– Значит, тебе не нравятся поезда. А я хотел тебе показать железную дорогу. – Фатва Джихад открывает дверь и заходит в комнату. – Хотел тебе показать свой поезд. Там паровоз с настоящим паровым двигателем.
Я тоже захожу в комнату. Смотрю на железную дорогу.
– Но она даже не настоящая.
– Конечно, не настоящая. – Фатва Джихад говорит: – Это модель железной дороги. А настоящая сюда бы и не поместилась. Как ты думаешь, что бы тут было, если бы ко мне в спальню въехал настоящий большой паровоз?
Я пожимаю плечами.
– Но сперва дело, а развлечения – потом. Туалет там, в конце коридора. Все, как у вас в доме. Только в зеркальном отражении. – Фатва Джихад говорит: – А я пока загружу топку.
– А этот ваш поезд, он тоже этническое меньшинство?
– Это такое понятие, которое к поездам не относится. – Фатва Джихад говорит: – Поезд – это просто поезд. Собственно, в этом и заключается вся их прелесть. Что они поезда.
Я иду в туалет. Достаю писуна, держу его над унитазом, который тоже в этническом меньшинстве. Он точно такой же, как у нас дома. Но он этническое меньшинство. Нормальный в общем-то унитаз. Даже красивый. Но мне что-то не писается.
– Мне что-то не писается, – говорю я, возвращаясь в комнату с железной дорогой. – Я уже пописал в саду. На ваши смешные брюки.
– Почему же они смешные? И вовсе они не смешные. – Фатва Джихад говорит: – Если, конечно, на них кто-нибудь не написает. Мне надо переодеться. Можешь тут все посмотреть. Только руками не трогай.
Я смотрю на железную дорогу. Она очень большая, она из этнического меньшинства. И по ней едет маленький поезд, у него из трубы вырывается пар.
– Она замечательная. Правда, Том? Я киваю. Она замечательная.
Фатва Джихад выходит из комнаты, где железная дорога. Он пошел переодеться. В другую комнату.
Я смотрю на железную дорогу, смотрю на поезд. Поезд едет по рельсам, у него из трубы вырывается пар. Он ужасно гремит, громко-громко. Переезжает меня, разрезает на две половинки.
Фатва Джихад с криком вбегает в комнату. Он кричит:
– Том?! Что случилось?!
Я молчу, ничего не говорю.
– Том, что случилось? Я молчу. Я не знаю.
Фатва Джихад встает на колени, обнимает меня, прижимает к себе крепко-крепко.
– Я услышал, как ты закричал, и побежал к тебе. А ты сидишь тут в углу, весь трясешься. А мой поезд валяется на боку.
Я молчу, ничего не говорю. Я просто не знаю. Не помню. А потом вспоминаю и говорю:
– Он меня переехал. Разрезал на две половинки.
– Том, это игрушечный поезд. Он не может тебя переехать.
– Он меня переехал. И разрезал на две половинки.
– Ты что, порезался? Где? Покажи. – Фатва Джихад рассматривает мои руки. Ну, как будто он врач. – Покажи, где ты порезался.
Я смотрю на свои руки. Никакого пореза там нет.
– Как-то мне это не нравится. – Фатва Джихад говорит. – Том, ты меня прямо пугаешь. У меня есть серьезные основания для беспокойства. Где твоя матушка? Нам надо с ней поговорить.
– Она не матушка, – говорю. – Она мама. И сейчас ее нет, потому что она ушла. Убежала с тем дяденькой, ну, с которым они занимаются этим самым. У меня есть только дядя. За которым я теперь смотрюсь. Нет, присматриваюсь.
– Ты хочешь сказать, который присматривает за тобой?
Я киваю.
– Тогда надо поговорить с твоим дядей. Причем не откладывая. – Фатва Джихад поднимает свой поезд с пола и говорит: – Сейчас починю паровоз, и пойдем.
Если ты что-то сломаешь, вот что бывает потом: тебя сильно ругают. А чтобы тебя не ругали, надо быстрее убегать. Ты убежишь, и тебя не будет, и никто не сможет тебя заругать.
Я сломал этот поезд, который с железной дороги. Которая не настоящая, а модель. Фатва Джихад меня не ругает. Но он на меня даже не смотрит. Он смотрит на поезд, который сломан. Он чинит поезд, и еще качает головой, и еще приговаривает: "Эх, мальчик, мальчик". Я выбегаю из комнаты и бегу вниз по лестнице и прочь из дома. Я бегу в сад.
Здесь где-то есть дырка в заборе. Одна планка сломана, и надо ее отодвинуть, и тогда будет дырка, в которую можно пролезть. Я отодвигаю все планки подряд.
Планки не отодвигаются.
А потом, когда у меня ничего уже не получается, кто-то кричит:
– Том, дружище.
Я поднимаю глаза. Мой взгляд поднимается вверх, над забором, до самого неба. Как будто это футбольный мяч, который пинают большие мальчишки. Я смотрю вверх, на окно. Это окно моей комнаты.
– Том, дружище. – Это дядя Мусорщик. Он выглядывает из окна моей спальни и кричит мне: – А я все думал, куда ты вдруг запропастился. Ты что там делаешь, в саду у соседей?
– Я тут застрял, – кричу я. – Тут в саду у соседей, который соседский. Тут есть одна планка, которая сломанная. Если ее отодвинуть, тогда получается дырка, и можно пройти.
