- Плохие разбойники, - сказал Сократ. - Совсем не умеют драться. А предводителем у них был, конечно же, этот, - он подошёл к разбойнику, который лежал на дороге. - Он из них единственный, у кого меч.
Разбойник был ранен в грудь копьём Хромона если не смертельно, то тяжело. Хромой и Толмид приподняли его и оттащили на обочину.
- Перевязать? - спросил у Сократа Хромон. - Или пусть подыхает так?
- Перевяжи, - ответил Сократ, вглядываясь в лицо раненого. - Кажется, он наш земляк, я где-то видел его. Конечно, видел, - сказал он увереннее. - В Афинах и видел. Но что ему понадобилось здесь? Ведь грабить можно и у Афин, там тоже много глухих дорог. Мы добрались сюда за четыре дня, а он мог дня за два, если очень торопился. Стало быть, мог обогнать нас, если именно мы были ему нужны. И кто же в таком случае его послал? Слышишь, Софокл? Кто мог его послать?
- Спроси у него, - кивнул головой Софокл в сторону раненого. - Надо привести его в чувство и спросить, что ему здесь понадобилось. Дрался он отлично. Верно, Толмид? - спросил Софокл возничего, на которого незнакомец напал первым.
- Здорово дрался, - подтвердил Толмид.
- И когда б не копьё Хромона, кто знает, что с нами было бы, - закончил свою мысль Софокл. - Надо привести разбойника в чувство. Дай-ка ему вина, - приказал он Хромому.
Хромон вопросительно посмотрел на Сократа. Тот кивнул головой.
Пока Хромон доставал из повозки кувшин с вином, Толмид и Сократ перевязали разбойника, оторвав широкую ленту от его же хитона. Потом приподняли ему голову, влили в рот вина. Разбойник застонал и открыл глаза.
- Я умру? - спросил он тихо, с трудом ворочая языком.
- Умрёшь, - ответил Сократ. - И никто из твоих родных не узнает, где мы тебя закопаем. Дружки же твои разбежались. Они - трусы.
- Они не знают, кто я. Они здешние. Пастухи. Они не знают меня.
- Да и мы не знаем, - сказал Сократ. И снова поднёс ко рту разбойника кружку с вином. - Кто ты? - спросил он, когда тот сделал несколько жадных глотков. - Назови своё имя.
- Меня зовут Демарх, - ответил разбойник. - Демарх, сын Диния, надсмотрщика с Агоры. Аты Сократ, - проговорил он, тяжело вздохнув. - Сократ, сын каменотёса Софрониска. Я тебя узнал.
- На повозку его! - приказал Хромону и Толмиду Сократ. - Надо довезти его до Дельф, а там жрецы его подлечат. Поторопимся, друзья! Этого человека надо спасти.
В Дельфах они были уже в полдень. Миновав оливковые рощи, дорога вдоль которых повторяла извивы дракона Пифона, сброшенного некогда светозарным Аполлоном со скал Парнаса в долину, они поднялись в гору, к высокой отвесной скале, у подножия которой стоял величественный храм Аполлона Дельфийского, сооружённый славным Трофонием. Выше храма были театр и стадион, где проводились Пифийские игры, учреждённые самим Аполлоном и славно воспетые Пиндаром. По тенистой щели с вершины Парнаса стекал к подножию храма чистый и холодный ручей, названный именем нимфы Касталии. Расплёскиваясь по камням скалы, его вода сверкала на солнце, как огонь, как золотые крылья вечно юного Бога Эрота, поразившего с этих скал любовной стрелой Аполлона. Другой золотой стрелой, убивающей любовь, он ранил сердце прекрасной нимфы Дафны...
Аполлон был отцом Асклепия, бога врачевания. Детьми Асклепия были Подалирий и Махаон, Гигея и Панакея. Великий род Асклепиадов существует и теперь. Все потомки Асклепия - целители. Храмы Асклепию воздвигнуты на Косе, в Эпидавре. В Дельфах же врачует Арсиноя, жрица храма Аполлона. К ней-то и направился прежде всего Сократ с просьбой оказать помощь Демарху. Она вышла к Сократу и долго молча смотрела на него. Не полагалось, чтобы проситель заговаривал с нею первым. Первой должна была заговорить Арсиноя. Она спросила:
- Так ты и есть Сократ из Афин?
- Да, - ответил Сократ.
- Это о тебе было пророчество в нашем храме?
- Обо мне.
- И ты превзошёл в мудрости Софокла и Еврипида?
- Не знаю, - ответил Сократ.
