Долог летний вечер. Медленно темнеет небо, так медленно, что не выдержала Глаша, подхватила свой легкий узел и выскользнула из дому. По-за огородами, по-за домами солдатской слободки стала она пробираться к Кизи. Хоть и вольной считалась она после венчания, да не выпустили бы ее из Мариинска ночью одну - бывшую каторжанку.
Услышав голоса, останавливалась Глаша, приседала или прижималась к кустам, а потом опять чуть не бежала дальше.
Днем дорога до Кизи не так уж далека, а ночью, как стемнело, да еще потому, что шла Глаша сторонясь людей по колдобинам да еле приметным тропкам, не выходя на колесную дорогу у реки, - не было, казалось, ее пути конца. Падала она, зацепившись за корень, оступилась в какую-то яму, вздрагивала от людских голосов и шла.
Сначала все ей казалось просто. Выйдет на окраину, за солдатские посты, найдет лодку, столкнет ее в воду и поплывет по реке к Игнату. Потом стала думать, а где же она найдет своего ненаглядного. Когда пришел Игнат, ничего об этом не говорили. О себе Глаша рассказала, о своей горькой судьбине, а где стоит Игнат, как он там живет - не спросила. Не до того было. "Ничего, как-нибудь найду!" - успокаивала она себя. "Ну и что будет, если найду?" - вдруг подумалось ей. Подумалось так, будто очнулась она от сна, и все, что она делала и думала до этого, было в забытьи, а может быть, даже не с ней. Ведь вернут ее к законному мужу. Непременно вернут. Думала так Глаша, а все равно шла, уже не остерегаясь никого, не шарахаясь от темных кустов, похожих на часовых.
Когда набила о камни ноженьки, когда утомилась вконец, села Глаша прямо на землю у самой тропинки. И тут захлестнула ее острая жалость к безропотному, тихому Ивану. "А ведь с Игнашей я не останусь, - пришла к ней мысль, - а может, и не доберусь до него, по пути как беглую перехватят, и Ивану ни за что ни про что боль нанесу".
Заплакала Глаша в голос над своей судьбой. Плакала и вспоминала, то как ожидала в Мариинске Игната на реку глядючи, то как берег ее, как заботился, зная о ее тоске по Игнаше, Иван. "И за что я его, невиновного, обижу", - думала она опять.
Выплакалась Глаша, встала, прошла немного в сторону Кизи, а потом повернула обратно к брошенному дому Ивана.
12
- Построение! - трубил сигнальщик у мачты с флагом. - Построение!
Солдаты, натягивая шипели, выбегали на плац и выстраивались на притоптанном снегу. С замерзшего Амура тянул холодный ветер, и, пока не раздалась команда "смирно", солдаты топтались, поколачивали себя по бокам рукавицами, переговаривались:
- Не сильный ветерок, а пробирает…
- Зима, брат, здесь ранняя, а к рождеству и вовсе закрутит.
- Ничего, дровишки есть.
- Чего это нас в воскресение подняли, или что случилось?
- Смирно! - обрывая разговоры, послышалась команда.
Батальон замер. На плацу стояли три роты, кроме второй, поручика Прещепенко, оставшейся в Софийске и на почтовых станках.
Из дома батальонного командира вышли капитан Дьяченко и адъютант.
- Солдаты! - обратился к строю капитан. - В штаб батальона поступил срочный пакет. Его необходимо доставить командиру шхуны, зазимовавшей в гавани Святой Ольги. О дороге к гавани я могу сказать очень мало. Известно только, что она расположена на морском побережье, к югу от Хабаровки. По-видимому, надо держаться реки Уссури, а потом перевалить горы, выйти на берег океана и далее следовать на юг. Добираться до гавани придется пешком. Через тайгу и горы лошади не пройдут. На это дело требуются два человека, согласных идти по своей охоте. Продовольствия возьмете с собой, сколько сможете унести, кроме того, адъютант батальона выдаст охотникам пятьдесят серебряных рублей на путевые расходы.
Капитан помолчал, перебросился несколькими словами с адъютантом, окинул строй взглядом и добавил:
- Предупреждаю, дорога трудная, но и дело срочное. Поэтому я и вызываю добровольцев. Кто желает, шаг вперед!
Михайло Леший, как самый рослый, стоял на правом фланге батальона. Он тянул ухо, чтобы разобрать, о чем идет речь. Еще командир говорил, а он решил идти и сразу за командой выступил из строя.
За ним, из середины роты, шагнул Кузьма Сидоров. Вышли вперед и двое из роты Козловского. Они уже знали немного Уссури, целое лето проработали там, и, значит, часть дороги была им знакома.
С удовольствием бы отправился в такое дальнее путешествие к океану поручик Козловский. Узнав о пакете, он еще до построения просился у Дьяченко отпустить его с одним солдатом. Но капитан отказал. Весной, со сплавом, ожидали пополнение - и для новобранцев необходимо было построить казарму. Незаконченной оставалась конюшня. Строился батальонный штаб. Работы и зимой будет много, а весной Козловскому опять отправляться на Уссури рубить новые станицы.
- Спасибо, линейцы! - поблагодарил Дьяченко добровольцев. - Но послать мы можем только двоих. Поэтому пойдут солдаты первой роты Леший и Сидоров. Леший на то и леший, чтобы по лесу бродить, а Сидоров уж будет при нем.