– Ну так давай отодвигай свою планку и возвращайся домой.
– Я не могу, – говорю. – Не могу отодвинуть. Потому что она не находится. Эта, которая отодвигается.
– Ну так лезь через забор. -Что?
– Лезь, говорю, через забор. Вставай на какой-нибудь цветочный горшок или что там есть, я не знаю. И перелезай сюда.
Я лезу через забор. Встаю на цветочный горшок. Ой, кажется, я растоптал все цветы.
– Я растоптал все цветы, – кричу я дяде Мусорщику.
– Ну и шут с ними. Ты давай лезь.
Я лезу через забор. Спрыгиваю на своей стороне, где наш сад. Который весь в сорняках. Захожу в дом. Вижу, как дядя Мусорщик выходит из моей комнаты и идет вниз по лестнице.
– Вы что делаете, дядя Мусорщик?
– Да вот распределяю тут кое-что. По работе. – Дядя Мусорщик открывает переднюю дверь, которая уже открыта, потому что на улице весна. Дядя Мусорщик смотрит на ясное синее небо, улыбается и говорит: – Не хочешь помочь?
Я улыбаюсь. Я помогаю дяде Мусорщику. Когда я вырасту, я обязательно стану мусорщиком. Как мой дядя Мусорщик.
– Я хорошо помогаю, правда?
– Ага, Том, дружище. Ты замечательно мне помогаешь.
И я помогаю. Заношу в дом мешки с мусором. Несу их наверх, в свою комнату. Оставляю их там.
– Пусть пока полежат. Как бы на складе. – Дядя Мусорщик говорит, нагромождая мешки друг на друга: – Это только на время. Попозже я съезжу в гараж, на ремонт. – Мешки уже закрывают окно, и поэтому в комнате темно. – Окно пусть будет открыто. Для свежего воздуха.
– А где мне спать, дядя Мусорщик?
– А ты что, так устал, что уже хочешь спать? – Дядя Мусорщик говорит: – Еще даже не вечер.
– Нет, – говорю. – Не сейчас. А когда будет ночь. Дядя Мусорщик чешет в затылке, у него грязные
руки, и волосы тоже становятся грязными.
– Об этом я не подумал. Нелегкое это дело – думать. Обязательно найдется чего-то такое, о чем ты не подумал.
Я смотрю на свою кровать, которая вся завалена мешками с мусором.
– А где мой медвежонок? – Я ищу своего медвежонка и никак не могу найти. – Мой медвежонок. Мой Клоун Подушкин.
Дядя Мусорщик ковыряется в носу.
– Да кто ж его знает, где он. – Дядя Мусорщик говорит: – Он может быть где угодно. В каком-то из этих мешков.
– А как он там оказался, в мешке?
Дядя Мусорщик поднимает руки, которые грязные, и говорит:
– Это я по привычке. Руки привыкли все собирать по мешкам. Привычка – вторая натура.
Я хмурю брови. Ищу своего медвежонка.
– Ну что, нашел?
– Да, – говорю. – Нашел. – Я прижимаю его к себе, своего медвежонка, которого я нашел. – Он был под мешками, которые были на нем. Прямо сверху. Муть его не раздавили.
Дядя Мусорщик кивает.
– Видишь, с ним ничего не случилось. Он очень даже уютно устроился.
Я морщу нос.
И как только я морщу нос, внизу раздается звонок. Который на входной двери.
Я смотрю на дядю Мусорщика. Думаю: это не дядя Мусорщик, потому что дядя Мусорщик уже здесь. Он не может прийти, потому что уже пришел. Значит, там кто-то, кого здесь нет. Кто-то, кто еще не приходил. Это мама.
– Ну вот. Я же тебе говорил, что она вернется. – Дядя Мусорщик говорит: – Я знал, что она образумится. Так всегда и бывает. Малость повеселилась, и хватит. Натерла, наверное, веселилку. Давай, Том, беги. Открывай.
Я смотрю на дядю Мусорщика.
– Беги открывай.
Я бегу к двери, и улыбаюсь, и думаю о маме. Бегу, бегу, а потом останавливаюсь и думаю: это не мама. Совсем не мама.
Это не мама. Это дяденька-полицейский.
Я говорю ему:
– Здравствуйте, дяденька-полицейский. Дяденька-полицейский кивает и говорит:
– А родители дома? Я качаю головой.
– Нет, – говорю. – Только я дома. И еще дядя Мусорщик, он мой дядя.
Дяденька-полицейский кивает.
– Мне можно войти? – Только он почему-то не входит. Стоит на пороге, прикрывает нос. – А этот твой дядя… можно с ним поговорить?
Дядя Мусорщик стоит на лестнице, на самом верху. Смотрит вниз и говорит:
– Обними ее, Том.
– Это не мама, – говорю я дяде Мусорщику. – Это дяденька-полицейский. И еще тетенька-полицейская. – Да, теперь их уже двое. Дяденька-полицейский и тетенька-полицейская. Тетеньки не было раньше, она подошла только сейчас.
Дядя Мусорщик спускается вниз по лестнице, идет к нам.
Дяденька-полицейский говорит:
– Это ваша мусорная машина стоит на улице?
– Так точно, моя, – говорит дядя Мусорщик дяденьке-полицейскому, а потом смотрит на тетеньку-полицейскую, улыбается и говорит: – Вы хорошо себя чувствуете?
Тетенька-полицейская молча кивает. Дяденька-полицейский говорит: