Капитан Дьяченко, ночевавший в своей каюте на барже, думал о своих близких. Если судьба не вытянет ему новый жребий и придется с батальоном остаться здесь надолго, он на будущее лето вызовет к себе жену и сына. В эту зиму съездить в Иркутск едва ли представится возможность: и далеко, и забот будет много по строительству поста.
По палубе мерно ходил часовой. Звук его шагов то приближался к каюте, то удалялся от нее. Всплескивала, словно кто-то бросал камень, рыба. "Скорей бы подходили остальные роты, - думал капитан. - К зиме надо построиться. Работы край непочатый…"
Уснув с этой мыслью, капитан Дьяченко с нею и проснулся. И с этого первого рассвета на новом месте побежали дни, заполненные с утра до ночи одной заботой: надо строить казармы, чтобы не пришлось зимовать в палатках или землянках, ведь сюда к зиме стянется весь батальон. Для провианта и снаряжения нужны цейхгаузы. Иначе продукты, сплавляемые с огромным трудом из далекого Забайкалья, попадут под дожди, и батальону придется голодать. Не дай бог, повторится то, что солдаты пережили в 1856 году. Дьяченко не давал передышки никому, не щадил и себя.
Дней через пять, когда был срублен венец первой казармы, работу приостановил крик часового:
- На Амуре - шлюпка!
Яков Васильевич, замерявший площадку для второй казармы, сложил аршин и неторопливо пошел к берегу. Он подумал, что опять плывут к ним гольды. Но лодка шла со стороны Амурской протоки и по очертаниям действительно походила на шлюпку, а не на долбленую гольдскую лодку. Часовой протянул ему подзорную трубу, и капитан рассмотрел на борту шлюпки офицера и гребцов-казаков в летних фуражках без козырьков, с красными околышами.
"Курьер в Николаевск, - подумал капитан, - а может быть, к нам".
Минут через двадцать лодка приблизилась. Капитан уже без подзорной трубы узнал Михаила Ивановича Венюкова. Еще не пристав к берегу, Венюков тоже узнал Дьяченко и закричал:
- Яков Васильевич! Плыву за вами вторую неделю. Я чуть-чуть не застал вас в Благовещенске. Прибыл туда через какой-то час после того, как вы ушли вниз.
Выйдя на берег, он пожал руку Дьяченко и, оглядывая лагерь, сказал:
- А я увидел дым ваших костров и обрадовался. Надеялся встретить здесь двух топографов, которых для моей экспедиции обещали прислать из Николаевска. А это, оказывается, ваш лагерь. Может быть, знаете что-нибудь о моих топографах?
- Нет, Михаил Иванович, у нас людей из Николаевска не было. Да и вообще пока никого из цивилизованного мира не бывало. Вы - первый гость. Куда вы намереваетесь теперь плыть?
- Тороплюсь подняться вверх по Уссури, да задержался в пути. Рассказать бы вам, на каком прескверном баркасе и с каким грузом мне пришлось плыть, не поверите! Но баркас и его блеющий и кукарекающий груз я оставил в Благовещенске. Там со своей командой пересел на две лодки - и в путь. Сейчас мои казаки на Уссурийском посту, в самом устье Уссури. Это верст сорок от вас. Надо отправляться дальше, а топографов все нет. Если не прибудут, придется самому составлять карту Уссури. Для одного человека работа почти непосильная, - вздохнул Венюков. - Вы уж, Яков Васильевич, не сочтите за труд, если они появятся, направляйте их не медля ко мне.
Офицеры пошли вдоль берега. Венюков, вспоминая сборы в дорогу, жаловался:
- Будогосский опять разобиделся. Видно, он рассчитывал, что экспедиция на Уссури будет доверена ему, и, узнав о моем назначении, мешал, чем мог. К счастью, составление команды для экспедиции и снабжение ее запасами поручено было Корсакову, лицу, стоящему вне штабных интриг. Однако Будогосский распорядился из довольно значительного запаса топографических инструментов, находившихся в Иркутске, отпустить мне самые дурные. Например, буссоли я получил с размагниченными стрелками и тупыми шпильками. По счастью, я имел инструменты собственные. И с этой стороны маневры моего начальника не достигли цели. Но я дал себе слово: как только окончу Уссурийскую экспедицию, уеду из Восточной Сибири. Какие бы условия службы не пришлось принять после отказа от должности старшего адъютанта штаба!
- Что слышно про переговоры с князем И-шанем? - поинтересовался Дьяченко.
- Сам я под Айгунем во время переговоров не был, - сказал Венюков. - Но слышал, что вся процедура ведется через переводчиков или, точнее и главным образом, через Якова Парфентьевича Шишмарева. Он получает указания от Николая Николаевича, и к нему являются второстепенные китайские чиновники с наставлениями от И-шаня. Но, несмотря на волокиту, дело вроде бы продвигается.
- Посмотрите наш лагерь, - предложил Дьяченко.
- С удовольствием, - согласился Венюков.
