адвокат отслюнявил пять десяток и бросил их на стол, я налил себе кофе и присел рядом, сигара была еще у меня в руках, и я бросил ее в раковину.
- блядь, - вырвалось из меня. - ебаный в рот.
- да уж, - сказал адвокат. - парень, что был до тебя, выдержал только месяц.
мы сидели и попивали кофе на шикарной кухне.
- приходи в следующую среду.
- а ты сам-то что не подзаработаешь?
- я? ты что, я слишком ранимый для таких дел. мы оба рассмеялись, и я бросил в свой кофе пару кусочков сахара.
он спускался по бельепроводу, и как только он выскользнул наружу, Максфилд ударил топорищем и сломал ему шею. мы обшарили карманы, это был не тот человек.
- лажа, - сказал Максфилд.
- лажа, - сказал я.
я поднялся наверх и позвонил.
- кролик пердолит не по-детски, - сказал я.
- кончай педика в мелкие дребезги, - ответил Штайнфельт.
- наружка, - сказал я, - духи на хвосте.
- нахуй пошел, - сказал Штайнфельт и повесил трубку.
я спустился вниз, Максфилд отсасывал у трупа.
- я догадывался, - проронил я.
- гомо-гоможо, - на секунду оторвался Максфилд.
- ЭТО-то тут при чем? - спросил я.
- кайф, - проурчал он.
я присел на отключенную стиральную машину и заговорил:
- послушай, если мы хотим улучшить наш мир, мы должны бороться не только на улицах, но и вести настоящую войну в наших головах с нашим разумом, и еще, если наши женщины не могут содержать в чистоте ногти на ногах, то сто пудов они и лоханки свои запускают донельзя, перед тем как хватать бабу за задницу, попроси ее разуться.
- кайф, - сказал Максфилд, удовлетворившись, он поднялся и стал выковыривать у трупа глаза.
складным ножом, на рукояти красовалась свастика. Максфилд смахивал на Селина, во всей его красе, извлеченные глазные яблоки он проглотил, мы сидели и ждали.
- читал "Сопротивление, бунт и смерть".
- боюсь, что да.
- там, где больше всего опасности, больше всего надежды.
- закурить есть? - спросил я.
- конечно, - отозвался он.
я получил сигарету, раскурил и припечатал тлеющий конец к волосатой кисти Максфилда.
- ой, блядь! - взвыл он. - ой, прекрати!
- тебе повезло, что я не воткнул ее в твою волосатую жопу.
- вот уж повезло так повезло.
- снимай.
он послушался.
- раздвинь ягодицы.
- я клянусь в своей преданности, - затараторил он, - к…
сверху из радиоточки полилась сюита Римского-Корсакова "Шехерезада", и я вставил, нет-нет, вставил горящую сигарету.
- боже, - застонал он. удерживая сигарету, я спросил:
- почему устроили облаву в "Тарараме"?
- боже, - кряхтел он в ответ.
- я задал вопрос! почему устроили?
- устроили, - простонал он, - потому что устроили, я дитя собственного невежества!
- ну что ж, попробуем докопаться до сути, - сказал я, продираясь горящим угольком до самой мякотки.
КОКТЕЙЛИ
- боже, милостивый боже, - скулил он.
- почти каждый человек не сомневается в бесспорности своего слабоумия, но кто выживет в резком холодящем сиянии своего сногсшибательного гения-еврения?
- только ТЫ, Чарльз Буковски!
- ты выдающийся человек, Максфилд, - сказал я, вынул сигарету, понюхал, нет, не понюхал, а отшвырнул прочь. - ебать-колотить, ну, ты дал стране угля, парень, - приободрил я его, - присаживайся.
- да ладно тебе, - сказал он. я сел и начал излагать:
- вот сейчас ты с легкостью поймешь Камю, если внимательно будешь следить за моей мыслью, брукк, банко, сестина-вик и все такое, великий писатель, да, но и он облажался.
- что еще за викня… это что еще за хуйня?
