Никто до сих пор не знает, кто на самом деле бил водителя, но я уверен, что совсем не те, кто приехал посмотреть на боксерский поединок, как позднее утверждал Эйрам. А у Мюррея под ногтями два дня чернели синяки.
– Я споткнулся о бордюр, – объяснял он. – Помню только, как хватал за ноги бежавших прямо по мне.
Им никто не верил, но, в конце концов, это не имело значения. Когда приходит время анализировать детали массового насилия, воспоминания становятся смутными. Истина заключалась в том, что мы сами на время стали такими же дикими, как все остальные, вели себя, как звери, слились с обезумевшей от ярости толпой… впрочем, никто не получил серьезных увечий, даже люди, сбитые машиной. Единственным пострадавшим оказался водитель хлебного фургона, чьи круассаны разлетелись, как попкорн, по всей улице.
Но это было давно; с тех пор мы все стали старше и умнее – даже Шугар Рэй Леонард. В Монреале он проиграл Дюрану, но годом позже взял реванш в Новом Орлеане.
На этот раз в Монреаль меня привели несколько причин. Моей основной темой по-прежнему было насилие, но теперь речь шла о Рональде Рейгане и Михаиле Горбачеве и об угрозе ядерной войны между Соединенными Штатами и Россией, серьезно беспокоившей канадцев. И еще они хотели знать, станет ли Ричард Никсон в 1988 году президентом.
Терренс – яркий и энергичный человек, но на нем лежит проклятие темной и извращенной любознательности, которая свойственна чересчур многим канадцам. С моей последней поездки через северную границу прошло достаточно времени, и я успел подзабыть об этой характерной особенности, но мне достаточно было пару минут пообщаться с Терренсом, чтобы освежить ее в памяти.
По дороге из аэропорта я упомянул, что взял отпуск в ночном клубе О’Фаррела, где состою ночным менеджером. Это возбудило интерес Терренса больше, чем все, что я говорил до тех пор, и он настоял на посещении самого крупного в Монреале "театра для взрослых", чтобы сравнить стили. Как любой ответственный администратор, я согласился туда сходить, чтобы посмотреть на конкурентов.
Клуб "Суперсекс" находится в доме 696 на Сент-Кэтрин-стрит, рядом с баром, где Конрад кружился в сумасшедшем танце, когда я прошлый раз был в Монреале. По словам моих коллег, менеджеров клуба "Суперсекс", у них в клубе было восемьдесят танцовщиц, но той поздней ночью в четверг на сцене работали только двадцать.
В толпе, состоявшей из проституток и их дружков – дико выглядевших канаков с толстыми золотыми цепями на черных байкерских майках с оторванными рукавами, было что-то раздражающее. Все они отличались бессмысленным и тревожным взглядом, характерным для животных, которые чувствуют, что пришла беда, но не могут понять откуда.
Что-то раздражающее было и в танцовщицах, что-то настолько не соответствующее, что я почувствовал необходимость обсудить эту тему с аборигеном, просто чтобы удостовериться, что дело не в моем незнании удивительных канадских традиций.
– У меня истерика от переутомления, – спросил я, – или у этой женщины действительно волосатые ноги?
– Нуу… Эээ… Даа… – Терренс говорил без своей обычной категоричности.
Через некоторое время другая женщина подошла к нашему столу и предложила потанцевать – жиденькая монреальская версия стриптиза перед клиентом. Терренс вежливо отказался. Когда женщина отошла на безопасное расстояние, я наклонился к Терренсу и прошептал:
– О боги! Еще одна женщина с волосатыми ногами…
– Нет, ты ошибся… сними темные очки, – сказал он.
– Не надо врать мне, Терренс, – сказал я. – У этой женщины действительно волосатые ноги. Я не зря давно работаю в этом бизнесе: у меня на такие вещи глаз, как у снежного ястреба. Неужели у всех женщин в Квебеке волосатые ноги?
Он сделал вид, что не услышал вопроса. Я принял это за ответ. Было три часа ночи – последний танец – и по своему профессиональному опыту я знал, что в это время девушки в раздевалке укладывают вещи, мечтая поскорее добраться до дома, и ни одна из них не захочет обсуждать вопросы гигиены.
Монреаль – странный город. Около четырехсот лет назад он был основан на обледенелом острове посреди реки Святого Лаврентия. Первыми поселенцами были беглые французы, которые думали, что нашли Новый Мир и скоро будут владеть им.
Их надежды не осуществились – по крайней мере, пока, если верить рокерам, вещающим от имени Свободной партии за независимость Квебека, банды, которая вызывает у нас ассоциации с ИРА, пуэрториканскими националистами и призраком Чан Кай-ши. Квебекские сепаратисты утверждают, что скоро их мечта исполнится – колесо истории все еще вращается, а война еще не окончена.
