Архонты-правители решили возвратить Алкивиада в Афины и предать его суду. "Чтобы он мог оправдаться, если не виновен, или принять смерть, если виновен" - так объявили они экклесии, народному собранию. За Алкивиадом приказано было послать "Саламинию" - лёгкую и быстроходную триеру. Её капитан получил предписание не поднимать руку на Алкивиада, обойтись с ним вежливо, чтобы не возбуждать войско, скрыть от него подлинное обвинение, сказав, что Афины призывают его на суд из-за разбитых герм и верят в то, что он легко оправдается.
И хотя это предписание было секретным и Сократ не мог о нём узнать, его демоний, внутренний голос, подсказал ему, что Алкивиад будет уведён на "Саламинию" обманом. Впрочем, демоний подсказывал ему лишь то, что становилось для него очевидным в ходе быстрых и точных рассуждений, за которыми не поспевали слова. Медленный ход рассуждений в этом случае мог бы выглядеть так: отлично владеющий мечом и кинжалом бесстрашный Алкивиад не сдастся без боя; никто из команды "Саламинии" не решится вступить с ним в поединок; войско Алкивиада, узнав о нападении на своего любимого стратега, встанет на его защиту с оружием в руках; силы "Саламинии" и силы войска Алкивиада несравнимы; исход открытого столкновения команды "Саламинии" и Алкивиада может быть только один: гибель "Саламинии" и поход возмущённого Алкивиада с войском на Афины; об этом знают архонты; и вот их тайный приказ капитану "Саламинии": заманить Алкивиада на триеру обманом.
Но всякий обман, если он даже полезен, остаётся обманом. Как и тайное убийство, к которому могли бы приговорить Алкивиада архонты, если бы не объявили народу, что Алкивиад будет возвращён в Афины и предан гласному суду. Итак, он не будет тайно убит в Сицилии, но обманом доставлен в Афины и казнён по решению гелиэи.
Хотя человек умирает один раз, смерть выходит на охоту за ним не единожды. Алкивиад ушёл от четырёх смертей: от той, что подстерегала его в битве при Потидее, когда Сократ заслонил его собой и вынес с поля сражения; от той, что готовили для него Андрокл и Деоклид; от той, что миновала из-за трусости оратора Андокида; его не убьют тайно посланцы архонтов. Но впереди пятая охота. Не последняя ли? Древние мудрецы говорили: кто сосчитал до четырёх, тот сосчитал всё. Эта формула высечена на священных камнях храма Аполлона: 1, 2, 3, 4 - это всё, ибо 1 + 2 + 3 + 4 равняется десяти, а дальше счёт только повторяется: 10 + 20 + 30 + 40 равняется 100, 100 + 200 + 300 + 400 равняется 1000 - и так до бесконечности.
Сократ не верил, что в этой формуле есть предсказание, которое можно истолковать для Алкивиада двояко: последней для него должна стать четвёртая охота смерти - коварное убийство, но если он избежит его, то окажется для смерти недосягаемым. Неужели всё-таки тайное убийство? Но как оправдаются тогда архонты перед народным собранием? Ложью. Солгали один раз, солгут и во второй: скажут, что Алкивиад напал на капитана "Саламинии" первым и тот вынужден был защищаться.
Сократ отправился в Пирей, откуда должна была вскоре отплыть "Саламиния".
II
Он шёл вдоль Длинной Стены с её внешней стороны, чтобы не попадаться на глаза любопытным людям, снующим, как муравьи, по дороге, связывающей Пирей и Афины. Шёл по тропе среди бурьяна, укрываясь плащом от холодного ветра и мороси. Тропа то и дело огибала кучи битых камней, оставшихся от древних стен, поднималась и скатывалась вниз по холмам, ныряла в глубокие овраги, на дне которых стояла вода, на мостки, на кусты втоптанного в грязь бурьяна. Дорога же громыхала колёсами повозок за длинными стенами. Там было тише, суше, ровнее. Но там его узнали бы. Ведь если он с кем и беседовал чаще, чем с другими, на Агоре, так это с возницами, доставлявшими из Пирея товары и новости, услышанные от своих и заморских торговцев и моряков.
Одного знакомца Сократ всё-таки встретил. Это был обнищавший башмачник Симон, у которого прошлым летом сгорела мастерская и всё его нехитрое добро.
Симон тащил на себе тюк с кожей, стыдился этого и потому, как и Сократ, избрал безлюдную тропу, а не дорогу. Бедность - позор для афинянина. Увы, она привязчива, как лишай, и надо приложить много трудов, чтобы избавиться от неё.
- Хайре, Симон, - сказал Сократ, помогая ему опустить тюк на землю. - Сколько же сандалий ты сошьёшь из этих обрезков?
- Ох, - вздохнул Симон, избавившись от ноши. - Спроси меня о чём-нибудь другом.
- Не стану, - сказал Сократ. - А вот угощу тебя лепёшками, которые испекла Ксантиппа. Так ты и не женился, Симон, и потому твоя сумка, наверное, пуста. А мог бы жениться: прошло уже много лет, как умерла твоя Амикла. Разве она, умирая, не велела тебе жениться во второй раз?
- Ты забыл, Сократ. Она-то велела, да ты не посоветовал.
- Разве? - удивился Сократ: он не помнил, чтобы Симон обращался к нему за советом.
