- Чудеса, - недоумевал Сидоров. - А может, я его здесь не оставлял? Да нет, оставил… Куда же он запропастился?
Так ничего не выяснив, они закурили из Игнатова кисета, а потом продолжили работу.
В тот же день в самой дальней от реки землянке пропал котелок, и кто-то вытряс из ранца у одного из солдат все сухари. Об этом Сидоров и Тюменцев узнали вечером за ужином.
- Сам, поди, умял! - потешались над потерпевшим его соседи по землянке. - Наши-то целы.
- А котелок?
- Котелок - не сухарь, найдется. Его не сжуешь. Может, у котлов забыл…
Чтобы не попасть на язык пересмешникам, Кузьма про свой кисет промолчал.
Через несколько дней все подходящие деревья у реки были вырублены, и солдаты в поисках хороших стволов уходили все дальше от лагеря, в сторону поднимавшейся неподалеку сопочки.
Кузьма и Игнат до обеда валили деревья, а пообедав, обрубали с них сучья и распиливали на бревна. Потом приходил солдат с парой батальонных лошадей, цеплял бревно и волок его в лагерь.
Как-то, свалив несколько хороших осин, Игнат и Кузьма сложили инструменты и пошли в лагерь. Там как раз проиграли сигнал на обед. А когда вернулись, глазам не поверили: у половины поваленных деревьев сучья были обрублены.
- Да наше ли это место? - удивился Игнат.
- Наше, - оглядываясь, сказал Кузьма.
- Слышь-ка, - расхохотался Игнат, - это кто-то из ребят ошибся и за нас тут поработал.
- Не должно, - возразил Кузьма, - на обед никто не опаздывал. И с обеда мы разом выходили.
- Тогда кто, уж не леший ли?
- Это ты брось, в лесу такое не говори.
- Не, дядька, правда. Может, это он тебе за кисет отрабатывал.
- Не болтай, балаболка, - рассердился Кузьма. - Бери-ка лучше пилу, скоро возчик придет.
Они молча распиливали очищенные кем-то от ветвей стволы и думали о неожиданном помощнике. "А вдруг и правда, сам леший! - гадал Игнат. - Вот ведь беда какая, с чего бы это он? Да нет, не должен. Мы же его лес рубим, что он нам помогать будет?" Игнат хотел высказать эту мысль Сидорову, но не решился - опять обругает.
Вскоре послышалось понукание возчика и на тропинке, пробитой за эти дни, показались лошади.
- Ну, кавалеры, я смотрю, вы тут не чесались, - удивился он. - Ишь сколько срубить успели. Торопитесь, будто попу дом строите!
- А что нам, дело привычное, - сказал Кузьма и строго посмотрел на Игната, чтобы он не сболтнул чего не стоит.
Вечером, когда они возвращались в лагерь, Кузьма твердо сказал своему напарнику:
- Ты там про это самое пока не болтай. Нечего зря трезвонить.
- Ладно, - согласился Игнат и, принюхиваясь, сказал: - Что-то мясом вареным пахнет. Ну точно, свежениной.
- Какая тебе тут свеженина! Солонину, и ту варят по норме.
- Да ты понюхай, дядька!
- И нюхать нечего, - рассердился Кузьма.
Но в лагере действительно варили свежее мясо. Прямо к венцам первых домов вышел из кустарника сохатый. Хорошо, что неподалеку стояли в козлах ружья. Капитан схватил одно из них и первым же выстрелом уложил рогача.
Ужин удался на славу. Давно линейцы не ели свежего мяса.
- Есть у нас охотники? - спросил за ужином Дьяченко.
- Да вон Тюменцев! - показали на Игната сразу несколько человек.
- А кто еще?
- Ну, охотников нет, а стрелять все можем, - сказал Кузьма.
- Вот ты, Сидоров, с ним и пойдешь. Завтра до обеда работайте, а потом сходите хотя бы к той сопочке, - распорядился капитан, показывая на единственную возвышавшуюся неподалеку, поросшую лесом сопку.
- Кто ж днем на охоту-то ходит, - заворчал себе под нос Игнат.
Ряба-Кобыла толкнул его кулаком под бок: чего, мол, командиру перечишь, и Тюменцев смирился.
Утром на работу Кузьма прихватил с собой узелок.
- Ты что это, дядя, тащишь? - полюбопытствовал Игнат.
- Да так, - сказал Кузьма. - Ты знай шагай.
До обеда они, как и прежде, валили деревья, А когда из лагеря донесся звук трубы, Кузьма ударом вогнал в пень топор, оставил рядом свой узелок и сказал:
- Пусть лежит. С охоты будем возвращаться, зайдем и прихватим.
- А не утащат, как кисет?
- Ничего…
Пообедав супом из сохатины, Сидоров и Тюменцев, сопровождаемые шутками линейцев, отправились на охоту.
Вокруг будущей станицы стоял сплошной лес. Кряжистые невысокие дубки, тополя, осины, березы. В низинах ольха, а потом опять тополиные и березовые рёлки и распадки, колючие деревца боярышника, на солнечных прогалинах шиповник. Охотники шли неторопливо, радуясь неожиданному досугу. Когда еще выдастся такой час, свободный от работы.
- Тут, может, до нас никто и не ходил, - сказал, осматриваясь, Игнат.
- Может, и не ходил, - согласился Кузьма. - Ты гляди, какое место зря пропадало! Я вот отслужу да и поселюсь тут с казаками. Буду в лесок ходить да ягоды собирать, а?!
