К: Ну да. Так вот, когда мы разговаривали, ты знал, что я собираюсь сделать, знал, что собираюсь собрать капусту на это дело. Это было гуманно.
Э: Это был фонд защиты.
К: Чтобы поддержать семью. А теперь я нервничаю, и заковыка с О’Брайеном в том, что он сказал, что разворачивается большая кампания по привлечению к суду всех юристов, включая нас с тобой, и я был слегка в шоке, и, наверное, мне от тебя, Джон, надо было услышать, что это не так.
Э: Про попытки на тебя нацелиться я вообще ничего не знаю. Я бы сказал, они пытаются добраться до меня, собрать доказательства. Понимаешь, Дину сказали, что он поблажки не получит, если они не смогут подтвердить нашу с Хальдеманом вину.
К: Господи Боже, а нельзя просто объяснить, что это пожертвования и ничего больше?
Э: Ага, но сомневаюсь, что я тебе когда-нибудь говорил, что всегда действовал исходя из того, что Дин меня прикрывает.
К: Вполне логично. Э: Вот именно.
К: И ничего противозаконного тут нет. Э: Понимаешь, он свой юрист.
К: Вот именно, и я просто не могу поверить. Ведь вы с Бобом и президентом слишком добрые друзья, чтобы поставить меня в такое положение, где я бы рисковал моей семьей. Это просто невероятно, немыслимо. Теперь я просто… Теперь, если Силвер меня спросит, я расскажу ему все как есть.
Э: Да, только я не стал бы впутывать президента.
К: Конечно нет.
Э: Но в будущем, пожалуй, если представится возможность, я буду напирать на то, что мы никоим образом не контролировали и что все были согласны, что ты не будешь на побегушках у комитета.
К: И, конечно же, я действовал исключительна согласно распоряжениям, сам понимаешь, по инструкции, и если ты считаешь, что это достаточно важно, и если ты уверен, что это вообще уместно, я за задание возьмусь, потому что всегда так делаю и делал. И вы с Бобом, и президент это знаете.
Э: Да-да, в том, что касается молчания, мы, думаю, оба полагались исключительно на Дина.
К: Нуда.
Э: Я сам решений не принимал.
К: Да. Да.
Э.: И, уверен, Боб тоже.
К.: Нет, конечно. Просто у меня такое чувство… Джон, ну не знаю… Не слишком ли слабая это соломинка? Э: Кто? Дин?
К: Нет, я про то, что они все равно скажут, мол, Герб, ты не мог не знать.
Э: Ну, не знаю. Откуда? Ты же справок не наводил.
К: Никогда. А спрашивал только у тебя, после того как поговорил с Джоном Дином.
Э: И обнаружил, что не так-то и много мне известно.
К: Ты сказал, мне нужно кое-что сделать и…
Э: Да, и тебе известно, что сказал я так не из личной обиды, а на основании того, что мне представили.
К: Ага, а потому… чтобы создать фонд защиты и позаботиться о семьях тех парней, которые тогда были.
Э: Нуждались.
К: Не были признаны ни виновными, ни невиновными.
Э: И, главное, не стараться ни к чему их побуждать. К: Никто никогда и не старался, совершенно верно.
Э: О’кей.
К: Можем завтра повидаться, перед тем как я пойду на слушанья в два?
Э: Если хочешь. Но тебя спросят.
К: Спросят?
Э: Конечно.
К: Тогда, может, не надо.
Э: Тебя спросят, с кем ты говорил о том, что придется давать показания, и мне бы очень хотелось, чтобы ты сказал, что разговаривал со мной в Калифорнии, потому что в то время я расследовал там то дело для президента.
К: Но не сейчас?
Э: Я не прошу тебя лгать.
К: Знаю, что нет.
Э: Но суть в том…
К: Но показания в Калифорнии.
Э: Суть в том. Ну, нет, насколько тебе помнятся факты и так далее.
К: Да. Согласен.
Э.: Понимаешь, думаю, нехорошо, чтобы нас видели вместе, но в какой-то момент мне придется сказать, что я разговаривал об этом деле с О’Брайеном, Дином, Магрудером, Митчеллом, с тобой и еще с уймой людей.
К.: Да.
Э: Поэтому расхождений не будет.
К: Как, по-твоему, я правильно сделал, что позвонил? Ты уверен, как тогда, когда мы там были, что никакой вины нет?
Э:Да.
К: И волноваться не о чем?
Э: Говорю тебе, Герб, судя по тому, что я слышал, они не на тебя нацелились.
К: Есть, сэр.
Э: По всему, что я слышал.
К: Сам понимаешь, Барбара.
Э: Они нацелились на меня и на Боба.
К: Господи милосердный. Ладно, Джон, будет совершенно ясно, что никакого покрывательства нет. Все делалось исключительно из гуманных соображений, и я просто хочу… когда я с тобой говорил, просто хотел, чтобы ты меня успокоил, мол, на этом фронте у нас все в порядке.
Э: На этом фронте.
К: Двигаться вперед.
Э: Это было необходимо.
К: Так оно и есть.
Э: Да, о’кей. Спасибо, Герб, пока.
