- И ты будто царя Феодора помнишь?
- Помню. Видала его, голубчика, будучи в девках ещё.
- Ты царя Петра Алексеевича, верно, помнишь, а не Феодора.
- Зачем? То Пётр. А то Хфёдор. Я не дура какая, сударка моя. Он вот помер, а меня замуж выдали. Бунты тогда на Москве каки были. Страсть! Бунтовали стрельцы и Матвеева боярина, знатного и доброго боярина, умертвили, окаянные… Мимо меня протащили тело его искрошенное.
- Как мимо тебя?
- Да. Я на площади с мужем была… Затесалась с глупых бабьих глаз. И вот, гляди… В тот самый день угораздило мне… Вишь, проруха.
Она нагнулась и показала на щеке большой рубец.
- Стрелец копьём задел… Пьян был, как и все они… Я выть, а он говорит: "Ничего, девка! До свадьбы заживёт!" А муж мой ему: "Кака она девка. Она моя жена!" Ну, стало, вот и не зажило. И дети были, и внуки были, и правнуки есть… А дыра-то всё видна.
И старуха заболтала о правнуках и о своих делах. Дама слушала сначала, но вскоре задумалась под её однообразный говор и незаметно для себя самой понурилась, сидя на скамье.
Старая Параскева, смолкнув, поглядела на неё и снова положила ей руку на голову.
- Эй, касатушка. Опять нос повесила. Эй, скажи, чего невесела?
Дама вздрогнула, пришла в себя, вздохнула и вдруг выговорила:
- Ах, старушка… Есть отчего…
- Горе какое?
- Горе не горе. А заботы… Большие.
- Да что? Говори. Я тебе твоё дело, мне чужое, руками разведу. Недаром сто лет живу…
Дама улыбнулась.
- К своему я делу вот ума не приложу! - вздохнула старуха. - А твоё - пустяковое. Верь мне. Говорю тебе… Плюну, дуну… И всё на ветер улетит. Говори. Вороги, что ли, у тебя… Обижают?
- Да.
- А заступы нет.
Дама не поняла.
- Заступиться некому?
- Некому.
- Совсем некому… Другов нет?
- Нет.
- Одна ты, стало, как перст? Бона! Замужняя, чай? Муж заболел? Бьёт?
- Нет. Я вдова.
- Вдовая! Ну, так! Вдова от всех терпи. Я тоже натерпелась. А ты поясни, какое дело-то, за что тебя обижают.
- Не обижают. А уж очень все… Всякий-то своё…
Дама будто колебалась мгновенье и вдруг вымолвила:
- Много народу… И всякий-то своё просит. Всякому угодить надо…
- Заедают?
- Да. Уж именно так, как ты говоришь.
- А ты удовольствовать их не можешь?
- Нельзя, старушка. Нельзя. Много хотят.
- Та-ак! Это завсегда. Вдовье дело. Ну и злобствуют, грозятся.
- Да.
Старуха подумала и выговорила таинственно, как бы нечто крайне важное:
- Обещай, матушка.
- Что?
- Обещай, говорю
- Я не понимаю тебя, старушка.
- Обещай каждому, всем. Обещай и откладывай. Вот и перестанут злиться и грозиться. Говори: изволь, мол… Всё что прикажете… А когда? Скоро! А как скоро? Да вот как только можно будет. Смекнула?
И старуха, говоря, прищурила один глаз, будто подмигивая.
Дама долго смотрела ей в лицо, как бы соображая, и начала вдруг добродушно смеяться.
- Чему, молода-зелена? Не веришь?
- Нет, верю, старушка… Верю. Мне смешно не то. Так обещать, по-твоему? Обещать и обещать!.. А когда? Вот скоро. Когда можно будет…
- Во! Во!.. - таинственно шепнула Параскева.
Дама снова начала смеяться.
Между тем солнце давно исчезло за горизонтом и начало темнеть… Звёзды зажигались на ясном небе.
- Мне пора домой, - сказала вдруг дама.
- А тебе далече домой-то? Приехала небось из города погулять к нам.
- Нет. Я здесь живу.
- Здесь? Где ж это здесь?
- Здесь.
- Слышу, касатка. Да говорю тебе, где же здесь жить? У нас тут домов барских нет.
- А вот этот, - показала дама на лес.
- Там же палаты графские.
- Я в них и живу.
- В палатах?!
- Да.
- Бона как! Как же ты туда попала? Там теперь царица. Приехала на коронованье.
- Да. Я… У царицы есть такие… Ну, при ней дамы придворные… И я…
- При царице? - произнесла, как бы ахнула Параскева.
- Нет! - быстро ответила дама. - Я не при царице. Я приятельница дамы придворной, которая меня с собой привезла из Петербурга. Я при ней и живу теперь.
- Царицу-то видаешь всё-таки?
- Видаю.
- Видаешь? - многозначительно, но робко переспросила старуха, как бы смутясь.
- Видаю. Редко.
- Редко? - как бы с облегчением повторила Параскева. - Но всё-таки ин видаешь… Бона как! А я с тобой болты болтала. Думала, ты барынька из города. У нас бывают такие-то. Приезжают погулять по полю, по лесу… Сказывают, в городе скучно. Да. Вона что! А ты царицу видаешь. Ну, не осуди, золотая моя. Я ведь не знала.