- И много тебе еще служить?
- Я, считай, свое отбарабанил. Еще в поход-другой с вами схожу - и шабаш. Был Кузьма царев солдат, а станет Кузьма уволенным в бессрочный отпуск. То я братовой жизнью жил, а теперь своей начну.
Игнат уже знал, что служит Кузьма по жребию, выпавшему его брату, и считал, что поступил Кузьма правильно. Откажись тогда Кузьма - было бы два обездоленных человека: брат и его жена, а так один.
Показалась невысокая сопочка, к которой они держали путь. Решили ее обойти, посмотреть, не попадется ли какой зверь, а потом с той стороны забраться на вершину, поглядеть, что оттуда видно. Неподалеку от подножия сопки Игнат предостерегающе поднял руку и, вскинув ружье, опустился на колено. Не успел Кузьма сообразить, в чем дело, как грянул выстрел. Игнат вскочил и побежал в мелкий осинник у сопки. Кузьма остановился, а потом пошел за Игнатом, а тот уже спешил навстречу, да так, будто его кто-то преследовал.
- Ты что? - спросил Кузьма.
- Ой, дядя, там змей! Не пойду я туда.
- А коза? Сбил?
- Лежит. Козел это. Да пропади он. Я говорю: там змей полно, не подойдешь!
- Змей испугался! На тебе ж сапоги. Возьми палку и валяй.
- Не пойду! Меня чуть не выворотило, когда я их столько увидел. Прямо кишат.
- Ну, тогда я схожу.
Кузьма оставил ружье, обломал у тополя сухую ветку и осторожно пошел в осинник. Не было его несколько минут. Наконец, сгибаясь под ношей, он показался из чащи. Сбросив с плеч убитого Игнатом козла, он опустился на корточки рядом и сказал:
- Ну и ну, так и шмыгают по сопке. Там их, и правда, видимо невидимо… Покурим али обратно побредем?
- Пойдем. Лучше в другом месте закурим. А меня сюда больше не то что козами - и калачом не заманишь!
Игнат по охотничьей привычке перевязал ноги козла своим ремнем, просунул между ними палку, и, подняв шест на плечи, они не спеша пошли к лагерю.
- Рябинка! - радовался, поглядывая по сторонам Кузьма. - Ух ты, моя красавица! Все вроде по лесам лазим, а оглядеться некогда.
Не сговариваясь, они свернули к месту, где валили лес.
- Смотри-ка, парень, не зря я топор оставил, - вполголоса сказал Кузьма, останавливаясь на вырубке.
У поваленных ими с утра деревьев все сучья были аккуратно обрублены. Они опустили свою ношу и огляделись. Из пня по-прежнему торчал топор.
- Аккуратный работник, - заметил Кузьма.
- А узелка-то твоего нет. Ты что в нем приносил? - тоже вполголоса спросил Игнат.
- Еду… Пойдем посмотрим.
- Пошли.
Тряпка, в которой Кузьма принес кусок вареного мяса и сухари, аккуратно свернутая, лежала рядом с топором. Кузьма поднял ее и увидел под ней свой потерянный кисет.
- Вот и подружились с лешим, - шепнул Кузьма. - Вишь кисет вернул. Он у нас теперь на табачном и прочем довольствии. Отсыпь-ка немного табачку в бумажку. Оставим тут. А трубка и кресало у него, видно, есть. Мою-то он тогда оставил.
Они покурили, передохнули и отправились в лагерь. И хотя Кузьма подшучивал над лешим, который завел с ними дружбу, но все это объяснить себе никак не мог. Еще больше недоумевал Тюменцев, но расспрашивать дядьку не решился.
Охотничьей добыче Тюменцева и Сидорова в роте обрадовались.
- Молодцы, - похвалил Дьяченко. - Будете теперь иногда ходить на промысел. А я тут ягоду на мари разыскал. Много ее, а не знаю, съедобна или нет.
- Так это же голубица! - воскликнул Игнат. - Самая ягода.
- Ну вот и за ней пошлем кого-нибудь.
О своем таинственном помощнике Сидоров и Тюменцев молчали. Не поверят и засмеют еще. А вреда от него пока никакого нет.
В этот день под вечер подошла к лагерю и бросила якорь в отдалении, не приставая к берегу, большая баржа.
- Братцы, да на ней бабы! - закричал на берегу совсем не по уставу часовой. Он не стоял на месте, притопывал от возбуждения сапогами, вертелся, то призывая линейцев взглянуть на такое чудо, то оборачивался к реке - не показалось ли ему.
Побросав работу, солдаты кинулись к берегу.
- И правда - бабоньки! Ах вы, милашки! - восторгались линейцы.
Женщины тоже облепили борт баржи. Они размахивали длинными широкими рукавами, кричали:
- Солдатики! Айдате к нам! Хошь поговорим. Ох, милаи, и поговорим жа!
- Да куда же вы, любезные, плывете? - неслось в ответ.
Солдаты, давно не видя женщин, растревожились. Каждый старался что-нибудь крикнуть, да так, что бы его услышали, и от этого в общей перекличке можно было только разобрать: "бабоньки!" да "солдатики!"
От баржи отвалила лодка и направилась к лагерю. Прибывшего на ней офицера забросали вопросами: куда и зачем он везет столько женщин и почему не пристает к берегу?