не знаю, в чем тут было дело, может, в этих китайских улитках с их крохотными кругленькими анусами, или в турке с его лиловым зажимом для галстука, или просто в том обстоятельстве, что мне приходилось барахтать ее по семь, восемь, девять или даже двенадцать раз в неделю, или еще в чем-нибудь и еще и еще, короче, однажды я женился на женщине, девице, которой светило наследство в миллион баксов, как только кто-то там помрет, хотя в той части Техаса, откуда она, о смоге и говорить не приходится, полноценное питание, качественное бухло, и к доктору бегают с каждой царапиной или чихом, она была нимфоманка, и что-то там с шеей у нее было не слава богу, а свели нас мои стихи, она считала, что они лучшее, что появлялось со времен Блэка, стоп, я имел в виду Блейка - Блейк. ну, некоторые, пожалуй, да. или что-то еще. она начала писать мне. я не знал про ее миллион. Обитал я тогда на Норт-Кингели-драйв, недавно вышел из больницы, куда попал из-за открывшегося кровотечения, прохудились и желудок, и жопа, вся окружная больница была в моей крови, и после того, как в меня вкачали пять литров крови и столько же глюкозы, мне заявили: "еще одна пьянка - и ты труп", нашли чем стращать суицидника. в общем, я сидел в своей комнатенке и ночи напролет хлестал пиво, курил дешевые сигары, писал стихи, бледный и изможденный, и ждал, когда же рухнет моя последняя перед вечностью стена.
и вот стали приходить письма, я отвечал, после обсуждения достоинств моих стихов она присылала собственные сочинения (неплохие, кстати), а затем каждый раз одно и то же: "ни один мужчина не захочет жениться на мне. все из-за моей шеи. она не поворачивается", и так в каждом письме: "ни один мужчина не захочет жениться на мне, ни один мужчина не захочет жениться на мне, ни один мужчина не захочет жениться на мне", однажды вечером я не выдержал, спьяну написал: "да черт возьми, я женюсь на тебе, расслабься", отправил письмо и забыл про него, только она не забыла, до этого она присылала мне фотографии, и на них она выглядела здорово, но после моего обещания пришли другие - просто кошмарные, я дико НАЖРАЛСЯ, я опустился на колени посредине комнаты, ужас переполнял меня, и я прошептал: "сие есть акт самопожертвования, ибо если человек может за всю свою жизнь осчастливить хотя бы одного себе подобного, значит, его жизнь обретает смысл", черт, должен же я был придумать для себя хоть какое-то оправдание, стоило мне взглянуть на одну из этих фотографий, и душа моя содрогалась и никла, вопия, ну и херак-с - очередная банка пива.
а может, эти китайские улитки с их маленькими кругленькими анусами и ни при чем, возможно, во всем виновата изостудия, на чем я остановился?
итак, дамочка приезжала на автобусе, мама ничего не знала, папа не подозревал, и дедушка тоже, все они свалили куда-то в отпуск, и денег у нее было всего ничего, я встречал ее на автовокзале, ну то есть сидел бухой и ждал женщину, которую никогда не видел и с которой никогда вживую не разговаривал, ждал, чтобы жениться на ней. я просто спятил, меня следовало изолировать, прозвенел звонок - прибыл ее автобус, из дверей повалили люди, я наблюдал, и вот появилась эта миловидная сексуальная блондинка на высоких каблуках, молодое тело в самом соку, 23 года, и шея не портила общую картину, неужели это она? может, моя просто опоздала? я подошел.
- вы Барбара?
- да. а вы, я полагаю, Буковски?
- думаю, что да. ну что, идем?
- разумеется.
мы загрузились в мою развалюху и отправились ко мне.
- я чуть не вернулась с полпути.
- я не в претензии.
дома я выпил еще, но она заявила, что не ляжет со мной, пока мы не поженимся, поспав, мы укатили в Вегас и там поженились, я вел машину туда и обратно без отдыха, и когда мы наконец оказались в постели, это было нечто… ПЕРВЫЙ раунд был нечто, до этого она говорила мне, что нимфоманка, но я не верил, теперь после третьего или четвертого раунда я вынужден был поверить и признать, что серьезно влип, каждый мужик склонен думать, что уж он-то сможет укротить нимфу, но все попытки заканчиваются могилой - для мужика, естественно.