- Да, да, - сказал Симон, садясь на край тюка и приглашая Сократа сделать тоже. - Я записал тогда твой ответ и при случае покажу тебе его. Но вот он, как я его помню: "Поступай как хочешь, - сказал ты мне тогда, - всё равно раскаешься". Женюсь - раскаюсь, не женюсь - раскаюсь. Я подумал тогда, что проще не жениться: хлопот меньше.
- Не всякие хлопоты в тягость, Симон. И тюк и женщина могут быть по весу одинаковыми. Но скажи мне, что нести легче? Не женщину ли, Симон? - Сократ толкнул Симона плечом. - И если женщина тяжелее тюка, всё равно она легче. Неся на руках женщину, ты не стал бы прятаться за стену, верно?
- Я бы отнёс её в сад, - засмеялся Симон.
Сократ развернул на коленях тряпицу с лепёшками, и они стали есть.
- Я - оттуда, ты - туда. Зачем? - спросил Симон.
- Ты несёшь тяжёлую ношу домой, а я - в Пирей, - ответил Сократ.
- Но где же она?
- Здесь, - похлопал себя по груди Сократ. - Погружу её на корабль и вернусь. - И чтобы сменить тему разговора, спросил: - Не был ли ты в лавке Эвангела?
- Я уже забыл вкус вина, - ответил Симон. - А к Эвангелу без денег нечего соваться. Да и матросы там пьянствуют - в два счета могут поколотить.
- Много ли матросов?
- Едва ли не вся команда доблестной "Саламинии". Она стоит как раз у причала возле лавки Эвангела.
Последнюю лепёшку Сократ завернул в тряпицу и сунул её в руки Симона.
- Тебе нужнее, - сказал он. - А я пообедаю у Эвангела.
Симон не стал противиться, спрятал свёрток за пазуху.
- А теперь скажи мне, Симон, - попросил Сократ, - что самое дорогое в жизни? Слава, богатство, здоровье, семья, свобода, любовь, дружба, отечество, мудрость, покой? Что бы ты выбрал как самое прочное, самое надёжное?
- То, без чего всё остальное невозможно, - ответил Симон, подумав.
- Без чего же невозможно всё остальное, Симон?
- Без самой жизни.
- Это так, - согласился Сократ. - Но что такое сама жизнь без всего того, что я назвал? Не то ли, что и дерево без листьев, без ветвей, без корней, без коры? Разве мы не называем такое дерево только бревном?
- Да, называем.
- Стало быть, бревно - это уже не дерево?
- Да, это бывшее дерево, Сократ.
- А жизнь, лишённая всех благ, - это уже не жизнь?
- Пожалуй, что и не жизнь.
- Если не жизнь, то, значит, смерть? Ведь между жизнью и смертью ничего нет, Симон?
- Да, между жизнью и смертью нет ничего, - согласился башмачник. - Кто жив, тот не мёртв, а кто мёртв, тот не жив. Ничего другого придумать нельзя.
- А больной человек - он жив или мёртв? - спросил Сократ.
- Скорее жив, чем мёртв. Больных не хоронят, а мёртвые не выздоравливают.
- Что нужно больному для выздоровления?
-Чистый воздух, хорошая пища и тепло, Сократ. Ещё лекарство, - добавил Симон, подумав.
- А не так ли действуют на больного человека лекарства, как чистый воздух, хорошая пища и тепло?
- Пожалуй, что так: они очищают дыхание, разгоняют кровь и согревают тело.
- Кто может помочь одинокому больному человеку, Симон?
- Это всем известно, Сократ, - улыбнулся Симон, потому что вопрос показался ему самым лёгким из всех. - Родители, братья, сёстры, дети, жена, если болен мужчина...
- Стало быть, семья, родственники?
- Да, родственники, Сократ.
- А если родственников нет?
- Тогда друзья, - сказал Симон. - Конечно же, друзья! Кто же ещё?!
- Ты прав, Симон. Если у человека нет родственников, их не купишь и за деньги. К тому же больные не женятся и не рожают детей. Даже не все здоровые женятся. Так ли, дружище Симон?
- Так.
- Родственников нет, а друга можно найти.
- И это правда, Сократ.
- И вот получается, Симон: когда человек лишён всего, даже здоровья, ему нужен друг. Как чистый воздух, как здоровая пища, как тепло. Так что бы ты выбрал как самое необходимое и самое прочное в жизни, Симон?
- Друга, Сократ. Это точно: я выбрал бы друга. И старался бы для него, как для самого себя. Правильно? Ведь это одно и то же: заботиться о друге - значит заботиться о самом себе. У кого нет друга, у того уже нет ничего.
- Но к этой мысли привела тебя твоя мудрость, не так ли, Симон? - спросил Сократ, поднимаясь с тюка.
- Что ты хочешь этим сказать, Сократ? - забеспокоился Симон. - Не то ли, что человеку прежде всего нужна мудрость?
- Нет, - успокоил Симона Сократ. - Я хотел сказать, что мудрый из всех благ выбирает дружбу. И тот, у кого есть друзья, мудр. Но глупцов много.
- Да, глупцов много, - согласился Симон, взваливая на себя тюк.
- Спасибо, - сказал ему Сократ, помогая приладить тюк. - Большое тебе спасибо, Симон.
- За что ты благодаришь меня? - удивился Симон.