Кто стал говорить, что тот солдат соскочил со сруба, кто утверждал, что неизвестный прибежал с пристани. Гадали, куда он делся. Один Кузьма знал правду, но он помалкивал, а про себя думал: "Вот Леший! Ну, Леший!"
От разговоров о неизвестном человеке роту отвлек уже знакомый гудок парохода. "Лена", сходив в Шилкинский завод, с большим опозданием возвращалась в Усть-Зейскую станицу за генерал-губернатором. Опять сбежались на берег линейцы, опять удивлялись и величине колеса, и надстройке в виде домика с башенкой. Уважительно посматривали на капитана, который, высунувшись из башенки, зычным голосом подавал команды.
- Вот ведь придумает человек такое: ни весел, ни шестов, ни бечевы, а идет!
С удовольствием таскали дрова на палубу, заглядывали в трюм, где пыхтела машина. А проводив пароход, долго не расходились с берега.
На следующий день Кузьма сам воспользовался помощью Михайлы. Сруб первого дома он с другими плотниками закончил еще вчера и теперь работал на другом конце станицы. Там начинали закладывать новый дом. Он был самым крайним от пристани и углом, как баржа носом, упирался в осинник.
Плотничал Кузьма вдвоем с тем самым солдатом, которого вчера придавило бревном. К полудню они уложили два венца, и работа стала - кончились бревна. Штабель их лежал, но далеко, вдвоем не дотащить, а больше солдат Ряба-Кобыла не дал. Сегодня он много людей увел на заготовку леса. Покурил Кузьма со своим напарником и решил пойти отесать несколько бревен прямо у штабеля, а там, может, подойдут солдаты, помогут дотащить их к срубу.
Только начали они ошкуривать бревна, как из кустарника донесся свист Михайлы.
- Что-то живот у меня сегодня, будь ему неладно, бурчит, - сказал Кузьма солдату. - Ты тут теши, а я сейчас.
Он ухватился за штаны и побежал в кустарник. Солдат, занятый работой, даже не обернулся. Лапоть сидел в кустарнике и выскребал из котелка деревянной ложкой кашу.
- Ну, брат, - присел возле него Кузьма, - удивил ты всех. Как очухался унтер, давай пытать: кто такой был?
- И что?
- Да ничего. Ты вовремя скрылся. Поговорили, поговорили, и все. Рыба-то есть?
- Нет сегодня. Видно, вода на прибыль пошла.
- Ну ладно. Тогда бывай, я пойду.
- А я посижу, погляжу, как вы робите.
- Сади, пока народу в лагере мало, - согласился Кузьма и ушел к срубу.
Отесал он со своим товарищем два бревна и подумал: а не позвать ли Лаптя. Людей близко нет, а Михайло силен, как медведь. "А, была не была, - решился Кузьма, - позову". И сказал солдату:
- Слушай, не позвать ли нам подмогу?
- Где же ее возьмешь?
- А если лешего кликнуть?
- Какого-такого лешего? - насторожился солдат.
- Того самого, что тебя вчера из-под бревна вызволил.
- Ну, ты брось, - испугался солдат. - То был кто-то из наших, а он - "лешего". Ишь, что придумал! - солдат даже сплюнул.
- Я все же позову, - сказал Кузьма, повернулся и закричал: - Слышь-ка, Леший, иди помоги!
Солдат осуждающе посмотрел на него, потом на кустарник и сердито сказал:
- Ты с этим брось-ка шутить!
В это время кустарник зашевелился, и над ним поднялась нечесаная и давненько не бритая физиономия Лаптя. Солдат ухнул и, пригнувшись, кинулся за штабель. Кузьма и не рад был, что так над ним пошутил.
- Эй, куда ты?! - крикнул он. - Это свой…
Но солдат затаился где-то за бревнами. А Михайло уже подошел к Сидорову.
- Бревна вот надо подтащить, а товарищ мой убежал. Живот у него, что ли, схватило, не знаю, - сказал Кузьма.
- Эти, что ли? - спросил Михайло, ткнув носком перетянутого лыком сапога в отесанное бревно.
- Эти самые. Ты подожди, сейчас я дружка своего посмотрю.
- Не шуми, - заявил Михайло. - Ты мне только помоги лесину на спину взвалить.
- Ой, пуп надорвешь!
- Давай, берись-ка…
Вдвоем они подняли бревно на спину Лаптя, тот обхватил его сверху, пошевелил плечами, крякнул и поволок.
- Ай, Леший! - суетился рядом, пытаясь тоже помочь, Сидоров.
Но Михайло сердито буркнул ему:
- Не лезь-ка!
Оттащив бревно к самому срубу, они вернулись за вторым. Тут, рассмотрев "лешего" и осмелев, вылез из-за штабеля и солдат.
- Ну сила у тебя, как у бугая, - сказал он.
- Это что, - довольно сказал Михайло, - наваливайте второе.
Кузьма и солдат запротестовали:
- Надорвешься.
