Сеймур совершал массу оплошностей: бывало, упущения сменялись ошибками в одной непрерывной цепи, которую разрывал грозный окрик Эмили - вулканический глас, рокочущий среди картонных стен и резко отражаемый зеркалами. Со стыда Сеймур опускал голову, униженный, но втайне ободренный: разумеется, это его задевало, но - так же, как ниву задевает плужный лемех. Впрочем, иногда, когда он выпивал лишнего или вступал на зыбкий травяной мостик меж явью и сном, некий - возможно, чужой - голос призывал его к неясному реваншу, но этот возмутительный парадокс всегда оставался в секрете. Затем Сеймур засыпал, хотя полностью и не забывался.
Над кроватью развертывалась агония шипящего неона, а душ вопил и плевался, точно восторженный локомотив. Сеймур поставил дорожный сундучок на багажную сетку и грузно сел, опустив руки на колени. Он так устал, то даже отказался от политой кетчупом стряпни, которую подавали в мотеле, тем более что он плотно пообедал в Питтсбурге. Устал, конечно, но был доволен собой. Марко Ферранди, в великолепном костюме, вечно усеянном перхотью, долго упирался, но Сеймуру все же удалось заключить сделку на еще лучших условиях, нежели те, что диктовала мамуля. Поставка очень красивого товара - уже весенних моделей, с головокружительными плексигласовыми каблуками, из набивного атласа. "Ангельские ножки, ангельские ножки", - повторял он под шипение неона, уставившись невидящим взором на обои с каштановым геометрическим рисунком, мини-бар и светло-розовое покрывало, вонявшее потухшими сигарами. Сеймур рыгнул. "Ангельские ножки". Как обрадуется мамуля! Он снял трубку.
Телефон задребезжал громче обычного, что могло показаться знаменательным, и как бы сурово посмотрел на Сеймура, но он не придал этому значения, устремив взгляд на черную трубку, навсегда потускневшую от множества сказанных в нее слов и покрытую мерзкой пленкой бесчисленных ругательств. У фанерной этажерки кабель корчился от скверного смеха. Наконец, Сеймур услышал, как вздохнула белая трубка, которую Эмили поднесла к нейлоновой вуалетке, прикрывавшей бигуди.
- Алло?
- Это я, дорогая мамуля. Я уже в мотеле - ты его наешь, но прежде чем лечь спать, захотелось рассказать тебе, что сегодня я добился успеха - грандиозного!..
- Хватит трепаться.
- А?.. Что?..
- Я сказала: не заговаривай мне зубы. С завтрашнего дня я сама буду вести дела с Ферранди.
- Но дорогая мамуля… что стряслось?..
- Стряслось то, мерзавец, что я все знаю.
- Все?..
- О романе с Джейн Спенсер… Вот… Теперь понял?..
Все - говорю тебе.
- Но… с этим покончено еще два года назад… я не знал…
- Какая разница!.. Ты мне лгал, обманывал, ты…
- Всего лишь мелкая интрижка…
- Молчать!.. Я не хочу больше ничего слышать.
В общем, ты понимаешь - между нами все кончено!
- Нет, мамуля, это невозможно!
- Перестань ныть.
- Я прошу у тебя прощения, от всего сердца, я…
- Упрашивать бесполезно. Два раза я не повторяю.
- Но дай мне хотя бы объяснить, как это произошло, тогда ты, возможно, поймешь… И простишь… умоляю тебя, мамуля, умоляю…
Сеймур плакал навзрыд, сопли капали на галстук с вышивкой, даже на трубку, и он вытирался тыльной стороной ладони, искал носовой платок, задыхаясь от слов и слез.
- Мамуля, дай мне сказать…
- Это я тебе кое-что скажу, а ты хорошенько слушай: у меня ты больше не живешь. Заберешь свой чемодан в баре у Джимми. Ты ничего не должен мне, а я - тебе. Ты у меня больше не работаешь, и вход в магазин для тебя запрещен. Все понятно?.. Повтори.
- …Чемодан в баре у Джимми… ничего не должен… Больше у тебя не работаю, и вход в магазин для меня запрещен…
- Единственное, о чем я еще попрошу: верни каталог "Доменико". Передашь его Джимми.
Она повесила трубку.
Смерть второй мамочки. Хиросима.
Прямая дорога бежала через всю Пенсильванию. Ничего не видно было вокруг - лишь длинная тусклая лента в ночи. Сеймур ехал быстро. Он отказался от ужина и сна. Второй и третий раз звонил Эмили, но она не соизволила снять трубку, и теперь он мчался к ней объясниться, чтобы она наконец выслушала его и поняла, что все может остаться, как прежде.
Как прежде - значит, всего-навсего три года назад, ведь роман с Джейн был коротким. Теперь Сеймуру казалось, будто он смотрит фильм, - лучшего сравнения не подберешь, - который крутят в желтом свете трех больших порций виски, выпитых одна за другой.
В тот день, когда миссис Спенсер покупала туфли, все продавщицы были заняты, и Сеймур обслуживал ее сам, сидя на низком табурете и нежно глядя на длинную ногу со сдержанным матовым блеском и худой коленной чашечкой - ногу с сильно выгнутой подошвой и большим пальцем, который как раз порвал нейлон, подобно мышке, прогрызшей ход. Успокоительная банальность тридцатипятилетней вдовы-католички, ирландского происхождения, с двумя детьми, миловидным лицом и каштановыми волосами, в дамском костюме из "Мэйсиз". У нее был приятный голос, но главное - она явилась в один из тех дней, когда в душе Сеймура подспудно зрела слабая попытка реванша. А почему бы и нет?.. Эта худая коленная чашечка ассоциировалась с ударом и страстностью, на которую сам он никогда не был способен, но сулила при этом жестокость - возможно, похоронную магию костей, хотя Сеймур и не мог выразить ее каким-либо понятием: косвенный образ всякого падения, гибели, уничтожения в земле, словом, возвращения, возврата.
Сдержанно - ведь Сеймур всегда был сдержан - пригласил он ее на свидание. Она с удивлением согласилась, хотя сначала пришла в шок, но затем успокоилась, узнав, что Сеймур не женат на Эмили. Грех утратил свою тяжесть и даже обрел некую функцию правосудия, карающего Эмили - разведенную грешницу.
Словом, то был легкий экстаз от воображаемых скелетных извращений - встреча столь же банальная, как дамский костюм, сладость без горечи, аромата и соли. Джейн переносила обычные материнские чувства на детей, а Эмили, окруженная ореолом из мириад эмбрионов, возносилась в сияющий зенит вечных Матерей. Джейн пользовалась спиралью, но ходила исповедоваться. Однажды связь прервется - Сеймур оступится. К примеру, католичество. Или дети. Или дорогая крошечная квартира с устарелым телевизором, которую немного облагораживал декоративный секретер с инкрустированными выдвижными ящиками. Хотя Сеймур ценил некоторые превратности судьбы, препоны никогда его не ободряли. Необходимость выкраивать время, дети Джейн, которых нужно было отталкивать или же развлекать, портрет покойника на комоде - все это внушало ему тягостное чувство. Роман длился шесть месяцев, увядая с каждой встречей, превращаясь в рутину и не становясь ни узаконенным делом, ни королевским режимом, как у мамули. Эмили предлагала строгость, смягченную сюрпризами, а Джейн блуждала с Сеймуром по бледно-серой ничейной земле. Не в силах украсить воображение других, она все же умела расцвечивать свое собственное тусклыми красками, заимствованными из святцев. Джейн воображала святых хорошими знакомыми какого-то супер-Рокфеллера - чрезвычайно влиятельными придворными, чьей поддержкой следовало заручиться. Возможно, Сеймур окажется не так уж им неприятен.
Оба сидели на кухне, как вдруг Джейн положила овощ, который как раз чистила:
- Я уже думала, они не наступят… Представь, какая история!.. Наконец-то, вчера начались, с трехдневным опозданием. Обычно у меня никогда не бывает задержек, никогда…
- Вот видишь… Зря боялась.
- Слава Богу.
В тишине тикал будильник. Она вновь принялась чистить овощ, а Сеймур курил, глядя на волосы Джейн - каштановые волны, прямой пробор цвета кости, голубая пластмассовая скобка.
- Стерилет - это ведь надежное средство?.. А… если бы это когда-нибудь все же произошло, что бы ты сделал?..
Он потушил окурок в пепельнице, снял очки и начал их протирать:
- Ну… есть "Центр Маргарет Сейнджер".
- Что?!.. Кошмар!.. Никогда не проси меня об этом!
Никогда!
- Чего же ты хочешь?.. Я не вижу другого выхода. К тому же случай, к счастью, не представился, так зачем портить себе кровь?
- Ты ведь холост?
- Ну и что?
- Ну и что?.. А то, что в случае беременности мужчины "заглаживают вину", как выражались наши дедушки и бабушки… Ты этого не знал?..
- Знал, но никогда не думал о женитьбе.
Он чуть не добавил: "Во всяком случае - на ипотеке семейного бремени… Во всяком случае, на тебе… И потом, я никогда не расстанусь с мамулей! Никогда!"
- Но у тебя же есть сожительница! Это все равно что быть женатым… хотя, конечно, ты ничем не связан…
- Я запрещаю тебе говорить в таком тоне!
Он встал, опрокинув стул. Впервые в жизни Сеймур вспылил и стыдился этого.
- Я говорю, как хочу… Мне все ясно.
- Мне тоже все ясно… Мне ясно, что ты ищешь себе мужа, вот что мне ясно!
- Идиотизм!.. Если бы я вышла замуж, родители Чарльза перестали бы мне помогать и платили бы только за детей. А с тобой я бы наверняка потеряла на курсе при обмене. Ясно ему!..
- Тогда пусть твой добрый отец-иезуит возьмет тебя под свое крылышко, чтобы ты наконец перестала жить во грехе!..
- Замолчи! Я запрещаю тебе говорить о моей религии!
- Ты ничего не можешь мне запретить - ничего!
- Ах так, тогда убирайся!.. Вон отсюда!.. Проваливай!..
- Я не глухой, не надо повторять по два раза.