Никсон признался, что знает способ положить конец войне, но ничего не скажет. И очень патриотично объяснил почему: "Ни один ответственный человек, решивший занять этот пост, не должен выдавать свои позиции до переговоров". (Жена Никсона Пэт уверена в его способности справиться с Вьетнамом. "Дик ни за что не даст Вьетнаму так затянуться", – говорит она.)
Манчестерские штаб-квартиры и Ромни, и Маккарти располагались в "Уэйфарер", элегантном, обшитом деревом мотеле с уютным баром и лучшим рестораном в округе. Командный пост Никсона в "Холлидей-Инн" находился на другом конце города, в мрачной бетонной коробке. Я спросил одного советника Никсона, почему выбрали такое унылое место.
– Выбирать было из "Холлидей-Инн" и "Уэйфарера", а мотель мы оставили Ромни, когда узнали, что он принадлежит одному из самых видных политических деятелей штата, разумеется, демократу. – Он хмыкнул. – Да, тут бедняга Джордж действительно вляпался.
Профи Никсона выиграли еще очко: ничего для печати тут не было, но те, кто имел вес в политической иерархии штата, поняли, что к чему, а как раз их Никсону требовалось завоевать в Нью-Гэмпшире. Для делегатов подобные мелкие победы суммируются. Еще до того, как в Нью-Гэмпшире подсчитали голоса, стратеги республиканцев объявили, что Никсон уже собрал шестьсот из шестиста шестидесяти семи голосов, которые ему понадобятся, чтобы получить номинацию.
Ему нельзя отказать в тонком понимании американского политического процесса. Я отправился в Нью-Гэмпшир, ожидая увидеть ревущего осла, а уехал оттуда с убеждением, что Никсон один из лучших умов в политике. Он очень быстро схватывает суть проблемы: почти слышишь, как работает его мозг, когда он сталкивается с трудным вопросом. Он так заметно сосредоточивается, что создается впечатление, будто он позирует, а его ответ, когда озвучен, почти всегда будет верным для данной ситуации – ведь по долгому опыту мозг Никсона запрограммирован справляться с трудными ситуациями. Тот факт, что он часто искажает вопрос, а потом либо отвечает на него нечестно, либо уходит от темы, обычно теряется за риторикой. "В диалоге я гораздо сильнее, – говорит он. – Формат вопрос-ответ мне очень подходит. Мне он нравится по телевидению. Подготовленные речи – для завтраков в "Ротари-клаб". Я это умею, но, честно говоря, предпочел бы вопрос-ответ". "Старый Никсон" спорил на публике, "новый Никсон" этого делать не станет. Он выучил урок, пусть и не без урона для себя.
Когда доходит до паблисти, "новый Никсон" – человек очень осторожный. Он постоянно улыбается камерам, постоянно изрекает милые банальности и при первых же признаках враждебности подставляет вторую щеку. Отношения с прессой у него "замечательные", а когда ему вспоминают последнюю пресс-конференцию 1962-го, он только улыбается и меняет тему. На сей раз он старательно избегает настраивать против себя журналистов, но по-прежнему относится к ним с большим подозрением. Пищу Никсон принимает у себя в номере, из которого никогда не выходит, разве только спешит на очередные "маневры" – таким термином он и его помощники обозначают любое выступление или появление на публике. Сотрудники иногда присоединяются к журналистам в баре, но сам Никсон никогда. Они говорят, он не пьет и не курит, и в барах ему не по себе. Хамфри Богарту Никсон бы не понравился. Это ведь Богарт сказал: "Нельзя доверять человеку, который не пьет". А Рауль Дьюк сказал: "Я никогда не купил бы у Никсона подержанную машину. Ну, может, если бы он был пьян".
Тех, кто так говорит, Никсон при себе не жалует, особенно если чем-то занят и не может за ними приглядывать. Возможно, этим объясняется то, что его сотрудники так расстроились, когда однажды в Манчестере я попытался записать встречу в телестудии. В расписании значилось телевыступление, в котором Никсон будет отвечать на вопросы граждан. Прессу не пригласили, но мне хотелось понаблюдать за Никсоном в неформальной обстановке.
Мою просьбу разрешить посидеть при записи отклонили наотрез. "Это коммерческая запись, – сказал Генри Хайд. – "Проктор энд Гэмбл" ведь не пустили бы вас в свою студию. И "Форд" тоже". Перед тем как стать пресс-секретарем Никсона, Хайд торговал колесами с цепной передачей в Чикаго, поэтому идиотская аналогия меня не удивила. Я только пожал плечами и попозже поймал такси до телестанции, почти ожидая, что едва я покажусь, меня вышвырнут. Но нет, ведь бригада CBS была уже на месте и мрачно бормотала, мол, Никсон отказывается их принять. Они уехали вскоре после моего прибытия, но я остался посмотреть, что будет дальше.
Атмосфера была очень гнетущей. Никсон, как всегда, заперся где-то, репетируя со статистами. Они час потратили на отработку нужных вопросов. Тем временем Хайд и остальные сотрудники по очереди присматривали за мной. Никто из них не знал, ни кто будут те "граждане", которым предстоит появиться в программе, ни кто их подбирал. "Это просто люди, которые хотя задать ему вопросы", – сказал Хайд.
