- Если вопрос касается повестки дня, - прервал его мистер Ливсон, не упустив той возможности помешать спору, ради которой и существует председатель, - обращайтесь ко мне. Если вопрос касается лекции, обращайтесь к оратору.
- Хорошо, спрошу оратора, - сказал покладистый Джордж. - Что это у вас, снаружи есть, а внутри ничего нету? (Глухой одобрительный ропот в конце зала.) Мистер Ливсон растерялся и почуял недоброе. Но пыл Пророка Луны ждал любого случая, и смел его колебания.
- В этом су-у-уть нашей вести! - закричал он и распростер руки, дабы обнять весь мир. - Внешнее соответствует внутреннему. Именно поэтому, друзья мои, считают, что у нас нет символов. Да, мы не жалуем их, ибо хотим символа полного. Мой новый друг обойдет все мечети, восклицая: "Где статуя Аллаха?!"
Но может ли мой новый друг создать его истинное изображение? Мисисра Аммон опустился в кресло, очень довольный своим ответом; но мы не станем утверждать, что новый его друг был доволен. Этот искатель истины вытер рот рукавом и начал снова:
- Вы не обижайтесь, сэр. Только по закону, если она стоит перед домом, все в порядке, да? Думал, приличное место, а это черт знает что… (хриплый смех в конце зала).
- Не извиняйтесь, мой друг, - пылко закричал мудрец. - Я вижу, вы не совсем знакомы с таким изложением мысли. Для нас закон - все! Закон - это Аллах. Вну-у-утреннее единение…
- Вот я и говорю, что по закону, - настаивал Джордж, и всякий раз, когда он говорил "закон", привычные жертвы закона радостно его поддерживали.
- Я сам шума не люблю. Никогда не любил. Я закон почитаю, да. (Радостный ропот.) По закону, если у вас тут вывеска, вы должны нас обслужить.
- Я не совсем понимаю! - вскричал пылкий турок. - Что я должен сделать?
- Обслужить нас! - заорал хор в конце зала. Теперь там было гораздо больше народу.
- Обслужить! - возопил Мисисра, вскакивая, словно его подкинула пружина. - Пророк сошел с небес, чтобы служить вам! Тысячу лет добро и доблесть служат вам! Из всех вер на свете мы - вера служения. Наш высший пророк - лишь служитель Бога, как и я, как и вы! Даже знак наш - луна, ибо она служит земле и не тщится стать Солнцем!
- Я уверен, - воскликнул мистер Ливсон, тактично улыбаясь, - что лектор с достаточной полнотой ответилна все вопросы. Многих дам, прибывших издалека, ждут автомобили, и, я полагаю, повестка дня…
Изысканные дамы схватили свои накидки, являя гамму чувств от удивления до ужаса. Одна леди Джоан медлила, дрожа от непонятного волнения.
Бессловесный дотоле Хинч проскользнул к председателю и прошептал:
- Уведите дам. Не знаю, что будет, но что-то недоброе.
- Ну, - повторил терпеливый Джордж. - Если все по закону, что ж вы тянете?
- Леди и джентльмены, - произнес мистер Ливсон как можно приятнее. - Мы провели прекраснейший вечер…
- Еще чего! - крикнул новый, сердитый голос из угла. - Давай, гони!
- Да, вот и я скажу, - поддержал законопослушный Джордж, - давайте-ка!
- Что вам давать? - крикнул почти обезумевший Ливсон. - Чего вы хотите?
Законопослушный Джордж обернулся к тому, кто кричал из угла, и спросил:
- Чего ты хочешь, Джим?
- Виски, - отвечал тот.
Леди Энид Уимпол, задержавшаяся позже всех дам из верности Джоан, схватила ее за обе руки и громко зашептала:
- Идем, дорогая! Они бранятся дурными словами.
На мокрой кайме пляжа прилив медленно смывал следы двух колес и четырех копыт, и потому человек, Хэмфри Пэмп, шел рядом с тележкой по щиколотку в воде.
- Надеюсь, ты уже протрезвел, - довольно серьезно сказал он своему высокому спутнику, который брел и тяжело, и смиренно, причем его прямая шпага качалась у него на боку. - По чести, очень глупо ставить вывеску перед этим залом. Я редко говорю с тобой так, капитан, но навряд ли кто другой вызволил бы тебя из беды. Зачем же ты пугал бедных дам? Ты слышал, как они кричали, когда мы уходили оттуда?
- Я слышал задолго до того гораздо худшее, - ответил высокий человек, не поднимая головы. - Одна из них смеялась… Господи, неужели ты думаешь, что я не расслышал ее смеха?
Они помолчали.
- Я не хотел тебя обидеть, - сказал Хэмфри Пэмп с той несокрушимой добротой, которая была в нем особенно английской и может еще спасти Англию, - но это правда, я и сам не знал, как нам выкарабкаться. Понимаешь, ты храбрее меня, и мне пришлось бояться за нас обоих. Я бы и сейчас боялся, если бы не помнил дороги к туннелю.
- К чему? - спросил капитан, впервые поднимая рыжую голову.
- Ах, да ты и сам помнишь заброшенный туннель старого Айвивуда! - беззаботно сказал Пэмп. - Все мы искали его в детстве. А я его нашел.
- Пожалей изгнанника, - смиренно сказал Дэлрой. - Не знаю, что больнее - то, о чем помнишь, или то, о чем забываешь.
