В полупустой пачке оказалась и зажигалка: я прикурил, прикрыв огонек от ветра, а затем передал сигарету женщине. Та взяла ее и затянулась. Я обратил внимание, что запястье, торчащее из рукава пуховика, было тонким, почти детским. Незнакомка не закашлялась от затяжки, но заметно побледнела.
- Боже! - тихо произнесла она и выбралась из машины наружу.
Я понял, почему мне не удалось определить ее возраст. Ярко-желтый пуховик висел на ней, как на вешалке. Женщина была худющая как скелет. Это точно какая-то болезнь. Я посмотрел через лобовое стекло на водителя фургона. За рулем сидела похожая на свинью особа с двойным подбородком и лесбиянской стрижкой. У меня тотчас возникла ассоциация: Лорел и Харди.
- По радио сказали, будто что-то вывалилось на дорогу, - сообщила худышка.
- Верно, - подтвердил я, стуча зубами, и зажег сигарету для себя, нарушив данное двадцать лет назад обещание не курить.
Феликс выбрался из машины и, широко улыбаясь, стал обходить ее.
Это было совершенно ни к чему: случайное знакомство могло привести к самым непредсказуемым последствиям. Я попытался отогнать прочь тревожные мысли и посмотрел на часы. Четверть двенадцатого.
- Вы англичанин, - произнесла женщина утвердительно.
У нее самой акцент был, как мне показалось, среднеатлантический, хотя конкретный штат я так и не угадал.
Похоже, мое британское происхождение впечатлило незнакомку, однако я так и не понял почему. Бедняга Феликс не удостоился даже беглого взгляда. Женщине явно хотелось, чтобы я ответил взаимностью на ее интерес, и поскольку это показалось мне неплохим способом ничего не говорить о себе и моем пассажире, пришлось поинтересоваться, куда она направляется. Судя по всему, незнакомка ждала именно этого вопроса, потому что вновь нырнула в свой фургон и вылезла из него с двумя флаерами в руке.
- У меня сегодня вернисаж, - сообщила она, - приглашаю вас. Если вы соизволите, блин, прийти.
Интересно, она всегда так выражается или специально ради меня?
Только когда женщина снова залезла в свою машину, до меня дошло: где-то я ее уже видел.
На флаере красовалась странная аббревиатура: СЧЖК-2. Чуть ниже имелся снимок капли, в котором мне почудилось нечто необычное. Развернув листок, я обнаружил остальную часть фотографии. На ней была изображена рука, сжимающая пластиковую чашку, из которой выливалась цепочка бесформенных, повисших в воздухе капель.
Фотоснимок был сделан в космосе.
Я отправился на ее шоу. Фильмы, которые мне хотелось бы посмотреть, в кино не шли. Джонни Лэнг был распродан на Риальто-сквер еще несколько недель назад. Я не знал, как мне убить свободное время. Феликс был в надежных руках, и я собирался увидеться с ним завтра утром.
Если бы шоу СЧЖК-2 происходило в каком-нибудь левом клубе, я бы туда ни за что не пошел. Однако вернувшись в отель и внимательно изучив текст на флаере, я узнал, что вернисаж состоится в Музее современного искусства, прямо напротив "Алисы" Яна Шванкмайера. И я подумал: что ж, если представление не понравится, у меня будет время развлечься как-то иначе и даже найти приличное местечко, где пообедать.
Оказалось, мою новую знакомую зовут Стейси Чавес. Теперь понятно, почему мое британское происхождение заинтриговало ее. Прочитав краткую биографию этой женщины, я узнал, что когда-то она была звездой британского телевидения. Уловив мой акцент, Стейси решила, что я непременно ее узнаю.
Возможно, это было самонадеянностью со стороны бывшей звезды, а может, и нет: в конце концов, она показалась мне смутно знакомой, хотя время ее активной работы на ТВ совпадало с годами моего пребывания в Мозамбике. Я никогда не видел "Поющего детектива". Никогда не видел "Мотылька". Не имел ни малейшего представления - за исключением отдельных намеков, таившихся в СЧЖК-2, - о том, почему популярная некогда актриса занялась перфомансом - искусством изощренным, сложным для понимания, малопривлекательным (особенно в сравнении с ценой входного билета) - и стала устраивать хэппенинги в помещении Чикагского музея.
Исходная посылка было абсолютно незамысловатой: в космосе все парит в воздухе, там очень трудно есть и пить. Впоследствии я так и не смог сказать, было ли выступление Стейси - странный сплав пантомимы и танца - выше моего понимания, или же то, что я увидел, не несло в себе никакого скрытого смысла: стерильно-белые декорации - интерьер не то больницы, не то космического корабля. Тарелки, выскальзывающие из рук. Предметы, повисавшие над головой - так, что до них невозможно дотянуться. Розовая "космическая" пища, которую она выдавливала себе в рот из подвешенной к потолку пластиковой бутылки.
За один вечер я досыта наелся современным искусством, поэтому вместо того чтобы направить стопы в переполненный музейный бар, бросил вызов сильному снегопаду и прошел пару кварталов до ближайшей забегаловки.
