я жил на четвертом этаже, окно выходило на большой пустырь, за пустырем стоял небольшой дом. наше здание было построено на возвышенности, так что реально я находился на высоте восьмого этажа, с высоты положения я старался развесить ее трусы на электрических проводах, но постоянно промахивался, разозлившись, я стал вышвыривать барахло не целясь, скоро весь пустырь был усеян платьями, туфлями, трусами… шмотье виднелось повсюду - на кустарниках, на деревьях, на заборе или просто на траве, мне полегчало, я снова принялся за виски, затем нашел швабру и отмыл линолеум от крови.
наутро башка раскалывалась, расчесаться я не мог. на макушке образовалась огромная короста, кое-как намочив волосы, я уложил их назад, часов в 11 я спустился вниз, чтобы собрать выброшенные вещи, на пустыре было чисто, я растерялся, во дворе маленького домика копался в земле старый хрыч.
- послушайте, - обратился я к старикану, - вы, случайно, не видели, здесь валялась всякая разная одежда?
- что за одежда?
- ну, женская одежда.
- да валялось тут повсюду тряпье какое-то. я собрал все и позвонил в Армию спасения, чтобы они приехали и забрали.
- это одежда моей жены.
- а я так понял, что кто-то выбросил это все.
- да я по ошибке.
- ну, вон они, все еще лежат в коробке.
- серьезно? послушайте, не вернете мне их?
- забирайте, только сдается мне, что это ничейное барахло.
старикан сходил в дом, принес коробку и подал ее мне через ограждение.
- спасибо, - поблагодарил я.
- да ладно уж, - отмахнулся старик и, опустившись на колени, снова принялся копать землю.
я поволок одежду домой.
Мэри заявилась вечером в компании Эдди и Герцогини, с собой они принесли вина, я принялся разливать.
- смотри-ка, - сказал Эдди, - у тебя довольно чисто.
- Хэнк, давай больше не будем ссориться, - предложила Мэри. - меня уже тошнит от наших скандалов! ты же знаешь, что я люблю тебя, правда люблю.
- да уж, - пробурчал я.
мое внимание привлекла Герцогиня, ее волосы закрывали почти все лицо, чулки зияли дырами, а в уголках рта выступали капельки слюны, мне ее вид показался болезненно-сексуальным, и я запал на нее. отправив Мэри и Эдди прикупить еще вина, я, еле дождавшись, когда за ними закроется дверь, сграбастал Герцогиню и завалил на кровать, она была так худа - кожа да кости, бедняжка, вероятно, ничего не ела недели две. я навалился и вставил, получилось неплохо, только быстро, когда Мэри и Эдди вернулись, мы как ни в чем не бывало сидели по своим местам.
прошел примерно час, когда Герцогиня, выглядывая из-за свисающих патл, вдруг наставила на меня свой костлявый палец, в разговоре возникла пауза, палец строго указывал на меня, наконец Герцогиня разродилась:
- он изнасиловал меня, когда вы ходили за вином, он меня изнасиловал.
- слышь, Эдди, неужели ты ей веришь?
- конечно верю…
- знаешь что, если ты не способен верить другу, пошел нахуй отсюда!
- Герцогиня не врет. Если она сказала, что ты…
- ПОШЛИ ВСЕ НАХУЙ, ПРИДУРКИ!
я подскочил и швырнул свой стакан с вином в стену.
- что, и я тоже? - удивилась Мэри.
- ТЫ - ТОЖЕ! - пригвоздил я ее пальцем.
- господи, Хэнк, я думала, мы закончили с этим, я так устала от наших скандалов…
все потянулись к выходу - первым Эдди, за ним Герцогиня, замыкала Мэри. Герцогиня все твердила:
- он изнасиловал меня, я же говорю вам, он меня изнасиловал, сколько можно повторять, он выебал меня, просто схватил, завалил и выебал…
сумасшедшая, что с нее возьмешь.
все уже были за дверью, когда я сорвался и ухватил Мэри за руку.
- иди сюда, сука! - прошипел я и втащил ее обратно в комнату.
она не успела опомниться, как я сграбастал ее и придушил мощным поцелуем, одной рукой я коварно пробирался вверх между ее мощных ляжек.
- о, Хэнк, - простонала она, обмякая, я знал, что ей нравится.
- Хэнк, ну, Хэнк, ты же не мог позариться на этот мешок с костями?
я не отвечал, а продолжал свое дело. Мэри бросила сумочку на пол и освободившейся рукой ухватила меня за яйца, но они были пусты, мне нужна была передышка - хотя бы часик или около того.
- я выбросил всю твою одежду в окно, - признался я.
- ЧТО?
мои яйца оказались на свободе, зато ее глаза вылезли из орбит.
- но я все подобрал и принес назад, сейчас я тебе все расскажу.
я плеснул себе винца и продолжил:
- ты же чуть не убила меня.
- как?
- ты что, хочешь сказать, что не помнишь? я присел на стул и показал ей свою макушку.