- Что же такое, старушка, не беда. Я рада была с тобой поговорить. Ты умная… Ты мне совет хороший дала, - рассмеялась дама и прибавила, вставая: - Ну, прощай.
- Прости, золотая моя, - кланяясь, ответила Параскева. - Я ведь не знала.
- В другой раз приду сюда. Опять встретимся и опять поговорим, - ласково улыбнулась дама.
- Как изволишь. Я что же… Рада служить.
Дама встала, улыбаясь, кивнула головой и тихо двинулась. Вскоре она исчезла за стволами деревьев.
Параскева долго глядела ей вслед и, наконец потеряв из виду, пробурчала себе под нос:
- Вона что! На каку наскочила!
Дама вышла из леса и, пройдя лужайку, вошла в большой двор, в глубине которого высился красивый дом. Солдаты, стоявшие у крыльца на часах, при её появлении вытянулись и взяли на караул, отдавая честь.
IV
В то же время Параскева тихой, но твёрдой походкой вернулась домой в свою избу на самом краю села Петровского, вдалеке от ряда крестьянских изб.
Молодой малый, лет двадцати пяти, сидевший на крылечке, завидя её, быстро поднялся и юркнул в избу. Старуха тотчас смекнула, что это значило.
- Ах, разбойник, - проворчала она добродушно. - Робята! Думают перехитрить. А где же человеку, коему на свете двадцать минуло годов, перехитрить того, кому сто лет!
Старуха вошла в избу Среди первой горницы стоял, как бы в ожидании, тот же молодец, а рядом красивая девушка, лет восемнадцати. Это были правнуки старухи.
- Ну что, разбойники? Сказывайтесь.
Молоденькая Алёнка стояла, виновато потупившись, но улыбаясь. А её брат Тит смотрел в глаза прабабушке и отозвался смело:
- Чего тебе, бабуся?
- Чего? Говорю, сказывайтесь, разбойники.
- Нечего нам сказываться.
- Ну, ты, Алёнушка, - обернулась старуха к правнучке. - Ты у меня прямая душа. Не чета братишке-греховоднику Ты скажешься.
- Да что, бабуся? - отозвалась Алёнка, стараясь показаться удивлённой вопросом.
- Что! Вестимо, что. Что такое у вас тут приключилось? Вижу я, что вас спугнула. Вижу, что дело нечисто Ну и кайтесь, головорезы.
Наступило молчание. Алёнка всё стояла, потупившись, но на лице её не было страха.
Тит отошёл к окошку, повернулся к старухе шиной и начал что-то мурлыкать.
- Вы что же это в самом деле?! - повысила голос Параскева. - Вы так-то со мной, старой? А если я вас выгоню от себя и никогда на глаза не пущу боле? Ну? Что тогда?
- Полно, бабуся, - обернулся Тит. - И как тебе не надоест всякий-то день, почитай, одни и те же слова говорить. Выгоню да выгоню. Ведь, кажись, лет десять ты это сказываешь. Никогда ты нас не выгонишь, да и не можешь. Во-первых, этого и закон не велит, чтобы выгнать внуков на все четыре стороны. Я не пропаду, а вот Алёнке бедствовать или милостыню просить - не след. Да и ты, не видая нас, сейчас помрёшь. Тебе без нас не жить. Трёх дён ты не проживёшь без Алёнки. Соскучишься и ноги протянешь.
- Не ври, деревянная голова, - отозвалась старуха, стараясь сделать свой голос гневным. - Вы меня изводите… Я от вас помру. Верно! А без вас проживу - нельзя лучше.
- Нет, не проживёшь! - усмехнулся Тит.
- Ан тебе говорю, проживу. Ну, ты умница, - приступила старуха к правнучке. - Говори. Сказывайся, что у вас тут?
- Да ничего же, бабуся.
- Побожись.
Алёнка молчала и затрясла головой.
- То-то… Не можешь божбу на душу взять.
- Зачем ей зря по сту разов в день божиться! - вступился Тит за сестру.
- Ах, отчаянные. Чисто дерева! Ведь вижу я… Ну, ладно же, погодите, озорники. Будет вам! Я знаю, что сделаю.
Старуха, разгневавшись не на шутку, села на скамью и старалась догадаться, в чём, собственно, дело, так как она видела ясно, что застала правнуков врасплох.
- Ты бы, бабуся, пошла поглядеть на избу сотского. Посмотрела бы, что там у него приключилось. Такое, что ахти! - заговорил молодой малый.
- А что такое? - удивилась Параскева.
- Да вот поди. Увидишь, так и запрыгаешь. Хоть и не махонькая, а запрыгаешь.
- Да что такое, оголтелый?
- Поди, говорю, и увидишь.
Старуха привстала, хотела выйти из избы, но вдруг сообразила, что молодец хитрит.
- Нет, я уж лучше после пойду, - вымолвила она, лукаво ухмыляясь.
Брат с сестрой переглянулись, улыбнулись и, наконец, начали смеяться весело и добродушно.
- Ничего с бабусей не поделаешь, - выговорил Тит. - Видно, нужно каяться. А то просидит она тут до вечера, и в город опоздаем. Эй, Матюшка! Вылезай. Делать нечего! - крикнул он.
И в ту же минуту из угла, где было на гвоздях навешано платье, вынырнула взлохмаченная чёрная и кудрявая голова. И затем молодой малый, ровесник Тита, вылез из своей засады.
- Прости, Параскева Васильевна. Не гневайся, - выговорил он, кланяясь.