- Вольно, - заглушая смех солдат, скомандовал адъютант. - Разойдись!
Строй рассыпался. С говором, со смешками линейцы побежали в теплые казармы. Летом работали без отдыха, а сейчас зимой, в воскресенье, можно и отдохнуть.
Михайлу и Кузьму капитан увел к себе. Вместе с Козловским они набросали схему дороги.
- Дойдете до Казакевичевой, а там вверх по Уссури, - объяснил поручик. - Здесь будет станица Невельская. За ней станица номер четыре. А вот дальше русских селений пока нет. Придется справляться о дороге у инородцев.
- Тут, Леший, тебе карты в руки. Объясняться по-ихнему ты научился, - заметил капитан. - Что я вам еще подскажу. Чтобы пересечь водораздел, выбирайте правый приток Уссури. Ну, собирайтесь, и в дорогу.
- Когда выходить? - спросил Кузьма.
- Хорошо бы завтра поутру. Успеете собраться?
- Успеем, - заверил Леший.
На следующее утро от Хабаровки в сторону станицы Корсаковой, по чуть намеченной дороге, с ружьями и туго набитыми ранцами за плечами, вышли в дальний неведомый путь Кузьма Сидоров и Михайло Леший.
- Ничего, Михайло, добежим! - вспомнив, как говорил казак Кузьма Пешков, сказал Сидоров. - И ветерок, вишь, в спину, подгонять будет. А я схожу вот в этот поход и все: давайте Кузьме бессрочный отпуск! Я, парень, казачку, Богдашкину мать, из Кумары решил в Хабаровку перевозить. И перевезу…
- А что, - бодро вышагивая впереди, отозвался Михайло. - Неплохой у нас командир, а совсем без начальства и вовсе хорошо. Я потому и пошел. Да и двадцать пять рублей серебром в кармане не лишни! Так ведь, Кузьма?..
Отправив солдат, Яков Васильевич вернулся к себе писать отчет о работе, проделанной батальоном за лето и осень. Об этом запрашивал из Иркутска коллежский секретарь Карпов, побывавший летом с губернатором в Хабаровке. Он намекал в письме, что отчет крайне важен, как для батальона, так и для самого капитана.
Курьер, доставивший пакет для шхуны и письмо Карпова, собирался в обратный путь, и надо было спешить с отчетом.
"13-й линейный Сибирский батальон, - писал Яков Васильевич, - в лето 1858 года сплавил на Амур собственное хозяйство из Шилкинского завода, запас артиллерийских снарядов и пушки для Благовещенска. Участвовал в сплаве переселенцев, содействовал к водворению и домоустройству их. На реке Уссури рота под командою поручика Козловского заложила три новых станицы. Рота поручика Прещепенко устроила почтовые станки ниже Хабаровки до реки Горин и основала город Софийск.
В Хабаровке батальон выстроил для себя казармы, провиантские магазины, цейхгаузы, помещения для офицеров…"
Трудный, наполненный событиями год, дорога по Шилке и Амуру, вся работа здесь в Хабаровке, на реке Уссури и в Софийске - все это уместилось в несколько строк отчета. Капитан подумал и написал о том, как батальон пополняет недостаток продовольствия рыбой, охотой и за счет собственного огорода, а перед его глазами проходили солдаты: надежный, спокойный Ряба-Кобыла, богатырь Михайло Леший, старый солдат Кузьма Сидоров и совсем молодой Игнат Тюменцев. Одни вспомнились лицами, другие - работой, ухватками, словами.
"Несмотря на неимоверные труды, понесенные нижними чинами батальона, они и здоровы, и обеспечены на зиму всем необходимым".
- Володя! - крикнул капитан сыну. - Иди, перебели отчет. Почерк у тебя лучше моего.
- А петли на зайцев пойдем проверять? - забежав в комнату, спросил Володя. - Ты обещал пойти со мной в воскресенье, да не пошел.
- Вчера, сам знаешь, приехал курьер. Не получилось. Сегодня же сходим. Садись-ка вот сюда, пиши на этой бумаге. Она получше…
По торосистому льду присыпанной снегом Уссури мчались две упряжки собак. Верхом на первой нарте, поставив ноги на полозья, сидел вместе с проводником гольдом Михайло Леший. На второй, скорчившись за спиной хозяина упряжки, лежал Кузьма. В дороге они были уже третью неделю. В первый день пути солдаты обедали в станице Корсаковой. Там же нашли оказию. В станице оказался казак из Казакевичевой. На его санях Кузьма и Михайло приехали к ночи в эту станицу.
- Вот как! - радовался Леший. - Так-то мы с тобой, Кузьма, враз до моря докатим!
Из Казакевичевой до Невельской пришлось идти пешком. Отдохнули там солдаты и в конец второго дня дошли до станицы номер четыре.
Это был последний русский населенный пункт на реке Уссури.
- Кто же там дальше живет? - допытывался у хозяина избы, пустившего их на ночлег, Кузьма. - Будет ли у кого хоть про дорогу спросить?
- Гольды оттудова летось приплывали. А далеко ли, близко ли их стойбище, кто знает. Мы туда не наведывались, - объяснил казак.
Он с сомнением относился к походу, в который пошли солдаты, теребил бородку, покашливал: