Во время обеда, великолепие которого я не стану описывать, эти двое непрерывно портили друг другу кровь. Между ними то и дело (в этом оба рассказа вполне совпадали) происходили столкновения, они перебивали друг друга, мешали рассказывать анекдоты, так что в конце концов преисполнились взаимной ненависти: чувство, которое христиане-соседи на званых обедах нередко испытывают друг к другу. Вероятно, каждый слышал, что другой слывет "присяжным остряком", хотя до этого вечера встречаться им не приходилось.
Согласно постлуэйтовской версии, этот джентльмен в течение всего банкета, а особенно в минуты, когда мой первый патрон слишком уж ему досаждал, утешался мыслью об оружии, которым он в надлежащее время нанесет своему сопернику смертельный удар. Оружием этим был мой каламбур - мой каламбур на злобу дня.
Решительная минута наступила. Я содрогаюсь, продолжая мое повествование. Обед кончился, гости выпили по первой рюмке вина, и мистер Керби Постлуэйт начал мягко, без нажима, но со всей сноровкой ветерана-острослова подводить разговор к теме. Он сидел неподалеку от моего первого патрона, мистера Прайса Скрупера. Каково же было удивление мистера Постлуэйта, когда он услышал, что этот последний тоже подводит находящуюся в его юрисдикции часть разговора все к той же теме! "Кажется, он заметил, чего я хочу, и подыгрывает мне, - подумал мой второй клиент. - Может быть, он вовсе не такой уж несносный человек. В следующий раз я отплачу ему такой же услугой". Но эта приятная надежда тешила его недолго. Близился взрыв! Внезапно раздались два голоса:
Мистер Прайс Скрупер: Когда я утром размышлял об этом, мне в голову пришел каламбур
Мистер Керби Постлуэйт: Нынче утром кое-что в этой связи внезапно навело меня на мысль о каламбуре…
Тут оба умолкли, сбив друг друга.
- Прошу прощения, - любезно прошипел мой первый патрон, - вы говорили, что вы…
- …придумал каламбур, - ответил мой второй патрон. - Вот именно. Но если не ошибаюсь, и вы упомянули о чем-то подобном?
- Упомянул.
Тут уже умолкли все сидевшие за столом. Наконец молчание, нарушил некий знатный вельможа:
- Какое удивительное совпадение!
- Но как бы то ни было, - воскликнул хозяин дома, - надо кого-нибудь из них выслушать. Продолжайте, Скрупер, вы же начали первым.
- Мистер Постлуэит, я жажду вашего каламбура, - вмешалась хозяйка, питавшая слабость к мистеру Постлуэйту.
В результате оба джентльмена помолчали, а потом заговорили разом, и дуэт возобновился.
Мистер Прайс Скрупер: При каких обстоятельствах садовник, живущий дарами своего сада…
Мистер Керби Постлуэит: При каких обстоятельствах садовник, живущий дарами своего сада…
Раздался общий хохот, и на всех лицах отразилось недоумение.
- Наши каламбуры, кажется, несколько похожи? - с горечью произнес мистер Постлуэит, подозрительно глядя на моего первого патрона.
- В жизни не слыхивал ни о чем подобном, - ответил тот.
- Великие умы сходятся, - заметил вельможа, которому принадлежало высказывание об "удивительном совпадении".
- Во всяком случае, выслушаем одного из них, - настаивал хозяин дома. - Может быть, дальше у них пойдет по-разному! Продолжайте, Скрупер.
- Да, выслушаем одного из них до конца, - протянула хозяйка и посмотрела на мистера Постлуэйта. Но тот был слишком оскорблен. Мистер Прайс Скрупер воспользовался случаем и изложил каламбур целиком.
- При каких обстоятельствах, - повторил он, - садовник, живущий дарами своего сада, бывает изменником?
- Но это же мой каламбур! - воскликнул мистер Постлуэйт, едва тот умолк. - Его придумал я.
- О нет, уверяю вас, это мой каламбур, - упорствовал мистер Скрупер. - Я придумал его сегодня утром, когда брился.
Тут опять наступила тишина, прерываемая лишь возгласами удивления всех присутствующих во главе с вельможей.
И снова хозяин дома спас положение.
- Чтобы разрешить эту трудность, - сказал он, - нужно выяснить, кто из двух наших друзей знает ответ. Кто знает ответ, тому и принадлежит каламбур. Пусть оба они напишут ответ на листке бумаги и вручат его мне. Если ответы окажутся одинаковыми, совпадение действительно можно будет назвать неслыханным.
