Гэри Харт и Джесси Джексон займут Белый дом, по меньшей мере, на следующие пять лет, и ко времени президентских выборов в ноябре 2000 года рейгановская революция будет отмечена в справочнике по истории звездочкой – подобно "Новым рубежам"1 или гнусному уродству бывшего генерального прокурора Эда Миза, который к тому времени будет жить на барже в болотах рядом с Антиохией… В 2001 году президентом станет Джо Кеннеди, Мексика перестанет существовать, а штаты Вайоминг, Монтана и Айдахо будут огорожены, как штрафная колония для белой падали… В каждом котелке будет по цыпленку, и каждый честный фермер будет иметь 40 акров и собственного мула.
29 декабря 1986 года
1 Социальная программа президента Кеннеди (прим. перев.).
Ошибка акушеров
Когда Рейган и его жена Нэнси садились в президентский самолет, какой-то репортер крикнул им вслед:
– Каким будет восемьдесят седьмой год?
– Прекрасным, – ответил мистер Рейган. А потом добавил: – Лучше, чем восемьдесят шестой.
Кто, кроме Сэма Дональдсона, мог учудить подобное? Кто мог, стоя на горячем бетоне взлетной полосы в международном аэропорту Палм-Спрингс с маленьким микрофоном "Сони" в руке, выкрикнуть такой дьявольский вопрос президенту Соединенных Штатов, да еще ждать ответа…
На такое способен только Сэм. Он большой мастер в этом совершенно особом искусстве. Сэм – корреспондент программы новостей Эй-би-си. Он постоянно работает в Белом доме. Когда Сэм прорывается сквозь туман и бред обычной президентской пресс-конференции – или даже просто делает снимки для вечерних новостей, – ему нет равных.
В своих кошмарах я до сих пор слышу волчье рычание Сэма… Если вы хоть раз стояли рядом с ним на пресс-конференции и слышали, как он орет на президента, это останется в вашей памяти навечно. И это одна из причин того, что я перестал вести репортажи из Белого дома. Регулярно слушать подобные звуки не входит в обязанности нормального цивилизованного человека.
Если не считать Рональда Рейгана. Прошли всего сутки с начала нового года, когда раздался первый выстрел: "Каким будет восемьдесят седьмой?"
Нет, а правда?
Хорошо, Сэм… Я рад, что ты задал этот вопрос. Потому что я, в конце концов, президент, и сейчас я возвращаюсь в Вашингтон, чтобы 11 февраля отпраздновать свой семьдесят шестой день рождения… Но перед этим, Сэм, мне придется выдержать еще одну публичную операцию на кишечнике и столкнуться с катастрофическим падением моего рейтинга в опросах общественного мнения. Кроме того, мне надо попрощаться со старыми надежными друзьями, которые тоже лежат в онкологической больнице… А сам ты, на хрен, как думаешь, на что будет похож восемьдесят седьмой год? Ты, безмозглая, зловредная скотина! Давно надо было отправить тебя в Советы. Как твой геморрой? Вино пьешь по-прежнему? А как поживает твой сынок? Научил его чему-нибудь тюремный опыт?
Не ручаюсь за точность цитаты, но что-то подобное мы еще услышим, и смысл сказанного будет не менее гнусным. Рейган, как и Никсон, всегда ненавидел прессу – даже в прежнее время, когда нуждался в ней, – а сейчас, в мучительные последние дни своего президентства, он больше не видит смысла скрывать это.
И в самом деле, зачем? Он – пожилой человек с благопристойными инстинктами и как президент добился воистину завидных результатов. Его имя будет сверкать в книге истории – если завтра он подаст в отставку и уберется из города, пока еще есть время.
Жестокий совет, но я дал его без злого умысла и даже с некоторым добрым чувством (подлинным признанием и даже симпатией) к одному из настоящих бойцов в политическом бизнесе. Рейган – политик более эффективный, чем Губерт Хэмфри, и актер, более одаренный, чем Чарльтон Хестон.
Кстати, правые чтили Хэмфри как истинного воина, но ему не удалось добиться избрания – и в конце концов, несмотря на множество похвал, его етали считать помехой.
Но по сравнению с тем, что ждет Рейгана, если тот захочет повторить путь Никсона, Губерт ушел легко. Тревожатся даже Эванс и Новак. Недавно на телевидении они успокаивали друг друга – во время интервью с Митчеллом Дэниелсом, "главным политическим советником Белого дома" и, по их словам, "главным архитектором недавней кампании президента Рейгана в поддержку сенаторов-республиканцев".
Юный Дэниеле – человек слабого телосложения, с нездоровым блеском в глазах. Он говорил с осторожным оптимизмом, несмотря на отвратительные результаты своего последнего проекта, который обернулся тяжелым и унизительным поражением для президента, как, впрочем, и для всей Республиканской партии… Дэниеле – мелкий слабак-яппи, который выглядит как существо, которое отвергли еще в роддоме, когда – в суете и неразберихе – его мать получила возможность выбрать между ним и здоровым ребеночком, из которого потом вырос Патрик Бьюкенен.