Они прошли мимо солдатских палаток, расположенных у подножия холма. Остановились возле солдат, рубивших первую казарму. Яков Васильевич, показывая лагерь, объяснял:
- Лес заготовляем чуть подальше, по берегам вот этой речушки, и по ней же сплавляем. Мне не хочется вырубать лес на ближнем склоне, подле утеса. Раз уж батальон осядет здесь надолго, пусть у нас будет свой парк… Жду остальные роты, они привезут лошадей, приплавят плоты. Будем разбирать их и тоже пускать в дело… А будущее поселение мне видится так. Здесь, на правом фланге, расположится батальон, а на левом, за средней горой, в таком же распадке, - переселенцы. Там тоже впадает в Амур небольшая речушка. Место преотличное. Я на днях обошел все окрестности. Прекрасные леса. Река здесь богата рыбой. Заметили, когда плыли, гнездо орлана? Мы сначала приняли его за орла, а солдаты и сейчас зовут орлом. Он тоже рыбой промышляет. Тут к нам ездят гольды, у них неподалеку стойбище, вот там, где дымок. Привозят столько рыбы, что хватает на всю роту. Расплачиваюсь с ними ситцем. И они, и мы довольны. Жаль, не знаем их языка.
- У меня есть переводчик, унтер-офицер Карманов. Если я еще надумаю к вам, прихвачу его с собой, - пообещал Венюков.
На обед Венюков, несмотря на уговоры, задерживаться не стал.
- Много еще дел, - объяснил он. - Смолим лодки. Казаки, их у меня двенадцать, чинят одежду и обувь. Дорога-то предстоит дальняя, а в Иркутск надо вернуться к осени.
Приехал и уехал Венюков, побыв какой-то час в лагере батальона, а капитан почувствовал, что настроение у него поднялось. Все эти дни, поглядывая на пустынные речные просторы, он чувствовал заброшенность и оторванность, как солдат, отставший от строя где-нибудь в ковыльной степи. В прошлом году мимо Кумары шли плоты с переселенцами, баржи сплава. То вверх, то вниз по реке проплывали курьеры, а здесь ни суденышка, ни лодки, кроме гольдской, ни нового человека. Порой даже не верилось, что дальше вниз по Амуру есть Кизи, Мариинск, Николаевск. Казалось, что все живое, русское, заканчивается 13-м батальоном. Теперь как-то веселее стало, когда уже не по карте знаешь, что всего в сорока верстах от первой роты, на устье реки Уссури, стоит казачий пост. Там же команда Венюкова, а скоро подойдут сюда и остальные роты батальона.
Однако прошло еще пять дней, заполненных перестуком топоров, и визгом пил, до того радостного момента, когда часовой, не сводивший глаз с амурского кривуна, во всю мочь закричал:
- На Амуре баржи и плоты с конями. Видать, наши плывут!
- Плоты! - гаркнул и Михайло.
Ряба-Кобыла отпустил солдат, корпевших над срубом, а сам по заросшему лесом склону побежал на вершину утеса. За ним увязался Игнат Тюменцев.
Солдаты, столпившиеся на берегу, заспорили:
- Вторая рота, точно тебе говорю.
- Баржа-то у второй какая? У второй нос другой. А это третья плывет. Вон и кони на плоту.
Никто почему-то не думал, что, обогнав на много дней баржи Прещепенко и Коровина, приближалась к лагерю четвертая рота поручика Козловского.
С утеса и с берега, с баржи солдаты размахивали фуражками. Каждый понимал, что теперь строительство лагеря пойдет быстрей да и веселее станет.
Подхваченная возле утеса быстрым течением, баржа обогнула его и причалила у самого устья речки. Туда же подтянулись два плота. К этому месту сбежалась почти вся первая рота, кроме тех солдат, что заготовляли лес и еще не знали о прибытии подкрепления.
Козловский, выбритый и подтянутый, спрыгнув на берег, доложил батальонному командиру:
- Четвертая рота со всем грузом прибыла. Все нижние чины здоровы. По пути высажены переселенцы в новых станицах Константиновской, Поярковой, Куприяновой.
Офицеры пожали друг другу руки.
- Где же эти станицы? - спросил Дьяченко.
- Пока далеко от нас. Все три, не доезжая Буреи.
- Что слышно о второй и третьей ротах?
Козловский заулыбался.
- Прещепенко обогнал меня в станице Куприяновой, так как он шел до этого места без остановки, но затем, - совсем расцвел Козловский, - я обошел его у новой станицы Скобелициной, сразу за Буреей. Прещепенко высаживал там казаков и должен был на день задержаться. Он мне говорил, что Коровин ждет погрузки переселенцев на Усть-Зейском посту. Прошу прощения, в городе Благовещенске.
- Ну что ж, сегодня устраивайтесь, ставьте палатки, сгружайтесь. Лошадей отправьте пасти. Без лошадей нам здесь трудно. А завтра начинайте строить вторую казарму, место для нее уже подготовлено. Хорошо, что сплавили плоты. Надо их разобрать. Бревна отдаю на вашу казарму. Ну и косцов выделяйте. Придется косить на зиму сено.
Козловский вскинул ладонь к козырьку, повернулся кругом, как на занятиях в корпусе, и быстрым шагом пошел отдавать распоряжения. Он был немного разочарован. Ему показалось, что капитан встретил его холодно. А так хотелось поговорить, рассказать о дорожных впечатлениях, услышать доброе слово о роте, которая прибыла и быстро, и в полном порядке. Причем обошла Прещепенко! Но за работой, разгрузкой, установкой палаток обида забылась, тем более что и в первой роте никто не сидел без дела.