Кем бы они ни были, их окружала большая секретность – невзирая на то что скоро их лица будут появляться на местных телеэкранах с монотонной регулярностью. Я как раз делал заметки у двери студии, когда она вдруг распахнулась и оттуда вышли с угрожающими минами два сотрудника Никсона.
– Что вы пишете? – рявкнул один.
– Заметки.
– Ну, так пишите в другом углу, – сказал другой. – Не стойте у этой двери.
Я пошел в другой угол и там написал про паранойю в лагере Никсона, которая не давала мне покоя последние пять дней. После я вернулся в "Холлидей-Инн" ждать следующих "маневров".
Речи Никсона на той неделе не стоят упоминания, разве только как неопровержимое доказательство того, что "старый Никсон" еще с нами. По вопросу Вьетнама он вторит Джонсону, по вопросам внутренней политики высказывается как Рональд Рейган. Он поборник "свободного предпринимательства" внутри страны и "достойного мира" за ее пределами. Те, у кого короткая память, считают, что в своих речах он напоминает "более умеренную версию Голдуотера" или "Джонсона без гнусавости". Но те, кто помнит кампанию 1960-го, знают, на кого он похож: на Ричарда Милхауза Никсона.
И почему нет? Политическая философия Никсона была уже сформирована и проверена, когда в сорок лет он стал вице-президентом Соединенных Штатов. Следующие восемь лет она недурно ему послужила, и в 1960-м почти половина избирателей страны хотела сделать его следующим президентом. С таким багажом трудно найти серьезную причину поменять политические убеждения.
Он сам это сказал: "Столько говорят про "нового Никсона"… Возможно, он и существует, а, возможно, многие просто не знали старого". По понятным причинам ему не нравится то, что подразумевает это выражение: потребность в "новом Никсоне" означает, что со "старым" было что-то не так, а такую мысль он решительно отвергает.
Есть, вероятно, доля истины в его словах, хотя бы до той степени, что теперь он будет откровенно разговаривать с отдельными репортерами – особенно с теми, кто представляет влиятельные газеты и журналы. Кое-кто из них, к своему изумлению, обнаружил, что Никсон в частной беседе совсем не тот монстр, которым они всегда его считали. В частной беседе он может быть дружелюбным и на удивление открытым, даже когда говорит о себе. Со "старым Никсоном" такого не случалось.
Поэтому никак нельзя определить, отличался ли "старый Никсон" в частной жизни от своей публичной персоны. У нас есть лишь его слова, а он ведь политик, метящий на высокий пост, и человек очень хитрый. Понаблюдав несколько дней за его выступлениями в Нью-Гэмпшире, я заподозрил, что он усвоил намек Рональда Рейгана и нанял пиар-фирму, чтобы та сварганила ему новый имидж. Генри Хайд с жаром это отрицает.
– Это не его стиль, – говорит он. – Мистер Никсон сам ведет свою кампанию. Если бы вы работали на него, то очень скоро бы поняли.
– Хорошая мысль, – вставил я. – Как насчет этого?
– Чего? – без тени юмора переспросил он.
– Работы. Я мог бы написать ему речь, которая в двадцать четыре часа изменит его имидж.
Генри эта идея не понравилась. Юмор в лагере Никсона редкость. Сотрудники иногда рассказывают анекдоты, но не слишком смешные. Только у Чарли Мак-Хортера, их постоянного политического эксперта, как будто есть чутье на абсурд.
Как ни странно, сам Никсон проявляет зачаточное чувство юмора, невзирая на неуклюжие попытки пошутить насчет того, как плохо он смотрится по телевизору, и чего-то в таком духе. ("Насколько я понял, тут прекрасные лыжни, – сказал он одной аудитории. – Сам я на лыжах не катаюсь, но… – Он коснулся носа. – У меня личные с ними счеты".) Время от времени он спонтанно чему-нибудь улыбается, и не той улыбкой, которой озаряет фотографов.
Однажды у меня состоялся с ним длинный разговор о профессиональном футболе. Я слышал, что он большой поклонник,, и тем вечером в речи на банкете палаты коммерции он сказал, что в суперкубке ставил на "Окленд". Мне стало любопытно, а поскольку Рей Прайс договорился, что обратно в Манчестер я поеду в машине Никсона, я, воспользовавшись случаем, спросил его про футбол. Я подозревал, что он не отличит футбола от продажи поросят и упоминает его время от времени только потому, что его пиарщики сказали, что так он будет выглядеть средним американцем.
Но я ошибся. Никсон действительно разбирается в футболе. По его словам, на суперкубке он взял "Окленд" и шесть очков, потому что Вине Ломбарди сказал ему в Грин-Бей, что Американская футбольная лига намного сильнее, чем утверждают спортивные комментаторы. Никсон упомянул напор оклендцев во втором тайме как свидетельство их превосходства над командой Канзас-сити, которая в 1967-м бросила вызов "Пэкерс" и безнадежно провалила второй тайм. ""Окленд" не сломался, – сказал он. – Этот напор во втором тайме заставил Ломбарди поволноваться".