"Возьму крепенького, – сказала себе эта женщина. – Он будет жить долго и в конце моей жизни окружит меня заботой".
Ну что ж… может, так все и было. Еще мистер Дэниеле заявил, что и партия, и президент находятся в лучшем состоянии, чем кажется людям, несмотря на потрясающее падение ставок из-за Оливера Норта и скандала "Иран-контрас".
"У нас все в порядке, – заявил Дэниеле. – Уверяю вас".
Но не все ему верят. Кажется, Дэниеле не больше "в порядке", чем Бернард Гетц1 (1Человек, застреливший в метро четырех чернокожих подростков, после того, как один из них спросил у него 5 долларов (прим. перев.)).
С ним что-то не так, а теперь он сделал грубую ошибку, и ему от этого не оправиться так же, как Рональду Рейгану.
Как и жертвы калифорнийской "золотой лихорадки", они – обреченные жертвы отвратительной катастрофы, обстоятельства которой никогда не будет выяснены до конца, так же, как обстоятельства Нанкинской резни и аварии на шахте в Спрингхилле2 (2Авария на шахте в Спрингхилле унесла 75 жизней. Некоторые из спасшихся пробирались целых восемь дней через завалы под землей (прим. перев.)).
Всех их надо уволить. С самого начала Кендлстик-парк был гнездом наркоманов и идиотов. Всю конструкцию надо разрушить, и на ее месте устроить свалку.
В наше время становится все труднее и труднее сохранять серьезное отношение к новостям. Снежный буран замел мой джип, стоящий на выгоне за домом. Офицер окружной службы охраны животных идет по моим горячим следам. Они выдвинули иск, обвинив меня в "издевательстве над дикими животными".
– Я понимаю, что это звучит глупо, – сказал мне наш новый шериф, когда неделю назад мы встретились на торжественном обеде, – но от меня требуют тщательного расследования… Господи Боже, – бормотал шериф, – что ты там натворил, в конце концов? Ведь я советовал тебе держаться подальше от диких животных. Теперь от меня требуют официальный рапорт! Что я должен сказать этим людям? Что ты настаиваешь на издевательстве над животными? Что мы пытались остановить тебя, но безуспешно? Нет! – Теперь он кричал. – Я не могу сказать им такое!
– Я знаю, – сказал я. – Не беспокойся. Все это чепуха.
– Что? – завопил он. – Чепуха? – Потом, немного успокоившись, он с горечью усмехнулся. – Да нет, – сказал шериф. – В иске все выглядит по-другому. Как и в той сумасшедшей истории, которую ты написал для газеты!
– Тупица! – сказал я. – Это была политическая аллегория. Лиса – это Пэт Бьюкенен, начальник отдела общественных связей Белого дома.
– Что? – сказал шериф. – И гы на самом деле думаешь, что я могу написать такое в рапорте?
– Нет, – ответил я, – скажи офицеру службы охраны животных, пусть сам пишет рапорт.
Мысль была верной. На этом мы и порешили.
5 января 1987 года
В пасти тьмы
Мы ехали по ночной дороге в сторону Игнасио. В двухместной "БМВ 3.0" троим было тесновато. Башни моста Золотые Ворота окутывал легкий туман, а на дорожном покрытии виднелись пятна свежей крови… На этом месте несколько дней назад произошла большая авария.
По мосту было опасно ездить всегда, но в последние годы – особенно. Мост стал своего рода полигоном для испытания примитивных технологий, разработанных специалистами, которые занимаются изобретением правил уличного движения. Линии разметки превратились в лабиринт. К тому же они постоянно меняются. В наши дни ездить по мосту просто страшно. По меньшей мере половина полос движения постоянно заблокирована горящими светофорами или огромными грузовиками с горячим асфальтом. Вокруг грузовиков толпятся люди в широкополых шляпах; у них безумные взгляды, а в руках – кирки и лопаты.
Дорожные рабочие толпятся на мосту круглые сутки, а те несколько полос, которые они оставляют для машин, обычно заставлены большими красными знаками, выглядящими, как тяжелые стальные плевательницы. Эти знаки вызывают ужас у каждого водителя, который не знает, что они сделаны из резины… Никто не хочет ненароком зацепить такую штуковину. Правда, иногда появляется острое желание сбить всю цепочку знаков, штук пятнадцать-восемнадцать, открытой дверцей машины, сделав сумасшедший рывок на предельной скорости.
Но не эти мысли бродили в наших головах, пока наша маленькая машина летела на север к странной цели нашей поездки в Игнасио… В субботнюю ночь полуночное шоссе было свободно. Мы договорились с Ясновидящей на одиннадцать, но нас задержал звонок из Вашингтона, и теперь мы опаздывали.
По телефону мне сообщили, что шеф ЦРУ Уильям Кейси – центральная фигура в разрастающемся, как гриб после дождя, скандале "Иран-контрас" – на самом деле был давно "устранен" своими же сотрудниками, а пожилой джентльмен, который сегодня лежит в пентхаусе клиники Джорджтаунского университета, вовсе не Кейси, а подставное лицо. Этот человек надежно спрятан за стеной телохранителей из ЦРУ.