- Это хороший ответ, - похвалила его Арсиноя. - Если бы ты сказал "нет", я подумала бы, что тебя гложет зависть, если бы ты сказал "да", я подумала бы, что тобой овладела гордыня. Ты сказал: "Не знаю". Это ответ истинного мудреца. Что ты хочешь? - спросила она, строго глядя на Сократа тёмными, как лесная чащоба, глазами. Лицо её было бескровно и сурово, как лицо старой богини. От неё пахло дымом лаврового дерева, которым окуривали Пифию перед восхождением на треножник прорицалища.
- Мужчина ранен копьём в грудь, - ответил Сократ. - Нельзя ли сохранить ему жизнь?
- Так хочешь ты или он? - спросила жрица.
- Он.
- Тогда проводи меня к нему, - сказал жрица.
Они спустились ниже храма Аполлона, ниже дарохранилищ городов, прошли по склону почти половину дороги, ведущей к Толосу Афины Пронайи, и лишь тогда оказались у Афинского пристанища, у дома, построенного в Дельфах для афинян, приезжающих за оракулом в храм Аполлона и на Пифийские игры. Пристанище было безлюдным - до Пифийских игр было ещё далеко, а за оракулом люди приходили чаше всего под осень, в тёплую, по уже свободную от полевых работ пору. Поэтому смотритель пристанища предоставил Софоклу и Сократу на выбор несколько комнат. Они выбрали ту, что была поближе к колодцу и конюшне, - так Толмиду и Хромону было удобнее присматривать и ухаживать за лошадьми. Демарха до прихода жрицы Арсинои оставили лежать в повозке, соорудив ему там тёплое ложе.
Арсиноя велела развязать рану и показать копьё, которым она была нанесена. Пока Толмид снимал с раны Демарха повязку, Хромой принёс своё копьё.
- И зачем ты это сделал? - спросила Арсиноя Хромона.
- Он занёс меч над этим юношей, - Хромон указал на Толмида. - И если б я не метнул копьё, юноша остался бы без головы.
- Зачем же теперь спасать ему жизнь? - разглядывая кровоточащую рану Демарха, спросила жрица.
- Он афинянин, - ответил Сократ. - Афинянин афинянина может убить в честном поединке, но никогда не оставит в беде.
- Что ж, поставь сюда мою корзину, - велела жрица Сократу, который бережно держал у груди её корзину с кувшинами, лекифами и пучками ароматных трав, завёрнутых в тряпицы.
Арсиноя промыла Демарху рапу сначала водой из кувшина.
- Она течёт с вершин Парнаса по разным камням, корням и мхам, - сказала Арсиноя о воде. - И не потому она целебна, что вытекает из родника нимфы Касталии, а потому, что вобрала в себя много целебных солей и соков.
Сократ и Софокл только переглянулись: жрица сказала такое, что и богам говорить не разрешалось.
Потом она смазала рану Демарха маслами из лекифов, посыпала растёртыми в порошок травами, окурила её дымом каких-то корней, закрыла широкими листьями подорожника и перевязала лентой, смоченной в коричневом настое.
- И пусть пьёт тёплую воду с мёдом, - сказала Арсиноя, сходя с повозки.
Сократ проводил жрицу до храма.
- Ведь ты приехал за оракулом, - сказала она ему, беря из его рук свою корзину.
- Да, - ответил Сократ.
- Почему же не говоришь мне об этом?
- Как я мог сказать, если ты не спрашивала?
- Ты осуждаешь это правило?
- Я радуюсь твоему вопросу.
- Тогда отвечай, за каким оракулом приехал ты.
- Я хочу получить оракул, за который поднесу храму в дар золотую кружку: о победе или поражении Афин в войне с Пелопоннесом. И ещё тот, за который поднесу в дар храму золотой браслет с дорогими каменьями - для Перикла: доживёт ли он до победы.
- Утром поставишь дары на камень перед храмом. Я выйду и позову тебя.
Жрица ушла. Сократ постоял перед храмом, затем поднялся по ступеням и вошёл в наос. Здесь на камнях стен ещё при строительстве храма были высечены знаменитые изречения мудрецов древности: Фалеса, Питтака, Периандра, Бианта, Солона, Клеобула и Хилона. Хилону принадлежало самое мудрое из них: "Познай самого себя". Хотя и другие изречения были достойны того, чтобы помнить их всегда. "Мера - лучше всего" - это сказал Ктеобул из Линда; "Ничего слишком" - Солон Афинский; "Поручись - и беда тут как тут" - Фалес из Милета; "Что возмущает тебя в ближнем - того не делай сам" - Питтак из Митилен; "Худших - большинство" - Биант из Приены; "Наслаждения смертны, добродетели бессмертны" - Периандр из Коринфа. Но главное сказал всё же Хилон из Лакедемона: "Познай самого себя".