Пэмп немного помолчал, потом сказал серьезней, чем обычно:
- В Лондоне считают, что нужно ставить памятники и писать эпитафии тем, кто что-нибудь выдумал и сделал. Но если знаешь свой край на сорок миль вокруг, знаешь и то, сколько народу, и совсем неглупого, выдумали что-нибудь, а сделать не смогли. В Хилл-ин-Хагби жил доктор Бун. Он боролся против прививок оспы, которые делал доктор Коллисон. Его лечение спасло шестьдесят больных, а доктор Коллисон прикончил девяносто двух здоровых. Но доктору Буну пришлось скрыть свое изобретение, потому что у женщин, которых он лечил, вырастали усы. Был здесь и настоятель, старый Артур. Он изобрел воздушные шары задолго до всех прочих. Но тогда к этому относились с подозрением - вспоминали охоту на ведьм, как ни отговаривали их священники, - и его заставили написать, что он украл идею. Само собой понятно, не так уже хочется писать, что идея тебе явилась, когда ты пускал мыльные пузыри с деревенским дурачком, а ничего другого он сказать не мог, он был человек честный. Здесь жил Джек Арлингэм, он изобрел водолазный колокол - но это ты и сам помнишь. Так вот, с тем, кто выдумал этот туннель, с одним из безумных Айвивудов, было то же самое. На лондонских площадях, капитан, много памятников тем, кто строил железные дороги. В Вестминстерском аббатстве много имен тех, кто изобретал пароход. Бедный старый лорд изобрел и то, и другое - и его признали безумным. Он думал, что поезд может, попав в море, превратиться в судно и плыть; и вроде бы все сходилось. Но дети так стыдились его, что даже запретили упоминать. Я думаю, никто не знает, где этот туннель, кроме нас с Бэнчи Робинсоном.
Минуты через две ты будешь там. Они набросали у входа камней, а вход заглушили деревьями; но я провел через туннель лошадь, чтобы спасти ее от полковника Чэпстоу, и наверное проведу осла. Честно говоря, только там я почувствую себя в безопасности после всего, что мы натворили. Нет лучшего места в мире, чтобы притаиться и начать все заново. Вот и оно. Тебе кажется, что эту скалу не обойти, но ты ошибаешься.
Ты ее уже обошел.
Дэлрой с удивлением обнаружил, что он, и впрямь обойдя скалу, идет по темной дыре, а вдалеке слабо мерцает какая-то зелень. Услышав за спиной шаги и цокот копыт, он обернулся, но ничего не увидел, словно в погребе; и снова повернулся к смутному зеленому пятну. Чем дальше он шел, тем больше оно становилось и тем ярче, словно крупный изумруд, пока наконец он не увидел маленькую лужайку, окруженную тощими, но такими густыми деревьями, что было ясно: ее хотели скрыть и забыть. Свет, сочащийся сквозь них, был столь слаб и трепетен, что никто не мог бы сказать, солнце встает или луна.
- Я знаю, что вода тут есть, - сказал Пэмп. - Они не могли с ней справиться, когда шли работы, и старый Айвивуд ударил водомером инженера-гидравлика. Здесь лес, море близко, и еду мы найдем, если кончится сыр, а ослы едят все. Кстати, - прибавил он в смущении, - ты меня прости, капитан, но надо бы приберечь этот ром для особых случаев. Это лучший ром в Англии, а может - последний, если эта чепуха продлится. Спасибо, что он здесь, и мы можем выпить, когда захотим.
Бочонок еще почти полон.
Дэлрой пожал ему руку и серьезно сказал:
- Ты прав, Хэмп. Ром этот нужен человечеству.
Мы будем пить его только после великих побед. Сейчас я выпью в знак победы над Ливсоном и его железной скинией.
Он осушил стакан и сел на бочонок, чтобы победить искушение. Его синие бычьи глаза все пристальней вглядывались в зеленый сумрак; и он заговорил нескоро.
Наконец он сказал:
- Кажется, Хэмп, ты упомянул о каком-то друге, по имени Робинсон, который тоже тут бывал.
- Да, он знал дорогу, - сказал Пэмп, выводя ослика на лучшую часть лужайки.
- А он сюда не придет? - спросил капитан.
- Навряд ли, - отвечал Пэмп, - разве что в тюрьме зазеваются. - И он вкатил сыр под своды туннеля. Дэлрой все сидел на бочонке, подперев рукой тяжелый подбородок и глядя в таинственную чащу.
- Ты о чем-то думаешь, капитан, - сказал Хэмфри.
- Самые глубокие мысли - общие места, - сказал Дэлрой. - Вот почему я верю в демократию, не то что ты, хладнокровный английский тори. А самое общее место, гласит: суета сует и всяческая суета. Это не пессимизм, а как раз наоборот. Человек так слаб, что поневоле подумаешь - он должен быть Богом. Я размышляю об этом туннеле. Бедный старый безумец ходил по этой траве и ждал, пока его построят, и душа его пылала надеждой. Он видел, как меняется мир и по морям снуют его судна. А сейчас, - голос Дэлроя сорвался, - сейчас здесь очень тихо, и хорошо пастись ослику.
- Да, - сказал Пэмп, зная, что капитан думает об ином. И Дэлрой задумчиво продолжал: