– Почему бы и нет, – ответил я.
– Еще шампанского для Авроры?
– Господи… Ладно, налейте.
– …Джон, вы англичанин? – произнесла Аврора с глубоким пониманием, будто это многое объясняло.
– Честно говоря, я наполовину американец и наполовину сплю. Только что с самолета.
– Я тоже. В смысле, с автобуса. Вчера только t! приехала.
– И откуда?
– Из Нью-Джерси.
– Серьезно? А откуда именно? Я вырос в…
– Еще скотча?
У меня поникли плечи. Я медленно развернулся.
– Сколько стоит, – проговорил я, – чтобы вы отстали от меня хотя бы минут на десять? Хотелось бы знать, – спросил я у нее. И на этом не остановился, отнюдь. Впрочем, старуха была непрошибаема. Испытанный ветеран. Я обрушил на нее всю тяжесть моего взгляда, и обычно этого бывает достаточно, пласт за пластом подростковой археологии, дешевой жратвы и легких денег, взгляд толстого питона, исполненный всех мыслимых грехов. Она ответила мне тем же, несколько секунд глаза в глаза, и ее взгляд был тверже, куда тверже. Уперев кулачки в стойку, она подалась ко мне и крикнула:
– Лерой!
Музыка тут же захлебнулась. Ряд пятнистых профилей развернулся в мою сторону. Подбоченясь, в тишине став сразу старше, буфера по команде "вольно", мексиканка взирала на меня с профессиональным презрением.
– Я еще себя не нашла. – Это опять Аврора. – Мне очень интересна порнография.
– Это тебе кажется, – сказал я. И порнографии ты тоже совершенно не интересна. – Лерой, все о-кей! Можешь расслабиться. Вес под контролем, приятель. Я уже ухожу. Вот деньги, Aврорa, береги себя.
Я соскользнул с табурета, и меня тут же повело. Табурет от толчка с дребезгом шатнулся на своем основании, как подброшенная в орлянку монета. Я помахал на прощание всем бабам- смотрите, раз не насмотрелись – и по диагонали двинул к двери.
На улице все было на продажу. "Бойлеск"[4], дипломированный массаж и потереть спинку, услада вуайера и сверкающий огнями круглосуточный порноцентр. Даже, подумать только, натура – проститутки. Но я был не в настроении покупать, не сегодня. На обратном пути к отелю обошлось без происшествий (!). Ничего не случилось. Как всегда; впрочем, ждать происшествий осталось недолго. Вращающаяся дверь занесла меня в вестибюль, и дежурный портье вскинул голову из-за своего частокола.
– Вечер добрый, – произнес он. – Сэр, пока вас не было, звонил Лорн Гайленд.
Двумя пальцами он выдал мне ключ.
– Сэр, это… тот самый Лорн Гайленд?
– Не факт, не факт, – глубокомысленно изрек я, может, правда, и не вслух.
Лифт всосал меня в свое механическое нутро и устремился ввысь. Зубная боль все это время продолжала упорствовать. Зайдя в номер, я схватил бутылку и опустился на кровать. В ожидании привычного шума в ушах я думал о воздушном транспорте и часовых поясах, о Селине… Да, пожалуй настал момент просветить вас. Может, и мне чуть полегчает, когда выговорюсь.
Сегодня утром… черт, неужели сегодня? а кажется, что сто лет назад – так вот, Алек Ллуэллин отвез меня в аэропорт Хитроу на моем же "фиаско"; зверь, а не машина. Этот враль попросил одолжить ее, пока меня не будет. Готовясь к рейсу, я по самые брови нагрузился бухлом и транквилизаторами. Летать я боюсь. Приземляться тоже. Говорили мы мало. Он должен мне денег… встали в хвост длинной очереди в кассу. Втайне я надеялся, что свободных мест не будет. Но места были, компьютер-щелкунчик выбил мне посадочный талон.
– Только поторопитесь, – добавила кассирша. Алек трусцой проводил меня до паспортного контроля, взъерошил мне шевелюру и подтолкнул к окошку. – Эй, Джон! – позвал он, когда я был уже на той стороне. – Эй, торчок!
Рядом с ним стоял какой-то старик и махал непонятно кому.
– Чего?
– Подойди сюда, – поманил меня Алек. Я подошел.
– Чего?
– Селина… она спит с кем-то еще. Часто и помногу.
– Ах ты, старый враль.
Кажется, я даже попытался съездить ему по роже. Алек вечно в своем стиле.
– Я думал, будет лучше, если ты узнаешь, – изобразил он обиду. Потом улыбнулся. – Раком, боком, она сверху. По-всякому,
– Да ну? И с кем бы это? Все ты врешь… Но с кем?!
Он так и не сказал, с кем. По его словам, это продолжается уже давно, причем с человеком, которого я хорошо знаю.
– Ах ты!.. – повторил я и в спешке ретировался.
Вот. Как-то не похоже, чтобы мне полегчало. Ни капельки. Попробовать, что ли, поспать. Лондон уже просыпается. В том числе Селина. В области затылка у меня снова возникает далекое шипение или свист, или гул, неспешно меняя тональность, выше и выше.
Иногда я просыпаюсь по утрам с таким ощущением, словно выполз из-под асфальтоукладчика.
Вам знакомы стоические аспекты ударного пьянства, беспробудного пьянства? Ударничество и беспробудность? Зато потом отнюдь не в ударе. Господи, я же не хотел ничего дурного. Только немного поразвлечься.
Шум в ушах – надежнее и, главное, дешевле любого будильника – разбудил меня в девять ноль-ноль. На высокой раздраженной ноте, словно битый час не может добудиться. Пересохшим языком я осторожно обследовал северо-западный квадрат. Без особых изменений, разве что побольнее. Горло сообщало, что первая же сигарета запалит бикфордов шнур к арсеналу в недрах грудной клетки. Похлопав себя по карманам, я все равно закурил.
Через десять минут я выполз из гальюна на четвереньках – бледный и совершенно искренне раскаивающийся крокодил. Господи, ну зачем я пил всю эту гадость. Перекатившись на спину, я ослабил галстук и стал расстегивать рубашку – и тут зазвонил телефон.
– Джон? Это Лорн Гайленд.
– Лорн! – выдавил я. Ну и мерзкий хрип. – Как дела?
– Отлично, Джон, – сказал он. – Лучше некуда. А у тебя?
– Замечательно, просто замечательно.
– Это хорошо, Джон… Джон?
– Да, Лорн.
– Джон, меня кое-что беспокоит.
– И что бы это могло быть, Лорн?
– Джон, я еще не старик.
– Я в курсе, Лорн.
– Я в превосходной форме. Просто как никогда.
– Рад за тебя.
– Поэтому, Джон, мне не нравится, когда ты говоришь, что я старик.
– Лорн, я этого не говорил.
– Ладно, не говоришь. Но намекаешь, а это, это… примерно одно и то же. Так, по-моему. Еще ты намекаешь, что я не очень активен сексуально и не могу удовлетворить моих женщин. Джон, это совершенно не так.
– Лорн, я и не сомневаюсь, что это не так.
– Тогда зачем на это намекать? Джон, я думаю, нам надо встретиться и все обсудить. Это не телефонный разговор.
– Согласен. Когда?
– Джон, мой график расписан по минутам.
– Допустим.
– Не могу же я все бросить и, и… бежать встречаться с тобой.
– Конечно, нет, Лорн.
– Джон, я очень занятой человек. Занятой и активный. Гиперактивный. В шесть утра я уже в спортклубе. Потом кувыркаюсь на татами с моим тренером по дзюдо. Во второй половине дня качаю железо. А дома уже гольф, теннис, водные лыжи, акваланг, бадминтон, поло. Знаешь, Джон, иногда я просто выбегаю на пляж и ношусь вдоль берега, как ребенок. А мои девочки, цыпы у меня дома, когда я опаздываю, они отчитывают меня, словно маленького мальчика. Потом полночи безумной любви. Вчера вот…
И так далее – честное слово, битых полтора часа. С какого-то момента я перестал отвечать. Эффекта, однако, никакого. Пришлось сидеть пень пнем, смолить сигарету за сигаретой и стоически сносить мучение.
Когда все кончилось, я хлебнул скотча, бумажным платком смахнул слезу и позвонил дежурному. Попросил кофе. Надо же иногда и пожалеть себя.
– С чем кофе? – В ответе звучало явное подозрение. На что я сказал: с молоком и сахаром. И поинтересовался:
– Кофейник большой?
– На две чашки.
– Тогда четыре кофейника.
– Будет сделано.
Откинувшись на кушетке, я стал изучать свою замусоленную, с вываливающимися листами записную книжку. Взял с тумбочки гостиничный блокнот и ручку и составил список мест, куда могло занести кочевницу Селину. Куда только ее ни заносит. Интересно, подумал я (так, из общих соображений), во что мне обойдутся все эти звонки.
Я разделся и принял ванну. Потом чернокожий, лучащийся предупредительностью коридорный вкатил столик с моим кофе. Я вылез из ванны, обмотался полотенцем и, черкнув свои инициалы в квитанции, дал парнишке доллар на чай. Парнишка был бодр и свеж; в его походке и улыбке чувствовалось радостное возбуждение. Он повел носом и скорчил невинную гримаску.
Ему достаточно было разок глянуть на меня – на пепельницу, бутылку, четыре кофейника, на мою рожу и мое брюхо, мертвым грузом свисающее за край белого полотенца, – достаточно было одного взгляда, чтобы понять, каким крепким топливом я заправляюсь.
В глубокой вентиляционной шахте под моим номером привязан пес. Настоящий талант по части лая, аж стекла дрожат. Я вдоволь наслушался его, пока сидел и изнывал с Лорном на проводе. Каждые полчаса стены каньона вибрируют в такт этому чудовищному предупреждению. Ярость положена псу по должности. На нем большая ответственность – судя по звуку, он охраняет врата ада. Его легкие бездонны, ярость беспредельна. На что ему такие легкие? Ясно, на что: никого не впускать и не выпускать.
Пожалуй, не мешало бы выдать всю подноготную о Селине, и побыстрому. Сучка ты сучка, что со мной вытворяешь?