Вслед за царским отрядом в Черкасск благополучна прибыли и другие эскадры: великого адмирала Франца Лефорта, который до того никогда и моря-то не видел, сухопутного генерала Автонома Головина, и наконец явилась эскадра новоявленного генералиссимуса боярина Алексея Семеновича Шеина.
Петр I учел неудачу первого похода под Азов, когда три генерала токмо лаялись друг с другом, а поход проиграли, и назначил главой одного главнокомандующего - генералиссимуса. Боярин Шеин был знатного рода, внук того самого Шеина, который руководил знаменитой обороной Смоленска от польского короля Сигизмунда в Смутное время.
Через двадцать лет, правда, тот же Шеин потерпел под Смоленском полную неудачу, за что и был казнен по приказу царя Михаила Федоровича.
Внук его, Алексей Семенович, отличился еще во время Крымских походов, где командовал войсками Новгородского разряда и на всю Москву славился своим богачеством и пышной свитой (за его боярской каретой всегда скакало с полсотни холопов, выряженных в крепостное платье) и был люб и боярству и дворянству. Военным искусством Шеин не блистал, но умея себя поставить и показать перед прочими генералами. Вот и сейчас на флагмане был поставлен такой роскошный персидский шатер для боярина, которого не было у самого царя.
Главное же, скрываясь за своим пышным генералиссимусом, Петр I мог теперь самолично руководить осадой Азова: боярин, памятуя злосчастную судьбу своего деда, во всем был послушен царской воле.
Первая неудачная осада многому научила царя. За зиму построили в Воронеже сильный флот (20 галер и 2 корабля), а весной стали стягивать к Азову вдвое большую воинскую силу, чем в прошлом году.
Помимо дивизий Автонома Головина, Франца Лефорта и Патрика Гордона к Азову подвели солдатские полки Белгородского разряда, взявшие в прошлом году на Днепре четыре неприятельских фортеции. Правда, их командующего, Бориса Петровича Шереметева, царь оставил воевать по-прежнему на Днепре (двух командующих ему в войске было не надобно). Гетман Мазепа тоже под Азов вызван не был, но прислал 15 тысяч казаков во главе с наказным гетманом Лизогубом. Донской атаман Фрол Минаев собрал на сей раз не пятьсот, а 5 тысяч казаков, да еще полтысячи казаков было вызвано с далекого Яика. Памятуя о прошлогодних набегах татар на тылы русского войска, царь стремился усилить свою конницу и помимо казаков вызвал под Азов и конное ополчение московских дворян.
65-тысячное русское войско собиралось, впрочем, неспешно. Первой пешим путем прибыла в Черкасск из Тамбова дивизия Патрика Гордона, затем галерки и струги доставили из Воронежа дивизии Головина и Лефорта, последними явились белгородские полки под командой Регимана и казаки Лизогуба.
Петр сразу приказал Гордону идти к Новосергиевску - это укрепление воздвигали еще после первой осады вблизи взятых турецких каланчей. Здесь под прикрытием трехтысячного гарнизона хранилась вся прошлогодняя осадная артиллерия с немалыми запасами. Турки в Азове за зиму не предприняли ни одной попытки захватить сию фортецию: видно не верили в новое нападение русских на Азов.
Впрочем, в Стамбуле быстро стало известно о новой диверсии русских, и в Новосергиевске Петру донесли, что на азовском взморье снова маячат турецкие суда, доставившие подкрепления в Азов.
Получив это известие, русский галерный флот, с трудом преодолевая мели (хорошо, что лоцманами были донские казаки, отлично знавшие все эти места), прошел через гирло Дона и впервые вышел в открытое море.
Князь Михайло с капитанского мостика своей "Глории" впервые увидел пенные буруны морских волн, полной грудью вздохнул соленый морской воздух. К своему удивлению, он хорошо переносил морскую качку, хотя половина его команды позеленела, страдая от морской болезни.
Петр I в подзорную трубу насчитал на горизонте паруса не менее двадцати турецких судов.
- Что будем делать, Якоб? - обратился он к голландцу, капитану своей галеры "Принципиум".
Тот пожал плечами:
- Что делать, герр командор?! По всему видно, надвигается шторм, а у меня и так уже половина гребцов позеленели от легкой качки. Они ведь не матросы, а сухопутные солдаты. Вряд ли такие пойдут на абордаж, многие из них и плавать не умеют! Думаю, чтобы сохранить флот, надобно отвести его в устье Дона. А там мы дадим туркам добрый отпор пушками.
Петр оглядел свою свиту - все воины и впрямь были зелеными - и печально махнул рукой: сигналь отход!
Но, отступив, русские галеры прочно закупорили гирло Дона. А чтобы турецкие, суда не дай бог, по каким-либо ранним рукавам не прошли к Азову, по приказу царя дивизия Патрика Гордона соорудила на Дону два редута. Так что в нынешнюю осаду, в отличие от прошлогодней, Азов был обложен не с трех, а с четырех сторон. Гвардия и полки Гордона отрезали крепость и от ногайских степей, где летала татарская конница и откуда мог явиться турецкий десант.
