10
Нелегко далась дорога двум ротам 13-го батальона, пока они добрались из Усть-Зеи до мест, намеченных для строительства станиц. Шли бечевой. Ободрали веревками плечи, натерли кровавые мозоли на ладонях, истомили в постоянной мокроте ноги. Но это еще полбеды. Много других препятствий наставил амурский берег на пути линейных солдат. Большие и малые речки, впадающие в Амур, и протоки пересекали путь. Иные из них переходили вброд, иные на веслах или шестах. Часто брели у самого берега по колено в воде, потому что дорогу посуху перегораживал густой кустарник или стена леса. Но хуже всего приходилось там, где к воде подступали обрывистые скалы. Всегда в таких местах крутились омуты, неслось стремительное течение. Шесты не доставали дна, веслами, сколько ни бейся, не сдвинешь с места тяжело нагруженную баржу. И солдаты карабкались по скалам, закусив бечеву зубами, чтобы руки оставались свободными. А внизу клокотала вода. Не смотри, солдат, вниз, подави в сердце страх, не спеши, береги силы, сорвешься - пропал.
Карабкался вот так Игнат Тюменцев по узкому неровному карнизу вслед за товарищами. Где можно было, тянул бечеву руками, где нельзя - держал ее в зубах. Продвигались за шагом шаг, а скалистому берегу не видно было конца. На самом выступе утеса, который как корабельный нос выдавался в реку, нащупал Игнат ногой камень, уперся в него, а камень качнулся, и полетел солдат за ним в воду.
Окунулся с головой, вынырнул, колотя руками по воде А течение подхватило его и понесло мимо баржи, оттуда что-то кричали солдаты. Ему бросили конец веревки, протянули шест, но баржа уже осталась позади. Плавать Игнат почти не умел. Только в Усть-Зейском посту научился немного держаться на воде.
Закрутила Игната вода, в глазах - то скала, то дальний берег, то баржа.
- Держись! Дер-жись! - слышал он крики.
Еще и еще раз окунулся Игнат, наглотался воды и решил, что пришел конец. И оттого, что ничего уже он не властен сделать, Игнат не испугался, не пришел в отчаяние, а как-то смирился с тем, что вот сейчас погибнет. И о Глаше подумал отрешенно: не дождалась… Течение еще раз повернуло Игната и понесло спиной вперед, теперь, выныривая, он видел удаляющуюся баржу и заметил, что там отвязывают лодку, чтобы плыть ему на помощь. Разглядел даже дядьку Кузьму Сидорова. Но разве они успеют…
Вдруг за его спиной раздался сильный всплеск, волна накрыла голову Игната, и тут же он почувствовал, как кто-то ухватил его за воротник. Сильная рука подняла его над водой, и солдат почти рядом увидел смоленый борт баржи, а над головой услышал голос:
- Держитесь, ваше благородие, сейчас подтянем!
А еще через несколько минут Тюменцев оказался на борту второй баржи, которой командовал подпоручик Прещепенко. Мокрый и растерянный, Игнат сидел на палубе и, виновато улыбаясь, щупал голову.
- Батюшки, - говорил он, - фуражку потерял! Братцы, посмотрите, плывет ли?
Обступившие его солдаты хохотали:
- Очумел - фуражки хватился. Ты вот говори спасибо его благородию, что совсем не утоп.
- Так ведь казенное имущество…
Тут же выжимал одежду подпоручик Прещепенко - спаситель Игната.
Надо сказать, что солдаты второй роты недолюбливали своего командира. Он часто устраивал им разносы, мог сгоряча даже ударить, правда, если не видел командира батальона, тот рукоприкладства не любил, и солдаты слышали, как он однажды говорил об этом с их ротным. И вот подпоручик, не раздумывая, прыгнул в клокочущую быстрину, когда тонущий Тюменцев поравнялся с его баржей. Не сделай он этого - пропал бы солдат.
Бывало на ночевках солдаты ругали трудную дорогу, Дьяченко тогда говорил:
- Ничего, чем больше пройдем сейчас, тем ближе Шилкинский завод. А там у нас что, Сидоров?
- Зимние квартиры, - улыбался Кузьма.
- Вот там и отдохнем.
Постепенно отряд поредел. Часть второй роты осталась строить станицу Бибикову. На знаменитом Улус-Модонском кривуне, где Амур делает петлю, длиной почти в восемьдесят верст, высадился с остальной полуротой подпоручик Прещепенко. Наконец, добралась до своего места и первая рота. Здесь строить станицу Кумарскую остался и сам Дьяченко. Отсюда он должен был руководить работой всего батальона. Выше по Амуру, в восьмидесяти семи верстах от Кумары, строила станицы Аносову и следующую за ней Кузнецову третья рота, а еще выше Толбузину и Ольгину возводила рота подпоручика Козловского.
Со строительством станиц надо было спешить. В любое время могли подъехать казаки-переселенцы. Предполагалось, что они сразу начнут копать огороды и косить на зиму сено. А к осени, к моменту возвращения батальона в Шилкинский завод, для переселенцев должны стоять дома. Поэтому работа на местах новых станиц началась сразу. Еще половина первой роты разгружала баржи, а уже вторая половина застучала топорами. Валили деревья, распиливали их на бревна, ошкуривали.
