На другой день Михайло дружески простился с атаманом, подарившим ему таки, яко трофей, подзорную турецкую трубу, и вернулся на "Глорию", чтобы забрать с собой солдат-семеновцев. Воронежцев - Митяя и его племяшей Фрола и Глеба - пришлось оставить на галере, куда прибыл уже новый экипаж из солдат поморов. Морская война на том пока прекратилась, но на суше надобно было еще, взять Азов.
* * *
Муртоза-паша с башни азовского замка с тревогой разглядывал в подзорную трубу русский лагерь. Всё творилось не так, как в прошлую осаду.
- Московиты, похоже, за один год научились воевать! - сердито бурчал за спиной Алхан-бей, доставивший в Азов последнее подкрепление в пятьсот янычар из Кафы. - Смотрите, они обложили нас с четырех сторон, а с моря отрезали наш флот своими галерами.
- Не беспокойтесь, Алхан-бей. Вы не были здесь в прошлый год и не знали, что гяуры беспечны, крепко спят после сытного обеда и пропускают оттого все наши вылазки. К тому же у них нет опытных инженеров я они не умеют вести подкопы и закладывать мины, - с видимой невозмутимостью ответил Муртоза-паша. А сам подумал: "Конечно, гяуров в атом году вдвое больше и у них есть флот, но и у нас, слава богу, ныне на правом берегу Дона стоит сам крымский хан со многой ордой, а его правая рука, калга-султан, переправился на левый берег и соединился уже с ногайцами. Так что русские окружили Азов, но и мы окружили их своей конницей. Аллах акбар! Мы победим!"
В русском войске, как и в прошлом году, по-прежнему не хватало опытных инженеров. Правда, прибыли нанятые за большие деньги искусные бомбардиры из Бранденбурга, но инженеры-фортификаторы и минеры, посланные из цесарского союзного войска, задержались в пути. А проводить без цесарцев минные подходы было себе в убыток - Петр хорошо помнил, как в прошлом году от взрыва мин в подкопах боле пострадало собственное войско, нежели неприятель.
Так что ничего не оставалось, как усердно бомбардировать Азов тяжелыми мортирами из апрошей. Но хотя и выжгли полгорода, турецкие больверки стояли твердо и господа генералы по-прежнему ничего не могли придумать. И вот тут-то к генералиссимусу Шеину заявились старые московские стрельцы и предложили насупротив турецкого вала насыпать свой вал выше турецкого и подвигаться вперед, навалом к турецким укреплениям.
Старики стрельцы явились к Шеину как к воеводе-боярину и напомнили, что еще воеводы царя Алексея Михайловича покоряли так польские города.
Петр сначала фыркнул по-кошачьи, когда Шеин сообщил ему о таком способе осады.
- Сие противно всей европейской науке, - восстали и генералы Лефорт и Региман.
Но Антоном Головин, набычив шею, вдруг согласился:
- А ведь верно, батюшка твой, царь Алексей, тем способом в войне с поляками многие города взял.
Головина неожиданно поддержал и такой опытный воин, как Патрик Гордон.
- Надобно занять делом шестьдесят тысяч солдат! - заявил Гордон. - В моей дивизии, когда солдаты строили редуты на Дону, все были при деле. А сейчас все - и солдаты и офицеры - знай с утра водку пьют, благо маркитанток на сей раз целый обоз.
И Петр согласился:
- Быть посему! Коль союзнички-цесарцы где-то по дороге застряли, воевать будем древним обычаем - насыпать вал! А баб-маркитанток, господин генералиссимус и господа генералы, гнать в шею из лагеря! - И обведя совет сердитым взором, добавил: - Сам сие проверю!
На другой день приступили к тяжелой работе: под турецкими пушками стали насыпать свой вал и продвигать его к турецким укреплениям. Шестьдесят тысяч солдат и приведенных Лизогубом украинских казаков трудились денно и нощно целый месяц и в начале июля подвели вал к крайнему речному болверку.
- Они трудятся как муравьи, и их вал уже выше нашего. Оттуда их стрелки бьют на выбор моих солдат. Теперь у нас одна надежда на крымского хана, калгу-султана и их конницу. Вы должны перебраться по Дону в лагерь хана Девлет-Гирея и передать татарам, дабы не занимались пустыми разъездами, а напали на русских всей ордой. Ведь у хана 50 тысяч конников, а у калги-султана на правом берегу еще 20 тысяч ногайцев. Передайте хану, если он не придет на выручку, Азов падет! - напутствовал Муртоза-паша десять своих лучших лазутчиков. Восемь из них были перехвачены русскими, но двое, все время ныряя в воду, в ночной тьме проплыли мимо русских галер и принесли вести из Азова хану.
Конница Девлет-Гирея придвинулась после того к Дону, а ногайцы с востока стали лихо наезжать на дворянское ополчение. Схватки пошли в открытом поле, чуть ли не у стен Азова.