- ох, бедненький мой! господи, прости меня! она склонилась надо мной и нежно поцеловала
безобразную кровавую коросту, я запустил руки под ее юбку, и мы снова сплелись в объятиях, но мне нужно было еще минут 40–45. а пока мы стояли в центре комнаты посреди бедности и разбитых стаканов, той ночью не было больше ни скандалов, ни бродяг, ни проституток, любовь взяла верх над всеми, и на чистом линолеуме трепетали наши тени.
это было в Новом Орлеане, во Французском квартале, я стоял на тротуаре и наблюдал такую картину: пьяный в жопу парень припал к стене и плакал, а итальяшка спрашивал его: "ты француз?" и пьяный отвечал: "да, я француз!" тогда итальяшка лупил его по морде со всей дури, и пьяная голова билась о стену, и снова итальяшка спрашивал: "ты - француз?", а лягушатник отвечал: "да", тогда макаронник снова бил, приговаривая: "я твой друг, друг, и хочу просто помочь тебе, понимаешь?" француз отвечал, что понимает, а итальяшка продолжал бить, с ними был еще один итальянец, он сидел в машине и брился при свете подвешенного фонарика, выглядело это очень забавно - сидит себе человек в машине, размалевал морду пенкой и бреется длинной опасной бритвой, он не обращал ни малейшего внимания на то, что происходило у стены, просто сидел и брился себе в ночи, так продолжалось до тех пор, пока француз не отвалился от стены и не бросился, спотыкаясь, к машине, он схватился за дверцу и сказал: "помогите!" но тут же получил удар от своего "друга", который продолжал твердить: "я твой друг! пойми же ты - ДРУГ!" француз завалился на машину и сильно качнул ее. видно, итальяшка, который брился, порезался, потому что он тут же выпрыгнул наружу, на лице его оставалась пена, а в руке - бритва, "ах ты, пиздюк!" - завопил он и стал полосовать бритвой лицо пьяного француза, а когда тот попробовал закрыться руками, итальяшка продолжал полосовать по рукам, приговаривая: "пиздюк сраный! поганая сука!"
так начиналась моя вторая ночь в этом городе, прямо скажем, начиналась хуево. я зашел в первый попавшийся бар и присел за стойку, сидевший неподалеку парень повернулся ко мне и спросил:
- ты француз или итальянец?
- по правде сказать, я родился в Китае, - ответил я. - мой отец был миссионером, его сожрал тигр, когда я был совсем маленьким.
в это время у нас за спиной кто-то заиграл на скрипке, и это спасло меня от дальнейших вопросов, я сосредоточился на своем пиве, но когда музыка смолкла, рядом со мной кто-то присел, теперь уже с другой стороны.
- меня зовут Сандерсон, - заговорил незнакомец. - судя по всему, тебе нужна работа, так?
- мне нужны деньги, а по работе я не скучаю.
- а работать и не надо, будешь вот так же сидеть ночью, только на несколько часов дольше.
- а в чем подвох?
- восемнадцать баксов в неделю, при условии, что не будешь тянуть из кассы.
- а как ты собираешься это контролировать?
- буду платить другому парню восемнадцать, чтобы он присматривал за тобой.
- ты француз? - поинтересовался я.
- Сандерсон - англошотландец. кстати, дальний родственник Уинстона Черчилля.
- то-то я и смотрю - что-то в тебе не так.
это была бензозаправочная станция, где заправляли свои телеги шофера из таксомоторного парка, я отпускал бензин, брал деньги и бросал их в кассу, большую часть ночи я бездельничал, работа радовала первые две-три ночи, правда, произошел небольшой спор с таксистами, которые требовали, чтобы я менял им спущенные покрышки, один итальяшка даже позвонил боссу и поднял такую вонь, будто я ни хуя не делаю, но я знал свои обязанности - во-первых, охранять деньги, старик показал мне, где спрятан пистолет, и научил, как с ним обращаться; во-вторых, следить, чтобы таксисты сполна расплачивались за бензин и масло, естественно, я не горел желанием рисковать своей жопой за восемнадцать баксов, и вот тут дальний родственник Черчилля просчитался, я спокойно мог подрезать бабла и свалить, но ебаная этика спутала все планы, не знаю уж, кто вбил в меня эту шизанутую идею, что воровать - плохо, и я ожесточенно боролся с этим своим предрассудком, а в промежутках между схватками продолжал исполнять свои обязанности за какие-то сраные восемнадцать баксов в неделю.
четвертой ночью нарисовалась эта миниатюрная негритоска, она возникла в дверях и уставилась на меня, улыбаясь, так мы пялились друг на друга минуты три.
- как поживаешь, парень? - наконец спросила она. - меня Элси зовут.
- спасибо, хреново, я - Хэнк.
она подошла и прислонилась к стойке, на ней было девчоночье платьице, да и движения у нее были еще детские и задорный блеск в глазах, но вместе с тем в ней уже чувствовалась женщина - волнующая, притягательная женщина в коричневом чистеньком девчоночьем платьице.
- можно мне купить лимонад?
- конечно.