Нет, он никогда и ни в чём не упрекал меня. Он вообще был светлый… Или белый? Когда про человека говорят "светлый" - уж не имеют ли в виду окраску его биополя? Ведь бывают же люди с такой вот лёгкой, светлой аурой.
Когда нервы Лены были на пределе - я звонил ему и он приезжал к нам. Приносил конфеты, рассказывал смешные истории из долгой своей врачебной практики.
И Лена, несчастный зайчонок мой, выбиралась из тёмного своего угла (это там, где угол шкафа вплотную примыкал к углу комнаты, там и в самом деле даже в полдень было довольно темно) - и улыбалась сначала. А потом начинала смеяться…
А потом мы все вместе пили чай.
Лицо присыпано пылью… будто землёй.
Улыбка застыла.
"Прости уж… Выкручивайся сам…".
Он умер два года назад.
С тех пор в этом доме я - нежеланный гость.
Вот только сегодня…
- Ну, я полагаю, по пустякам меня сюда бы и не пригласили…
Она перехватила мой взгляд.
С минуту смотрела на фотографию.
Потом подошла к серванту. Открыла стеклянную дверцу. Вынула фотографию и подошла к окну, вплотную к пробивавшимся из-под штор лучам света, как будто именно сейчас, именно в эту минуту хотела рассмотреть какие-то ранее неведомые детали на таком знакомом ей (да и мне тоже), не одну сотню раз уже виденном снимке.
- Странно… - сказала она и, подняв голову, посмотрела на меня вопросительно, словно просила помочь ей разгадать давно мучившую её тайну. - А ведь он всегда, всю жизнь вас выгораживал. И передо мной, и перед Леной. Вообще то это не в его характере - выгораживать разгильдяев…
- Полина Петровна!..
- Разгильдяев! - упрямо повторила она и в голосе её зазвучали металлические нотки. - Сергей, вам ведь известно, что наша семья - это семья медиков. Это наша семейная традиция. А медики нетерпимы ко всем формам безответственности и распущенности. Неважно - бытовой ли или профессиональной. В вашем случае, боюсь, сочетается и то, и другое.
- Полина Петровна! - её склонность к поучениям всегда меня раздражала, а в тот день интонации её голоса с самого начала показались откровенно издевательскими и потому, вместо покорного выслушивания очередной (как мне казалось) её лекции я сразу же начал огрызаться (впрочем, сели бы я сразу понял, что терять мне нечего… кто его знает, чтобы я с ней сделал тогда…). - Надеюсь, вы не для того срывали меня с работы, чтобы высказать мне очередное своё "фэ"?! Полагаю, Павел Георгиевич не так уж плохо разбирался в людях и зла своей дочери не желал. Возможно, я не идеальный зять, но семья для меня…
- Семья? - переспросила Полина Петровна с удивлением (мог бы поклясться - наигранным). - Хотите сказать, что семья для вас - это всё? Я слишком хорошо знаю вас, Сергей. Мастер вы… на фразы…
Она подошла к серванту и поставила фотография на место. Медленно закрыла дверцу… Так медленно, что чуть слышный скрип несмазанных петель длился с полминуты и даже показалось, что старые эти дверные петли отыграли несколько тактов мелодии. Жаль, я не понял - какой.
Про-ща-щай!
В последний?…
- Он просто был к вам снисходителен, Сергей. Ну да, конечно, вы же не злодей. Не маньяк. Не наркоман. Не алкоголик… хотя, вот, Лена жалуется, что в последнее время разит от вас…
- Всё то вы знаете! И как быстро узнаёте!
- А у дочери от меня секретов нет. Но вы знаете, Сергей, я ведь недаром говорила о нетерпимости медиков к распущенности. Это ведь профессиональная черта. Так же как привычка мыть часто мыть руки. Коротко стричь ногти. Не разбрасывать вещи где попало. Польза этих привычек проверена… на жизнях других людей. У грязи есть свойство убивать. Так же, как и у безответственности…
- Какой пафос, Полина Петровна! Какой пафос! У занудства тоже, между прочим, есть такое свойство. Может быть, вы мне сразу выскажете очередные свои претензии и я уберусь восвояси? В очередной раз поплакать над своим несовершенством?
Она улыбнулась.
Чёрт! Вот это уже совсем плохо.
Даже моя откровенная наглость совершенно её не злит.
Она что-то решила? Что-то знает?
Что происходит?!
- Боюсь, поздно плакать Сергей… Все сроки вышли. Вам бы лучше было это сделать несколько лет назад. А теперь… Я ведь не просто так вам всё это говорю.
Да, верю. Не просто так.
- Леночке с вами очень трудно… Нет, я прошу - не перебивайте меня! Да, да, вы очень устали от моих упрёков. Я, должно быть, типичная тёща - злобная, патологически вредная мегера, терзающая несчастного зятя. Но уж потерпите немного, мне ведь и самой, поверьте, больно. Мы с вами, конечно, так и остались… Чужими, не так ли?
- Увы, Полина Петровна…
- Ну почему "увы"? Ведь вам нравилось, всегда нравилось именно такое положение вещей. Вам нравилось то, что Лена совершенно оторвана от семьи…
- У неё своя семья, Пол…
- Ну не семья это, Сергей! Боже мой!