По телевизору, висевшему (опять!) под самым потолком, показывали старый сериал под названием "Выше нос!", который, будто в насмешку, подчеркивал всю убогость этого заведения: невнятное пиво, безликие стены "под дерево"… обслуживающий персонал, словно только-только сдавший экзамены на право обслуживать клиентов - широкие улыбки, буравящие взгляды. Создавалось впечатление, будто здесь все нарочно устроено так, чтобы убедить вас: ничего дурного в этих стенах не произойдет, да и произойти не может. Стоит ли удивляться, что люди вокруг практически ничего не пили.
Дверь распахнулась, и в помещение ворвался поток холодного воздуха. Я оглянулся через плечо и увидел Стейси Чавес.
Когда она подошла к стойке, я указал на экран телевизора - спарринг Келси Граммер и Реи Перлман - и произнес, обращаясь к ней:
- Кстати, в Рио в магазинчиках, торгующих купальниками, крутят запись "Девушки из Ипанемы". Причем без перерыва.
Ей потребовалось лишь пару секунд, чтобы вспомнить меня.
- Вы видели мое шоу? - спросила она.
- Я видел ваше шоу.
- Вам оно не понравилось.
Я удивленно пожал плечами:
- А оно должно было мне понравиться?
Стейси Чавес шутливо замахнулась на меня.
Я уже почти привык к ее худобе, все спокойно воспринимая и мысленно добавляя то, чего недоставало взгляду. Лицо, а не обтянутый кожей череп. Мне тотчас показалось, что я его уже где-то видел. Лицо с крупными чертами, придававшими ей сходство с хищной птицей, скорее поражающее взгляд, чем красивое. Не из тех, которые хочется поцеловать. Типично телевизионное лицо - в меру выразительное, чтобы оживить сплющивающий эффект телеобъектива, в меру симметричное, чтобы не вызывать отвращения.
- Я гуляла, шла от Саутгемптон-роуд к Блумсбери. Вы вообще-то знаете Лондон? - поинтересовалась Стейси. - Я прошла мимо одного из тамошних заведений - "Вирджиния Вульф: гамбургеры, кебабы, гриль".
- А где ваш водитель? - вопросом на вопрос ответил я.
- В отеле. Мы с ней не любовницы.
- А что, у кого-то появляется такое впечатление?
- У людей порой возникают дурные мысли.
Я прихватил с собой пачку оставшихся от Феликса сигарет - думается, у него немалый их запас - и предложил ей закурить.
- Помню эти сигареты, - говорит она. - Африканские?
- Они самые.
- Я когда-то пробовала курить такие в Мозамбике.
Может, я когда-то встречал ее именно в Мозамбике? Нет, если бы встречал, то наверняка запомнил бы. Истина оказалась куда банальнее. Она рассказала, что участвовала в съемках документального фильма, посвященного проблеме противопехотных мин. И тут я вспомнил, что видел Стейси по телевизору ровно год назад, когда валялся на кровати в своем гостиничном номере в Глазго, опустошая мини-бар в ожидании звонка Ника Джинкса. Этот вечер точно не из тех, о которых хочется вспоминать с особой нежностью. Хотя, возможно, именно поэтому ее образ запечатлелся в моей памяти.
Мы немного поговорили о Чикаго. Стейси рассказала мне, что спланировала свое турне таким образом, чтобы выкроить время для юридических тяжб по поводу оставшегося после матери наследства.
- Маме было всего сорок шесть, - пояснила она. Судя по всему, ей надо было с кем-то поделиться наболевшим.
Я слушал ее - или, вернее, делал вид, что слушал, потому как в эти минуты меня одолевали собственные проблемы, - и чуть позже был вознагражден приглашением на обед в ресторан, о котором Стейси узнала через интернет.
Приглашение показалось мне неуместным. Во-первых, разница в возрасте: как-никак мне уже под шестьдесят. Во-вторых, меня смущала взаимосвязь двух несовместимых вещей: Стейси и пищи. Ее пальцы, сжимавшие рюмку с виски, были серыми и узловатыми в суставах. Руки - тощие как спички, рукава вязаной кофты болтались на них, как на проволоке. Зато она постаралась расписать заведение так, чтобы я не мог устоять.
- Там подают "Комету Галлея".
- "Комету Галлея"?
- Джин с мартини. Но лично я предпочитаю "Сверхновую".
- А это что такое?
- Водка с мартини. Только у них оливку начиняют сыром с плесенью.
- Боже!
Короче, она меня уломала. Тем же вечером, мы - бывшая старлетка и ее немолодой кавалер - вошли в ловелловский ресторан в Лейк-Форест по покрытой ковровой дорожкой лестнице.
У нижней ступеньки лестницы нас радушно приветствовал невысокого роста, но атлетически сложенный человек. Желание поиздеваться над памятной космической дребеденью и новомодной винной картой испарилось само собой. Передо мной стоял живой Джеймс Ловелл, ветеран легендарного полета "Аполлона-8" и бесславного - "Аполлона-13".