- Кроме меня, ответ никому не известен, - заметил мой первый патрон, кончив писать и складывая листок. Мой второй патрон проделал то же и сказал:
- Я один знаю ответ.
Хозяин дома развернул листки и прочел по очереди:
Ответ, написанный мистером Прайсом Скрупером: "Когда он продает настурции (нас Турции)".
Ответ, написанный мистером Керби Постлуэйтом: "Когда он продает настурции (нас Турции)".
Произошел скандал. Стороны обменялись взаимными обвинениями. Как я уже упомянул, на следующий день оба джентльмена не замедлили побывать у меня. Но говорить им много не пришлось. Ведь оба они были в моей власти.
Но вот что странно: с этого времени начался закат моей карьеры. Разумеется, оба мои патрона распростились со мной навеки. Но я должен сообщить вам, что мой талант каламбуриста тоже со мной распростился. Мои утренние труды со словарем стали давать все меньше и меньше плодов, и в прошлую среду исполнилось две недели, как я послал в некий еженедельник следующий ребус: жираф, стог сена, мальчик, гоняющий обруч, буква "X", полумесяц, рот, слово "хочу", собака, стоящая на задних лапах, и весы. Этот ребус был напечатан. Он понравился. Он заинтриговал читателей. Но хоть убейте, я не знаю, что он может значить, и я погиб.
IV. Не принимать на веру
Сегодня я, Юнис Филдинг, перечитывала дневник, который вела в первые недели после того, как покинула укрытую от мира школу немецкой колонии моравских братьев, где я получила образование. И мне почему-то очень жаль себя, наивную впечатлительную школьницу, вырванную из мирной тишины моравской колонии и внезапно оказавшуюся в доме, где царили печаль и тревоги.
Когда я открываю первую страницу дневника, передо мной, словно воспоминание о какой-то прежней жизни, встает картина: тихие, заросшие травой улочки колонии, старинные домики, спокойные, безмятежные лица их обитателей, ласковые взгляды, которыми они провожали детей, чинно идущих в церковь. И приют Незамужних Сестер, его сверкающие чистотой окна, а совсем рядом церковь, где молились они и мы и где широкий центральный проход отделял скамьи мужчин от скамей женщин. Я как будто опять вижу девушек в живописных шапочках, отделанных алыми лентами, и голубые ленты замужних женщин, и белоснежные чепцы вдов; и кладбище, где то же разделение сохраняется между общими могилами; и простодушного ласкового пастора, который всегда был полон снисхождения к нашим слабостям. Листая страницы моего короткого дневника, я опять вижу все это, и меня вдруг охватывает желание, чтобы вновь вернулись ко мне та ясность душевная и то незнание жизни, которые окружали меня, когда я жила там, надежно огражденная от всех печалей мира.
7 ноября. Вот я и дома после трехлетнего отсутствия - но как изменился наш дом! Раньше в нем всюду чувствовалось присутствие мамы, даже если она была в самой дальней комнате; теперь Сусанна и Присцилла донашивают ее одежду - когда они проходят мимо и около меня мелькают мягкие складки серо-голубого платья, я вздрагиваю и поднимаю глаза, словно надеясь увидеть лицо мамы. Они намного старше меня: когда я родилась, Присцилле было уже десять лет, а Сусанна на три года старше Присциллы. Они всегда очень серьезны и благочестивы, и даже в Германии знают, как ревностны они в вере. К тому времени, когда я буду такой же старой, я, наверное, стану похожа на них.
Неужели мой отец был когда-то беззаботным маленьким мальчиком? У него такой вид, словно он прожил уже много столетий. Вчера вечером я боялась внимательно рассматривать его лицо, но сегодня я заметила, что под морщинами, которые оставила забота, в нем таится очень ласковое и светлое выражение. В его душе скрыты безмятежные глубины, которые не может потревожить никакая буря. Это несомненно. Он хороший человек, я знаю, хотя о его добродетели в школе не рассказывали - там говорили только о Сусанне и Присцилле. Когда извозчик остановился около наших дверей, отец выбежал на улицу без шляпы и, схватив меня в объятья, внес в дом, словно я еще совсем маленькая, и я забыла о печальном расставанье с моими подругами, и добрыми сестрами, и с нашим пастором - так радостно было мне вернуться к нему. С божьей помощью - а в этом господь мне, наверное, поможет, - я буду моему отцу опорой и утешением.