Длинным показался солдатам этот первый день на новом месте. Зашабашили только на закате солнца, поужинали у костров и расползлись на отдых, кто в оставленные землянки бывшего Кумарского поста, кто на баржи, а кто просто устраивался на берегу, натаскав под бок веток. Но ночь эта никому покоя не принесла. Сразу тучами налетел комар. Как ни кутались солдаты в шинели, нигде нельзя было укрыться от назойливого комариного писка. Казалось, что комары слетелись сюда со всей тайги. Они пробирались в рукава, за ворот шинели, кусали через одежду. Пришлось разжигать костры и коротать ночь в полудреме. Только перед утром, когда потянул ветерок, удалось спокойно уснуть.
Днем, чуть поднялось солнце, налетели пауты, перед вечером мокрец, и теперь везде, где шла работа, разжигали дымокуры. Кузьма Сидоров на следующую ночь обложил себя тлеющими гнилушками и спокойно захрапел, обвеваемый дымком.
- Гляди-ка, что удумал Кузьма, ведь запалится! - говорили солдаты.
- Зато похрапывает как, послушать любо. Дай-ка и я сооружу себе такой дымокур.
И скоро по всему лагерю стлался дым, у кого от сырого хвороста, у кого, как у Кузьмы, от гнилушек.
Потянулись дни напряженной работы: скорей, скорей, скорей!
- Поторапливайтесь, ребята! - подбадривал и плотников, и лесорубов капитан Дьяченко. - Вот-вот нагрянут новоселы.
А они уже проплывали, только в другие станицы, что возводились ниже по реке. Медленно тянулись мимо лагеря тяжелые паромы со скотом, бабами, ребятишками, казаками. Замолкали в такие минуты топоры и пилы, глухие удары деревянных кувалд, и солдаты высыпали на берег. Командир батальона этому не препятствовал: пусть смотрят на тех, для кого строят.
Проводив караван, опять брались за работу. Кроме строительства станицы, пилили дрова - скоро ожидался с низовий Амура пароход. А он, говорят, этих дров сжигал прорву.
Все знали, что пароход придет, но появление его оказалось неожиданным и праздничным. Еще никто его не видел, все были заняты своим делом, а он издали известил о себе протяжным хриплым гудком. Гудок этот покрыл все другие звуки. Услышав его, к берегу поспешили те, кто занят был в лагере, а потом стали прибегать солдаты из лесу.
- Пароход! Это, братушки, он! - возбужденно переговаривались солдаты.
- Видишь, что ли?
- А дым-то валит!
- Где?
- Да над тальником. Сейчас и сам выползет.
Шлепая огромным, во всю высоту надстройки, колесом, установленным на корме, коптя небо черным хвостом дыма, показался наконец и сам пароход.
- Во шпарит! Ему и течение нипочем.
"Лена", - читали грамотные надпись на борту и объясняли остальным: "Леной" зовут!"
Пароход причалил к берегу. Навели сходни, и солдаты весело, с видимым удовольствием, принялись загружать его дровами. Кое-кто ухитрился заглянуть в машинное отделение, и потом много было разговоров о "машине", которая пышет жаром и ухает, поблескивая маслом в чреве этого плавучего дома.
Через несколько часов "Лена", вновь оглушительно загудев, ушла, и все вернулись к оставленным работам.
Кузьма Сидоров с Игнатом Тюменцевым валили лес. Кузьма ходил с топором, выбирал ровные стволы.
- Как, Игнат, пойдет? - спрашивал он напарника, облюбовав дерево.
- Пойдет, - соглашался Игнат.
Тогда Кузьма прикидывал, куда может упасть лесина, и подрубал с той стороны ствол, а потом они с Игнатом брались за пилу. С трудом вгрызалась пила в сырую древесину, но пилили они без передышки, пока не повалят лесного великана. После усаживались на поваленный ствол, вытирали пот и доставали кисеты. Сидоров - кожаный, купленный много лет назад, Тюменцев - свой, подаренный Глашей. Правильно она тогда сказала: "Будешь курить. Солдаты все курят". Научился Игнат курить. Ну, а тут в лесу без курева нельзя - комары одолеют.
В один из дней свалили они также дерево и сели передохнуть.
- Ну что, покурим, - сказал Кузьма и полез в карман за кисетом. Только кисета там не оказалось.
Он хлопнул себя по другому карману - и там пусто. Для верности вывернул солдат оба кармана - нет кисета.
- Да я его, наверно, у того ствола оставил, что мы прежде свалили! - подумав, решил Кузьма. - Сходи, Игнат, посмотри, ты помоложе.
Игнат пошел к поваленному дереву, обошел его, потом пошарил возле пня и крикнул:
- Кремень твой тут валяется и кресало, а кисета нет.
- Да там он, ты посмотри получше, - откликнулся Кузьма и сам направился к Игнату.
Он вспомнил, что, свернув цигарку, положил кисет на пень, а потом, когда высек искру, на кисет положил кремень с кресалом. Но кисета ни на пне, ни возле пня не оказалось.
- Где кресало-то нашел? - спросил Кузьма.
- Да вот здесь у корня, а кремень чуть подальше.
Походили они вокруг пня, пошарили под стволом, но кисета так и не нашли.