи о нем ходят совершенно не подобающие самурайскому сословию. Лучше держись от него подальше, говорю тебе - от такого человека только и жди лиха.
- А если я его оставлю в покое, он что - исправится?
- У него и брат старший есть, Санробэй, а второй сын пошел зятем в семью Окадзима. Отца у них уже, правда, нет в живых, но мать, по-моему, еще жива-здорова.
- Ты же только что сказал, что все они уже давно от него отступились, - произнес Кихэй, слегка улыбнувшись. - Вообще никто в семье, похоже, не поддерживает с ним никаких отношений. Если еще и я от него отвернусь, нетрудно представить, что с ним станет…
- Если дерево начинает гнить, его лучше всего рубить под корень.
- Да он же не дерево, он человек.
- Это еще хуже, - хмуро ответил Хисаноскэ. - Дерево никому неприятностей не причиняет, а гнилой человек всех вокруг заразить может.
- Фудзии Дзюдзиро такой же человек, как другие. Думаю, у него, как у всех, есть и свои печали, и горести, и страдания. Случаются у него в жизни и неудачи, и оплошности, и он всякий раз наверняка переживает и мучается. Мне вот посчастливилось избежать такого рода ошибок и оплошностей, но я тем не менее могу себе представить его чувства.
- Э-эх, - вздохнул Хисаноскэ и жестом бессилия хлопнул себя рукой по колену, словно говоря: "Ну сколько же можно! Не чересчур ли?"
- Я вот знаешь что думаю… - сказал Хисаноскэ. - Такое твое отношение к людям, вместо того чтобы придать им сил, напротив, часто превращает их в нахлебников. Особенно такой человек, как этот, - пока ему сочувствуют да для него стараются и пока убирают за ним все, что он нагадит, он не только не исправится, но наоборот, будет падать все ниже и ниже.
- Может быть и так, - кивнув, тихо проговорил Кихэй. - Может быть, - прошептал он и, подняв глаза на Хисаноскэ, грустно спросил: - Но почему так? - В голосе его послышалась почти молящая нота. - Ему ведь сейчас до смерти нужны и сочувствие, и сострадание, и поддержка. Почему же все это может привести его к падению, скажи мне, Нигю, почему?
- Дело в нем самом. Такой уж человек этот Дзюдзиро, вот и все.
- Не понимаю. Ну не могу я поверить, что дело только в нем самом, - проговорил Кихэй, поникнув головой. - Порой люди становятся несчастными не по своей вине - среда, природные данные, повороты судьбы… неблагоприятные обстоятельства, вот человек и становится несчастным. Дзюдзиро много претерпел в жизни, а я, к счастью, нет. Не могу же я, сам не изведав страданий, оттолкнуть страдальца - просто не могу…
Хисаноскэ в ответ протянул бумажный сверток.
- Хорошо. Хватит об этом. - Он взглянул на Кихэй, начал было: - Иногда… - но осекся, покачал головой и, прокашливаясь, произнес: - Нет, нет, ничего. - Кихэй спрятал сверток, некоторое время они поговорили о своих повседневных делах, и вскоре Кихэй покинул дом Нигю.
Когда стемнело, Кихэй наведался в квартал Кавабата. Дома жена встретила его словами:
- У Мацуноскэ опять жар. Господин Тёгэн только что ушел. Нужно послать за лекарством.
Она взглянула в лицо мужа. Кихэй вопросительно посмотрел на нее.
- За лекарства давно не плачено, - сказала Каё. - Уже месяца три, а без денег я человека отправить за ними не могу.
- Но уж на лекарства-то у тебя денег должно было хватить, - проговорил Кихэй недоуменно.
- Были бы - я бы к вам с этим не обратилась.
Тон жены был настолько резок, что Кихэй не нашел что сказать в ответ и молча прошел в комнату, где спал его сын Мацуноскэ. В комнате стоял кисловатый запах - запах больного ребенка в жару. Мацуноскэ было уже пять, но от рождения он был слабым, каждая пустяковая простуда затягивалась на полмесяца, а этим летом он однажды переохладился во сне, и с тех пор его донимали расстройство желудка и лихорадка, так что с середины сентября он почти не вставал с постели.
"Ребенку нужно давать побольше свободы. Вы слишком уж дрожите над ним", - часто предостерегал родителей придворный лекарь, Мурата Кэндо. Жене Кихэй, Каё, это не нравилось, и она стала приглашать лекаря из их же квартала, Удзииэ Тёгэн. Ему было под шестьдесят, он приобрел известность как хороший детский лекарь, но знаменит был и высокими ценами на свои снадобья.
Кихэй тихо присел у изголовья и в свете прикрытого бумажного фонаря взглянул на лицо спящего сына. Нервные его черты напоминали мать, брови были густые, нос заострен. Из-за частых поносов еда в мальчике не удерживалась, и он сильно исхудал, в лице его, хоть оно и раскраснелось от жара, было что-то старческое… Каё следом за мужем зашла в комнату и, присев рядом, прошептала:
- Ну так что?..
- Он хорошо спит, - сказал Кихэй.
- Что вы решили насчет лекарства?
- Лекарства? - Кихэй повернулся к жене. - Ты что, еще никого не послала за ним?
- Я же сказала, что на это нужны деньги.
- Так сразу я не могу.
- Значит, денег вы мне не дадите?
Кихэй взглянул жене в глаза.
- Говорю же, что сразу не могу. - Сказав это, он встал и направился в гостиную. Присев к столу, он засветил бумажный фонарь и начал разжигать огонь в деревянной жаровне, когда вошла Каё и присела рядом. Даже не поворачиваясь к ней, он, казалось, видел ее лицо, побледневшее, жесткое, с крепко сжатыми губами.
- Расходы в любой семье планировать трудно, - сказала Каё, - к тому же Мацуноскэ нездоров и уже полгода не может обойтись без врача - понятное дело, что тут неминуемы непредвиденные расходы. Это же настоящее горе, если счетов накопилось столько, что и за лекарством уже не пошлешь.
Кихэй тяжело вздохнул и разложил на столе письменные принадлежности. Уже два года он за небольшую плату переписывал старые книги. У Каё работа его вызывала недовольство - "еще всякие разговоры пойдут…".
- И правда, расходы планировать трудно, - тихо проговорил Кихэй. - Но я ведь говорил тебе - раз с Мацуноскэ такое происходит, всегда надо оставлять что-то про запас, да и дал я тебе в прошлый раз на хозяйство больше обычного.
- Я купила пояс оби, я же вам сказала.
- Пояс?
- Я же вам говорила об этом - вы что, забыли? В ноябре в доме моих родных будет заупокойная служба - три года прошло со дня смерти отца, соберутся все родственники и свойственники. Хотя бы пояс обновить - а то и на люди выйти стыдно…
Кихэй снял крышку с тушечницы.