Они втроем отнесли отесанное бревно, потом еще несколько, чтобы был запас, и Кузьма отправил беглеца:
- Давай-ка, Михайло, иди с богом. Скоро из лесу народ вернется.
С того дня Михайло не раз помогал Кузьме, когда надо было приложить его силушку: притащить что-нибудь тяжелое или подать бревно на верх сруба. Лаптя уже знали солдаты, работавшие вместе с Кузьмой, и, когда не было близко унтер-офицера, просили Кузьму:
- Дядька, ты бы кликнул свово Лешего.
Михайло целые дни проводил в осиннике рядом с домом, где плотничал Кузьма. Солдаты делились с ним махоркой, оставляли для него еду.
Станица постепенно росла. Уже два дома были под крышами. Линейцы настилали в них полы, мастерили двери. Поднимались срубы остальных десяти домов. Ждали возвращения капитана. Ожидали переселенцев-казаков. Паромы их проходили, но все в другие станицы.
Часто, тюкая топором, Кузьма вспоминал своего тезку - Кузьму Пешкова. И надеясь, что бывалый казак одолел болезнь, мечтал: "Переселился бы Кузьма сюда, в Кумару. Я бы упросил капитана выделить ему лучший дом". И виделось Сидорову, как ведет он Пешкова по новой станице Кумарской, подводит к добротно срубленному дому, отворяет дверь и приглашает: "Милости просим! Заходи, Кузьма, любезный друг, занимай избу. Сам рубил для тебя и дочки твоей Насти". А к вечеру притащит Михайло свежей рыбки. Нажарят они ее, наварят, и будут пировать в новом доме на самом берегу Амура и вспоминать то прошлогодний поход, то как рубили эту станицу. А Пешков, как всегда, расскажет какую-нибудь бывальщину, слышанную от дедов, про давние походы казаков, про Албазинское воеводство.
Шел к концу июль. Перепадали короткие дожди. Накатывались они чаще всего под вечер. Ночью чертили небо молнии, а утром как ни в чем не бывало сияло солнце. По пояс поднялись неподалеку от станицы луговые травы.
- Эх, косить бы, да некому, - горевали пожилые солдаты. - Что это казаки не едут. Без сена останутся…
В один из жарких дней, когда, набравшись знойного тепла, обжигали даже отесанные бревна, Кузьма с другими плотниками уселся на перекур в тени подведенного под крышу дома. К солдатам выбрался из лесу и Михайло.
- Сейчас покурим и будем балки поднимать. Поможешь, Михайло, - сказал Сидоров.
- Знамо дело, - охотно согласился Михайло.
Покурили, поговорили о том, что хорошо бы окунуться в Амуре, обмыть пот, и принялись за работу. Затянули наверх одну балку, Михайло подлез под вторую, и тут неожиданно появился унтер-офицер Ряба-Кобыла.
- А это что за человек? - спросил он, увидев Лаптя.
Лапоть от неожиданности чуть не уронил балку. Однако, как будто ничего не произошло, поднес ее к дому, прислонил к стене, а после этого отряс от мусора ладони, вытянулся, как в строю, и доложил:
- Солдат Михайло Лапоть.
- Он нам помогает, - заговорили линейцы. - Ох и здоровый! Силы у него, что у троих.
Кузьма Сидоров, чтобы выручить приятеля и не дать ему сказать что-нибудь лишнее, проворно спустился со сруба и тоже вступил в разговор:
- Хороший солдат. Это он ведь бревно подхватил, когда вы упали.
- Откуда ты здесь взялся?
Лапоть поскреб затылок и хотел выложить все, что с ним произошло, но Кузьма его опередил:
- Отстал он. Еще в том году отстал, как со сплава возвращались.
- Ты что, всю зиму здесь прожил?
- Как есть всю зиму в лесу, - опять вместо Лаптя, цепляясь за мысль, подсказанную самим унтером, ответил Сидоров. - Гляди, как зарос и оборвался.
Тут пришла очередь чесать затылок унтеру.
- Тебя, поди, и в живых не считают! - сказал он.
Как ни туго соображал Михайло, но он догадался, куда клонит Кузьма, и охотно подтвердил:
- Так точно, не считают…
- Вот задача, - сказал унтер. - И не знаю, как тебя теперь считать, или героем, или дезертиром.
- Герой он! - загалдели солдаты. - Это ж надо, один в лесу столько. Не гоните его, господин унтер-офицер.
- Куда его гнать. Я думаю, оденем его, на довольствие поставим, на работу определим.
- Он у нас и так давно работает.
- Чего ж молчали?
- Опасались мы, - сказал Кузьма, - как вы посмотрите.
- А чего смотреть. Приедет командир, разберется!
В тот день выдал Ряба-Кобыла Лаптю сапоги, шинельку, шаровары, рубаху стираную и погоны с цифрой "13" на них. Окорнали ему вечером длинные волосы, побрили, и стал он утром в строй роты, как будто тут и был.