я бросил свою работу экспедитора, и мы автобусом отправились в Техас, там я и узнал, что моя женушка миллионерша, но факт этот не особенно вдохновил меня, ну, я всегда был слегка не в себе, это был маленький городишко, по оценкам экспертов - последний город в Америке, на который враг позарился бы сбросить атомную бомбу, и они были совершенно правы, между визитами в спальню я выбирался на кратковременные прогулки по городу, изможденный, обескровленный и пресыщенный, и весь городишко, конечно же, таращился на меня, для них я был городским пройдохой, который ошельмовал их богатую девчушку, должно быть, он совсем не прост, думали они. и не ошибались, у меня на вооружении стоял очень усталый член, и чемодан, полный стихов, пылился в засаде, у нее была мелкая чиновничья работенка в городской администрации, а я днями просиживал на солнышке у окна и гонял мух. папаша считал меня полным ничтожеством, правда, дедушка выказывал некоторые симпатии, но последнее слово, как и основные деньги, было за папой, как-то я, по обыкновению, гонял балду, ввалился здоровенный ковбой, сапоги, широченная ковбойская шляпа, полный фарш, короче.
- здорово, Барбара, - сказал он и посмотрел на меня. - скажи, чем ты занимаешься? - спросил ковбой.
- чем ЗАНИМАЮСЬ?
- да, если проще, ЧТО ТЫ ДЕЛАЕШЬ? глядя в окно, я выдержал долгую паузу, затем
отогнал муху и повернулся к ковбою, он навалился на стол всей своей двухметровой тушей, эдакий краснорожий техасский герой, мужик.
- я типа… ну, что-то вроде ПЛЫВУ по течению… на удачу, короче.
он откинулся от стола и вышел.
- знаешь, кто это был? - спросила Барбара.
- не-а.
- местный громила, весь город держит, мой двоюродный брат.
- ну, он же ничего не СДЕЛАЛ, верно? - промямлил я.
впервые она посмотрела на меня по-другому, перед ней сидел чистокровный ублюдок, а образ тонко чувствующего поэта оказался всего лишь розочкой в петлице моего рождественского наряда, в "день синего хлопка" я облачился в единственный свой костюм и разгуливал по всему городу, это смахивало на голливудский фильм, по идее, любого, кто в этот день появлялся на улице не в джинсах, полагалось поймать и бросить в озеро, но сказать легче, чем сделать, я фланировал по улицам слегка навеселе, но так и не обнаружил никакого озера, город был мой. местный доктор зазывал меня на охоту или рыбалку, ее родственники приходили отовсюду и глазели, как я забрасываю пустые пивные банки в корзину для мусора и отпускаю остроты, они по ошибке принимали мою суицидальную беспечность за храбрость, шутка сработала.
но Барбара хотела в Лос-Анджелес, она никогда не жила в большом городе, я пытался отговорить ее. мне нравилось бездельничать в захолустье, но нет, она настояла на своем, дедуля выписал нам солидный чек, мы снова сели на автобус и укатили прямиком в Л.-А. потенциальные миллионеры довольствовались общественной скотовозкой. мало того, она требовала, чтобы мы сами зарабатывали себе на жизнь, пришлось мне снова устроиться экспедитором, а она слонялась без дела, пестуя в себе желание отдаться созидательному труду, каждый вечер после работы я напивался, "господи милосердный! - вопил я. - глянь, что я натворил, женился на конченой деревенщине", от таких рулад она бесилась не по-детски, но я не собирался лизать жопу миллиону баксов, это не в моем стиле, мы жили на вершине холма, снимали маленький домик, задний двор весь зарос высоченной травой, а в высоченной траве прятались мухи, когда они покидали свое укрытие, то заполняли весь двор - 40 000 мух, они просто сводили меня с ума. я брал огромный флакон с ядом и выходил на охоту, я убивал по тысяче на дню, но они еблись слишком быстро, как и мы. эти придурки, что жили в доме до нас, увешали стену в спальне полками, а полки заполонили горшочками - горшочками с геранью, большие горшочки, маленькие, но все исключительно с геранью, мы еблись так ожесточенно, что стена раскачивалась, а от стены - и полки, и вот я услышал этот нарастающий звук, словно голос пробуждающегося вулкана, - горшки сползали с полок, я притормозил, "нет! не останавливайся! господи, только не останавливайся!" пришлось снова набрать темп, и началось, горшки летели вместе с полками на меня, катались по спине, шлепали по заднице, путались в ногах и руках, она хохотала, вопила и яростно подмахивала мне. ох и нравились ей эти горшочки.
- слушай, я вышвырну эти полки со стены, - сказал я.
- ой, нет! не надо, ну пожалуйста, милый!
она просила так нежно, что я отступился, мы повесили полки, расставили горшки - до следующего раза.
Барбара купила черного щенка-дебила и назвала его Брейгель, был такой живописец Питер Брейгель, или кто уж там. но через несколько дней интерес к новой забаве иссяк, теперь, если щенок попадался ей на пути, она пинала его со всего маху своей остроносой туфлей и шипела: "пшел вон, ублюдок!" так что по вечерам, напившись пива, я катался с ним по полу в шуточной схватке, это единственное, на что он был способен, - драться, и зубы у него были покрепче моих, я чувствовал, что миллион потихоньку уплывает от меня, и не напрягался по этому поводу.