17:00 понедельник, 30 июля
Зал заседаний
Старое здание сената
* Вступительное заявление Хальдемана
– Ужасная жара от телесофитов, развернутых к прессе и галерке. Лай (звуки как с псарни) в комнате для прессы, когда появляется Хальдеман. По телевизору не слышно, зато в коридоре даже очень.
"Никогда я не утверждал (голосом обиженного суперскаута), что питаю полное доверие к Дину, как питал его в то время президент…"
Стрижка ежиком Хальдемана в духе 1951-го смотрится в этом зале неуместно, даже странно, также странно, как бородатый сенатор в 1951-м. Или ниггер в студенческом братстве Бета-Тета-Фи в конце сороковых.
Голова Хальдемана на экране выглядит так, словно его огрели граблями.
Тоска зеленая, пока Хальдеман все бормочет и бормочет. В критических моментах его версия различается с показаниями Дина… тут определенное лжесвидетельство… кто из них лжет?
* * *
"Если последняя речь [15 августа] не даст нужных президенту результатов, он сделает то, к чему уже пришел. Пустит в ход все грозные ресурсы своей должности. "Сеять раздор" – еще мягкое выражение для предсказуемых последствий".
Джо Олсоп. Washington Post, 17 августа, 1973
"Недвусмысленное предостережение: мистер Никсон уже не собирается смывать с себя пятно Уотергейта, поскольку не может. Если демократы не позволят ему вернуться к обязанностям президента, но продолжат то, что один из высокопоставленных помощников президента назвал "вендеттой", следующим его шагом будет полномасштабное возмездие".
Ивенс и Новак. Washington Post, 17 августа, 1973
""Когда на меня нападают, – сказал мне однажды Никсон, – моя первая реакция – дать сдачи". Сейчас президент явно настроен прислушаться к этому инстинкту. Поэтому в среду 18 июля на совещании в Белом доме было принято единогласное решение не отдавать записи разговоров. Если употреблять так любимые президентом спортивные клише, это означает совершенно иной матч, требующий иной стратегии. Новая стратегия требует ответного удара, в согласии с президентской интуицией, а не политики уступок и соглашений…"
Стюарт Олсоп. Newsweek, 6 августа, 1973
Cazart! Трудно не уловить смысл этих трех цитат. Даже тут, в Вуди-Крик, в двух тысячах милях от происходящего, совместное заявление Эванса с Новаком и братьев Олсопов бьет по нервам, как вспышка молнии в летнюю грозу над горами. Особенно если прочел их все в один день, перебирая гору почты, скопившуюся за три недели, пока я даром тратил время в Вашингтоне, в который раз силясь понять, что там творится.
Краус предупреждал меня по телефону об опасности поездки на восток.
– Знаю, ты мне не поверишь, поэтому просто садись в самолет и сам посмотри, но странная правда в том, что Вашингтон единственное место во всей стране, где Уотрегейтский скандал кажется скучным. В Бостоне я от экрана не мог оторваться, но когда я приехал сюда, пошел в зал слушаний, мне стало так депрессивно и скучно, что я даже думать не могу.
Поэтому спустя почти месяц в этом вероломном болоте я вполне понял, что старался донести до меня Краус. Через день или около того в зале заседаний, где сидел, скорчившись за столом для прессы под ослепительным свечением, телесофитов, я обнаружил телик в баре отеля "Капитолийский холм", через улицу от старого здания сената, – в трех минутах быстрым шагом от зала слушаний. Вот так я смог смотреть происходящее по телику, попивая "Карлсберг", а когда мне казалось, вот-вот произойдет что-то интересное, совершать бросок через улицу и вверх по лестнице в зал слушаний, посмотреть, что там к чему.
Но через три-четыре дня я сообразил, что вообще нет смысла туда ходить. Всякий раз когда я несся по коридору и через беломраморную ротонду с высоким куполом, где полицейский кордон удерживал за бархатными канатами сотни ждущих зрителей, я чувствовал себя виноватым: плохо одетый псих с бутылкой "Карлсберга" в руке размахивает пропуском для прессы и пробегает через армию копов, потом в высокие дубовые двери и в передний ряд кресел сразу за местом свидетеля, а тут куча бедолаг, кое-кто из которых с раннего утра ждет стоячего местечка на галерке.
Через несколько дней такого идиотизма я закрыл редакцию внутренней политики и вернулся домой к мрачным раздумьям.
ЧАСТЬ III
По матрасам… Никсон вот-вот уйдет в историю, и к черту Washington Post… Новая стратегия, невнятная и дешевая… Эрлихман "проводит черту"… Странная "тройка" и баланс террора… Макговерн был прав
"Когда демократия даровала нам демократические методы во времена нашего противостояния, это неминуемо случилось в демократической системе. Тем не менее мы, национал-социалисты, никогда не утверждали, что представляем демократическую точку зрения, но открыто заявляли, что использовали демократические методы лишь для прихода к власти, а придя к ней, будем отрицать это перед нашими противниками без учета средств, которые были дарованы нам во времена нашего противостояния".
Йозеф Геббельс