Надо сказать, будет большой удачей для французских сепаратистов, если через неделю на встрече с Горбачевым в Женеве Рейган потерпит крах, и Вашингтон захватит клика безумных генералов в стиле "доктора Стрейнджлав"1 (Герой антивоенной комедии "Доктор Стрейнджлав, или Как я перестал бояться и полюбил атомную бомбу").
Южный колосс будет парализован страхом и скупостью, что даст поглощающим трюфеля и вино анархистам возможность захвата власти.
С жесткой позицией озлобленных сепаратистов мне пришлось столкнуться на следующий день, когда я поднялся на сцену, чтобы ответить на вопросы о позиции США и Канады по отношению к Кремлю, и еще – о выборах 1988 года.
День показался мне бесконечным, но в итоге все пришли к единодушному мнению: независимо от того, что произойдет в Женеве, Канада обречена на положение ядерного заложника. Рейган использует встречу в верхах с единственной целью помахать флагом и показать обновленный вариант своих рекламных роликов, снятых в старые добрые времена, а фаворитом на выборах 1988 года будет Ричард Никсон.
Сразу после лекции я уехал в аэропорт. Садясь в самолет, я вздохнул с облегчением: мне удалось убраться из этой страны, и дело обошлась без мордобоя.
18 ноября 1985 года
Не волнуйтесь, доктор вас посмотрит
Срочно позвони мне. Время уходит. Нам обоим надо совершить что-нибудь исполинское прежде, чем мы умрем.
Послание от Ральфа Стэдмена1 (1 Художник, сделавший иллюстрации к книге Хантера Томпсона "Страх и отвращение в Лас-Вегасе" (прим. перев.))
Я получаю мало писем от Ральфа. Он не беспокоит меня по пустякам. Но его редкие послания всегда очень серьезны. Постоянные темы его писем – смерть и упадок, и еще жажда денег – столь дикая и грубая, что даже лесник из "Любовника леди Чатерлей" был бы посрамлен силой этого желания.
Рассел Чатам такой же. Художники не пишут писем, пока не впадут в полное отчаяние, но к тому времени их мозги начинают буксовать. Они теряют простую логику и способность к концентрации внимания, а из их глаз льется спиртное.
Время от времени у меня возникали проблемы с Расселом, ну, а с Ральфом проблемы не прекращались всю жизнь. Оба – богатые и знаменитые художники, великие таланты своего времени, но в правильно организованном обществе их уже давно усыпили бы по закону.
Вместо этого они получают огромные деньги за свои довольно странные работы, и оба пользуются почетом во всем мире. Ральф живет, как калиф, в своем 44-комнатном замке в модном графстве Кент недалеко от Лондона и время от времени выезжает на псовую охоту.
А Рассел ходит с платиновой картой "Американ Экспресс", ездит на "кадиллаке" и большую часть времени живет в стиле Сэма Кольриджа – образ жизни, который не понимают даже его друзья.
Оба они – бесстыдные сибариты, далеко зашедшие в своих неистовых пороках, но кто я такой, чтобы их судить? У каждого из нас есть странные друзья: одни из них звонят из тюрьмы в четыре утра, другие пишут мрачные и злобные письма.
На днях я заехал на почту и нашел в своем ящике два письма – первое от Рассела, второе от Ральфа, оба исполненные гнева. Письмо Рассела я переадресовал шерифу. Но письмо Ральфа было написано в тоне серьезного медицинского бюллетеня, и я решил, что на него надо ответить.
"Дорогой Ральф! Я, наконец, получил письмо, написанное тобой в палате интенсивной терапии клиники Мейдстоуна. Письмо датировано двадцатым марта, а значит, прошло довольно много времени, если учесть, что ты писал его, стоя на краю могилы.
Ты, Ральф, как старушка. Я устал от твоего ворчания и нытья. Если ты без пяти минут покойник или просто напился, это еще не повод нести вздор о гонорарах и смысле жизни.
Никогда не упоминай при мне эти два предмета, Ральф. Два тупых и уродских вопроса. Ну да ладно. Покончим с ними раз и навсегда:
1. Никаких авторских гонораров нет и никогда не будет. Это безобразная ситуация. Мой адвокат поговорит с тобой о деньгах и проблеме клеветнических измышлений.
2. Твои вздорные рассуждения о смысле жизни – не что иное, как старческий уход от реальности. Ты румяный помещик в твидовом костюме, Ральф, человек искусства. Твоим соседям страшно даже представить, что ты делаешь с животными, которых ловишь в капканы, и им, естественно, не хочется вспоминать – когда они видят тебя, бродящего ночью по посадкам с дробовиком в руках, – что у тебя по шесть пальцев на каждой руке и твой разум представляет собой бурлящий котел противоречий.
Если бы они знали, насколько безгранично твое безумие, они бы посадили тебя под замок… и они, несомненно, так и сделают, если ты не возьмешь себя в руки.
Поверь моему слову. Не дай им повода. Я знаю этого Нар-ли, который хозяйничает в мейдстоунском пабе, и я слышал гнусные сплетни, которые он о тебе распространяет. Понятно, он не на твоей стороне.