* * *
Хотя царские галеры возвернулись в донское гирло, казачьи легкие челны под водительством донского атамана Фрола Минаева остались в море. Князь Михайло, которого Петр прикрепил связным офицером к атаману, с удивлением отметил, что морская качка на донцов не действует - зеленых среди них совсем не было.
- Мы ведь, господин офицер, на своих чайках через мертвое гирло и другие протоки частенько Азов и турецкие каланчи обходили. И ходили морем до Керчи, а там через пролив и в Черное море наведывались не раз. Эх и гуляли казаки! - Атаман махнул рукой.
- Приморские городки, чай, грабили? - насмешливо спросил Голицын.
- Ну зачем же, грабили?! - Атаман степенно погладил седеющую бороду. Было Минаеву уже за пятьдесят, и ходил он во многие походы, но все еще был крепок, а голос его гремел над морем, яко полковая труба. - Мы, барин, в городках тех добрых христиан из неволи освобождали! Ведь столько туда полоняников из Руси и Украины татарвой нагнано: видимо-невидимо! И самый ценный товар у басурман - наши полонянки. Да многие девчата и сейчас на невольничьем рынке в Кафе слезы льют. Вот и ударили мы однажды вместе с запорожцами на Кафу, пожгли рабский рынок, да и весь проклятый городок дотла спалили! - Отсветы того пожарища, казалось, заиграли в темных глазах атамана.
А на другое утро, воспользовавшись наступившим штилем и туманом, казачьи челны по приказу атамана атаковали ближайшие турецкие суда. Легкие казачьи чайки и впрямь скользили по морской воде бесшумно, как чайки в полете.
Турки на своих тяжелогруженых фелюгах и опомниться не успели, как казачьи челны сошлись с ними с обоих бортов, а казаки бросились на абордаж, забрасывая на турецкие суда канаты с кошками. И сами казаки, словно кошки, быстро лезли по этим канатам и сразу бросались в рукопашную схватку. По юношеской горячности и князь Михайло сам полез в абордажный бой - выстрелом из пистолета уложил здоровенного турка, и тут же над его головой сверкнул острый янычарский ятаган. И быть бы князю Михаиле без головы, коль не взлетела бы острая казацкая сабля.
- Ну, князь, ты и горяч! - рассмеялся атаман, опуская саблю. Фелюга была уже захвачена казаками.
- Я теперь твой должник, Фрол Минаев.
- Не должник, а крестник! - усмехнулся атаман, приказав трубачу: - Труби отход, а то сейчас и линейные турецкие корабли к нам подтянутся.
И действительно, громады многопушечных кораблей поднимали паруса. Но ветра не было - турки не могли преследовать, и казаки спокойно отошли на мелководье, захватив на абордаж шесть фелюг.
А к вечеру, когда подул ветер от берега, турецкая эскадра, обескураженная потерею своих легких судов, подняла паруса и растаяла в морской дымке. Азов лишился всякой подмоги с моря.
- Взято на абордаж шесть неприятельских судов, еще два сожжены! Турецкий флот ушел в море! - радостно докладывал тем же вечером князь Михайло царю.
- Ай да Фрол Минаев, ай да молодцы донцы! - восхитился Петр, узнав об этой первой морской виктории. Было, правда, несколько досадно, что воронежский флот не принял прямого участия в сей баталии. Но прав был и голландец-капитан. Мало построить галеры, надобно на них и добрые команды подобрать и обучить!
- Посему придется пока моих гвардейцев возвернуть на сушу! - приказал царь. - А ты, господин поручик, возвращайся к казакам и передай Минаеву, чтобы казачки смело; дуванили всю добычу. Заслужили они ее по праву в сем неравном бою! - Михайло уже обернулся, дабы идти выполнять приказ, когда царь вдруг добавил: - А от казаков возвращайся в свой Семеновский полк. Принимай роту. - И, посмотрев на растерявшегося Голицына, весело добавил: - Жалую тебя за морскую викторию капитаном!
Ночью Михайло сидел у разожженного казачьего костра на взморье, ел крепкую двойную уху, запивал терпким хиосским вином - целая бочка этого вина - трофей с турецкой фелюги - красовалась подле костра. Сидевший с ним атаман Минаев, подобрав под себя ноги на роскошном персидском ковре (тоже трофей), невозмутимо потягивал трубочку. По всему берегу неслась веселая казачья песня - донцы дуванили знатные трофеи.
Набегала на берег соленая морская волна, шел прилив, крутились в небе большие южные звезды, каждая величиной в налитой подсолнух, Михайло чувствовал всю силу и крепость своего молодого тела и думал, что на войне бывают не токмо крутые тяготы, но и свои радости.