Да, в другое время я бы порадовался, что всё-таки сумел вывести её из себя. Она не выдержала и всё её фальшивое, показное, демонстративное спокойствие мгновенно куда-то исчезло - и движения рук стали резкими и нервными, и кружевные крылья халата взлетели вверх и вновь опали, и льдинки в её глазах, те самые льдинки высокомерного равнодушия, что не таяли все эти годы, не таяли даже тогда, когда полыхающие потоки взаимной ненависти могли бы, казалось, расплавить и железо, эти льдинки готовы были неведомой ей талою влагой пролиться по задрожавшим её векам.
В другое время… Но тогда, в ту минуту, что это не просто очередная вспышка гнева. И дело не просто в неприязни.
Она готовится. Готовится сказать мне…
Чёртова тёща. Педиатр с многолетним стажем. Удивительная, сильная, властная женщина, которую я ненавидел. Всегда. Столько, сколько знал её.
И столько же времени она ненавидела меня.
Семья… Очередная её схема. Очередной диагноз.
- Вы разве в семье? Разве вы хоть немного заботитесь о ней? Лена… Она ведь… Ну, понимаете… Это ведь и моя ошибка. Педагогическая ошибка. Увы, я учила её заботиться о людях. Особенно, если эти люди - близкие. Любить их. Не оставлять их…
- У вас замечательная дочь, Полина Петровна. А у меня - замечательная жена. И я зарабатываю деньги, как могу… Честное слово, не пойму, к чему весь этот разговор.
- "Как могу", - весьма неумело передразнила она меня (ну зачем, зачем ей надо было тогда меня унижать? почему она хотела непременно меня унизить?). - Сергей, вы просто… Вы просто негодяй! Да, негодяй! Все эти ваши отговорки… Неужели вы сами верите в то, что говорите? Вы, педагог, специалист с высшим образованием, с вашим умом, способностями… И чем всё это заканчивается? Этим вашим "могу"?! Могу разносить газеты и буклеты. Могу расклеивать объявления. Могу раздавать рекламные листовки у метро. И что ещё "могу"? Воровать или просить милостыню? Вы не можете только нормально жить. Вы просто не способны на это! Сергей, вы рушите всё, к чему прикасаетесь. Я не знаю, откуда это в вас, не знаю… Сначала я думала, что элементарная слабость. Воли, сознания… Если бы так! Нет, теперь я понимаю, что всё гораздо, гораздо хуже. Вы просто переполнены какой-то страшной, чёрной, отрицательной энергией. Вы просто живое её вместилище!
Честное слово, я был искренне удивлён её словами. Я даже подумал (да, тогда я ещё мог думать), что она просто спятила от многолетней ненависти ко мне. Или просто сменила тактику и теперь решила внушить мне мысль о моей врождённой порочности…
Или тоже самое решила внушить Лене? Ведь прежние её скандалы и обвинения особых результатов не принесли…
Я тогда думал, что не принесли. Оказалось, принесли.
- Вы, Полина Петровна, прямо монстром каким-то меня считаете. Неужели вы думаете, что с педагогическим образованием, пусть и трижды высшим, так легко устроиться? А ум, способности… Главный и самый полезный талант в наше время - хамство. Я, увы, этого таланта начисто лишён. О каких ещё способностях можно говорить? И что именно, интересно, я разрушаю?
- Жизнь, Сергей. Свою и, к сожалению, жизнь Лены. И, полагаю, вы вполне это осознаёте. Я попросила вас приехать… Это не только моя просьба. И не столько моя просьба, сколько… Вы знаете, Лена просила меня…
Господи, глупая, несчастная моя Лена, ну о чём ты могла её попросить?
Зачем тебе это?! Я ведь рядом с тобой. Мы ведь вместе.
Что тебе нужно от неё?!
- Лена просила? Интересно…
От сквозняка качнулись шторы. Жёлтая солнечная полоска влетела с улицы, прошла по стене, по дверцам серванта, по табачного цвета, плюшевой спинке кресла, соскользнула на пол, прошла по серому потёртому коврику - и исчезла где-то в глубине комнаты.
И полоска эта в быстром беге своём выхватила на миг фотографию за стеклом. На фотографии - он всё тот же. Всё та же улыбка. Но мне показалось…
Именно тогда мне показалось, что улыбка его какая-то виноватая. Словно он и после смерти продолжал извиняться за свою жену. Так же, как делал это при жизни.
"Ты же, Сергей, знаешь этих баб… Ежели им чего в голову взбредёт - ничем уже не выбьешь. У них даже самый здоровый консерватизм может стать нездоровым. Ты воспринимай это всё… спокойней, что ли…"
Я спокоен. Не волнуйтесь, Павел Георгиевич.
Кажется, у нас с вами всё уже позади. И хорошее, и плохое.
Трамвай медленно вползает в поворот, тяжёлые его бока раскачиваются медленно. Вверх-вниз, вверх-вниз… Рельсы оборвутся. Скоро.
Острые края колёс врежутся в землю. Взметнётся облако пыли. И вновь осядет.
Станет тихо. Начнётся дождь. Сначала - едва заметный. Мелкие брызги, водяная взвесь. Потом капли станут крупнее и будет их всё больше и больше.
Откроются двери. Капли полетят в салон. В салоне - я один…