В это время явившиеся наконец в русский лагерь инженеры-цесарцы заложили два подкопа под укрепления турок. Но прежде чем взорвались мины, казаки Лизогуба с высоты русского вала перестреляли бомбардиров на речном болверке, а затем посыпались на него сверху как горох. Угловой болверк был взят за полчаса, все турецкие на нем орудия захвачены. Муртоза-паша бросил выбить гяуров янычар Алхан-бея. Отчаянно визжа и размахивая острыми ятаганами, янычары взошли на болверк; казаки отступили, но увезли с собой все пушки и с верху своего вала продолжали поражать янычар. К вечеру Муртозе-паше стало ясно, что удерживать речной болверк боле невозможно. А на рассвете 18 июля удачно взорвались две заложенные цесарцами мины и обрушился центральный турецкий вал. Муртозе-паше стало ясно, что сейчас последует штурм, а затем гяуры ворвутся в город и начнется резня. А в ней погибнет и весь гарем паши, в том числе и любимая молоденькая жена Альфия. Но царь Петр оказался милосерден. Прежде штурма явились офицеры-парламентеры и перебросили через пролом письмо генералиссимуса Шеина, предлагавшего почетную капитуляцию. Весь гарнизон Азова Шеин, обещал отпустить с почетом, с сохранением личного оружия, а также с женами и детьми.
- Принять ли мне мир от гяуров? - Муртоза-паша собрал своих старших беев на смотровой башне замка. По Всему было видно, что старый паша согласен принять царские условия. Но Алхан-бей с окровавленной повязкой на голове - вчерашний след казачьей сабли - показал на ногайскую степь, откуда поднималось облако пыли:
- Глядите, калга-султан ведет нам на выручку всю ногайскую орду. Неужели МЫ сдадим крепость гяурам, не дождавшись исхода степной битвы?
До Петра I тоже долетела весть, что татары смели дворянскую конницу и мчатся на русские обозы. Вести привез сам глава дворянского ополчения князь Оболенский. Железный шлем-шишак у воеводы был сбит, щека рассечена, он не говорил, а хрипел:
- Государь, нужна подмога! Татарва прет - видимо-невидимо. Сняли передовые караулы, идут прямо на лагерь.
- Дворяне, мать вашу так! - озлобился Петр. - Легкоконных татар испугались! - И обернулся к Головину: - Что стоишь, глаза таращишь, выводи гвардию, спасай обоз!
Преображенцы и семеновцы успели встать перед ободом по воинскому регламенту в шестишереночный строй. Сонных ополченцев, уходящих от погони, пропустили в обоз, а затем сомкнули ряды. И завывающую орду встретили шестью залпами в упор. Передовые ордынцы попадали вместе с лошадьми, свалился с лошади и калга-султан, сам ведший орду в атаку. Молодой татарин-батыр быстро соскочил с коня, посадил на него калгу-султана. Затем повернулся к русским, натянул лук. Звонкая стрела впилась в ногу князю Михаиле, когда он повернулся к строю своей роты и махнул шпагой, призывая солдат к атаке.
Михайло даже не понял сгоряча, что ранен, и шагнул вперед. Тут острая стрела под ботфортом обломилась, и ногу охватила нестерпимая боль. Стрела попала в пятку.
- Русские отбили орду ногайцев… - Муртоза-паша передал подзорную трубу горячему Алхан-бею.
- Но может быть, на выручку ногайцам придет еще Девлет-Гирей! - сомневался Алхан.
- Гляди зорче, Алхан-бей! Крымская орда повернула от Дона в степь! - Муртоза-паша показал на удаляющееся пыльное облако.
И в самом деле, Девлет-Гирей, который с речного откоса тоже наблюдал, что творилось у Азова, сердито бросил своей свите: "Калга-султан московитами отбит, а галеры гяуров снимаются с якоря. Придется и нам уходить в степь. Не можем же мы атаковать русские галеры на Дону в конном строю!"
И крымская пятидесятитысячная орда ушла от Дона.
- Все мы брошены! - рассердился Муртоза-паша. - Но мы честно бились с гяурами и выполнили свой долг! Надобно упредить неизбежный и успешный штурм русских - поднять белый флаг! А ты, Алхан-бей, сам пойдешь к московитам и останешься там заложником. Царские условия для нас, впрочем, почетные. Ведь у нас лет боле даже свинца для отливки пуль. Ведь ты, Алхан-бей, стрелял в последней атаке в неприятеля пулями, отлитыми из переплавленных золотых и серебряных монет. Сражаться нам боле нечем. Я сдаю крепость!
Явившиеся в русский лагерь турецкие парламентеры упрямились только по одному пункту - выдаче изменника Якова Янсена. Особливо противился муфтий - ведь Янсен недавно принял магометанство!
- Янсен для меня не честный слуга Аллаха, а чистый предатель. Предателю же нет веры! - твердо заявил царь.
И Муртоза-паша отдал царю Янсена. На другой день русские вступили в Азов, где турки оставили всю артиллерию.
Турецкий же гарнизон, вместе с женами и детьми, был усажен на галеры и казачьи челны, которые и высадили его на ногайский берег, откуда их забрали турецкие суда.
В русском лагере пировали. А в палатке Михайлы князь Дмитрий у изголовья брата, Метавшегося в бреду, прикладывал ему к голове мокрое полотенце. Впрочем, вспомнили Михаилу и в царской ставке, где сам Петр выпил за Михаилу Голицына как за русского Ахиллеса, уязвленного стрелой. Царь хорошо знал греческую мифологию.
Однако, в отличие от Ахиллеса, князь Михайло не погиб от острой стрелы. Он скоро очнулся, жар спал, и только пята нестерпимо болела.