- это я про его письма в "Комба", про его выступления в обществе французской дружбы, про его заявления в доминиканском монастыре на бульваре Латур-Мобур в сорок восьмом году, я про его ответ Габриэлю Марселю, я про его речь на бирже труда десятого мая пятьдесят восьмого года, а также речь от седьмого декабря пятьдесят пятого на банкете в честь президента Эдуардо Сантоса, редактора газеты "Эль тьемпо", выдворенного из Колумбии диктаторским режимом, я про его письмо, адресованное Азизу Кессу. я про его интервью, опубликованное в "Дэмэн", выпуск за двадцать четвертое - тридцатое октября пятьдесят седьмого года.
- а я про большой облом, провал позиции, обсос и обсер. он умер в автомобиле, а за рулем не сидел, это здорово - быть отличным парнем и участвовать в общественной деятельности; и совсем другое дело, когда уродцы вроде тебя плюют на могилы великих общественных деятелей прошлого, большое становится отличной мишенью для мелких людишек - людишек с оружием, печатными машинками, анонимками, подкинутыми под дверь, в погонах, с дубинками, собаками, все эти причиндалы мелких людишек тоже работают.
- да отъебись ты, - сказал я.
- тривиальный гнев, как и тривиальные бляди, исчезает с первым октябрьским лучиком солнца, - ответил он.
- звучит здорово, а как насчет нетривиальных?
- та же история.
- господи, - сказал я. - боже мой.
- знаешь, честное слово, - сказал он и пристроил свою голову (не руку, учтите) мне на колено, - я не знаю, почему устроили облаву в "Тарараме".
- мог Камю заказать? - спросил я.
- что?
- облаву в "Тарараме".
- черт, нет!
- а иметь свое мнение на этот счет?
- черт, да!
мы надолго замолчали.
- что же нам делать с этой дохлятиной? - наконец спросил я.
- я уже делал, - отозвался Максвелл.
- я имею в виду, сейчас.
- сейчас твоя очередь.
- ладно, забудь.
и снова мы сидели в тишине и таращились на труп.
- чё бы тебе не позвонить Штайнфельту? - предложил Максвелл.
- "чё бы"?
- ну да, чё бы и нет?
- кончай меня бесить.
я поднялся наверх и снял трубку с крюка, по всей Америке все уже заменили свои телефонные аппараты, и трубки покоились себе на рычажках, никаких больше крюков - лишь у этого уебища трубка болталась на крюке, как огромная обмякшая елда негра, короче, я взял эту елду в руки, она была вся липкая от пота, естественно, с прилипшими ошметками спагетти, или как там пишется это слово, - усохшие червяки, которые проиграли в последнем забеге.
- Штайнфельт, - сказал я в трубку.
- кто победил в девятом? - спросил он в ответ.
- в упряжках или под седлом?
- в упряжках.
- Джонбой Стар, выставлялся за пять косых, шел за шесть в Спокейне с Асафром, сначала стартовый номер восемь, ставки шесть к двум с половиной, потом стартовый номер двойка, с Джеком Уильямсом. утром значился четвертым, на открытии считался семь к двум, на старте упал до двух к одному, победил легко.
- тебе кто приглянулся?
- Смоук Концерт.
- ну что там за хрень у вас?
- кролик пердолит не по-детски, - повторил я.
- кончай педика в мелкие дребезги, - повторился Штайнфельт.
- наружка, - сказал я, - духи на хвосте, пасут конкретно.
- нахуй пошел, вдогонку, - сказал Штайнфельт и повесил трубку.
а я, я вернулся вниз, я, я, я вернулся, если вернулся, значит, бенко банко сестина-винк вик. из радиоточки звучали "Фанфары для простого человека" Копленда. Максфилд снова отсасывал у трупа, облепленного насекомыми.
я понаблюдал за ним некоторое время, потом сказал:
- друг мой, работа наша не из легких, и круги наших судеб еще не сомкнулись, думай об Африке, думай о Вьетнаме, думай об Уоттсе и Детройте; думай о "Бостон ред сокс", о Лос-Анджелесском околичном музее, то есть я хотел сказать - окружном, вообще думай о чем-нибудь, например, о том, как ты дерьмово выглядишь в зеркале жизни.
- кайф, - сказал Максфилд.