А потом снова вечер наступал…
Нет, на кладбище он не каждую ночь ездил. Этак умаешься лопатой то махать!
Да и машину жалко. Раз плюнуть её растрясти по грунтовкам то, в глубинке этой.
Но похороны старался не пропускать и на погосты ездил регулярно.
И вот однажды хоронили женщину одну.
Людмилой Сергеевной её звали. Молодая ещё баба совсем, тридцать только исполнилось.
От инфаркта умерла. Муж покойной на похоронах рассказывал, что последние полгода боли у неё тянущие были. То ли в лёгких отдавалось, то ли в боку где-то. Врач в районной больнице осматривал её раза три, да так и не понял ничего. Всё думал, бронхит хронический. Да только хрипов почему-то не слышал. Но диагноз свой не менял. А у неё, оказывается, сердце прихватывало… Но это уж потом выяснили, когда всерьёз уж прихватило. В больницу увезли её, а на следующий день уже родным передали (на почту позвонили, у неё то в доме телефона не было), чтобы забирали… Отмучилась, в общем.
Иван Петрович на гроб открытый глянул… Прямо чуть у самого с сердцем беда не приключилась от чувства такого сильного, что враз проснулось в нём. Такое чувство было, что захотелось ему вдруг на колени перед гробом пасть, да к ладони её прикоснуться. И погладить. Нежно, бережно…
И такой хрупкой показалась она ему, беззащитной такой.
И вроде не померла она даже - муж её бросил. И родственники все от неё отвернулись.
И из дома её выгнали. На кладбище отнесли.
Не выдержал Иван Петрович… В ту же ночь за ней и поехал.
Привёз её домой. Как положено, за стол усадил.
По такому случаю, особому, отборный, душистый чай заварил. С малиновым листом.
О жизни своей рассказывать ей начал. О работе своей (в тот день как раз корова одна телилась, да телёнок тяжело шёл, так что и намучился с ней Иван Петрович, но и рассказ его зато в тот день яркий получился, запоминающийся, даже с какими-то героическими нотками).
А уж час спустя, совсем уж разговорившись, стал Иван Петрович ей на соседей своих жаловаться ("… не здороваются даже… хоть за калитку не ходи…"). А потом (подумать только!) стал ей и про зверей, птиц да человечков своих рассказывать.
Ей он первой про увлечение своё подробно всё рассказал. Никому до этого не говорил (одной только знакомой признался однажды, что хорошо умеет из бумаги фигурки разные складывать, и в доказательство того пруд с лебедями ей показал).
Про Австралию он ей рассказал ("… и ехать никуда не надо! прямо тут вот, на дому, так сказать…"), про пруд с лебедями. Про кур и гусей.
А потом человечков своих решил показать.
Взял в руки одного, жёлтого. Любимца своего.
Ближе к ней поднёс, чтобы рассмотреть она смогла.
Улыбнулся ей человечек. Рукой махнул. Поприветствовал.
А она… Взяла да и в ответ ему тоже улыбнулась!
Не то, чтобы удивился Иван Петрович… Нет, обалдел просто. Замер недвижно, в лицо гостьи своей вглядываясь. Нет, не привык он к подобному то поведению, прежние то дамы тихо сидели да рассказы его слушали.
А лицо у неё и впрямь на глазах соками жизненными наливаться стало. Губы из белёсых розовыми стали и даже припухли как будто немного, словно бы кровь к ним прилилась. Кожа размякла и из голубовато-белой стала цвета топлёного масла, желтоватая. И пятна трупные исчезать стали прямо на глазах.
Красивая стала, глаз не оторвать.
- Это же это… - Иван Петрович пробормотал (даже и не зная, что сказать). - Чудо что ли?..
Читал он когда-то книги о мудрецах-некромантах, что мертвецов умели воскрешать. И твёрдо знал, что антинаучное это занятие. И вообще - дело пустое. Смерть - явление необратимое. Это тебе не телят да поросят откачивать. Да и мёртвого телёнка к жизни не вернёшь. А здесь - человек…
- Вы это гражданка как это?… - решился наконец спросить Иван Петрович. - Это как это можно то?
- Будто и не рады вовсе? - гостья его спросила и снова при том улыбнулась. - Сами в гости пригласили, час уж с лишним о жизни своей рассказываете. А как улыбнёшься вам в ответ да поговорить захочешь - так сразу глаза круглые делаются. Эх, мужики, мужики!.. Только себя слушать и умеете, никакого с вами общения не получается. Чайку может ещё подольёте, мой то остыл уже весь?
Подлил ей чаю горячего Иван Петрович, но в себя придти так всё и не может.
Нет, удивительно это всё таки!
- Нет, это конечно здорово очень… Но уж больно, Людмила Сергеевна, явление это необычное. Прямо на сказку какую-то похоже. Это же вы… Воскресли, получается?
- А от любви всегда воскресают, - спокойно так ответила Людмила Сергеевна, чай прихлёбывая. - Вот только мёртвых пожалеть да полюбить никто не догадывается. Оттого и воскреснуть они не могут. Лежат себе в печали, гниют потихоньку… Я вот день только один полежала - и то выть хочется…
- Это вы, пожалуйста, не надо, - забеспокоился Иван Петрович. - Я мужчина холостой, одинокий. Вся деревня знает, что я один живу. Ежели у меня кто выть станет, да ещё и женским голосом… Такие тут слухи пойдут.
- Ну это вы, Иван Петрович, напрасно, - гостья ответила. - Это я так, фигурально выражаясь говорю, что выть хочется…
"Надо же, выражаться ещё умеет" подумалось отчего то Ивану Петровичу. "Да ещё и фигурально… А женщина вроде интеллигентная".
- …А на самом деле тоска просто смертная. А вы вот меня не бросили…
- Людмила Сергеевна, а вы имя моё откуда знаете? - спросил её вдруг Иван Петрович. - Неужели… на том свете?..
- Да вы же сами мне представились, когда из могилы выкапывали! - в удивлении воскликнула Людмила Сергеевна. - Что ж вы всё забываете то! Или от волнения это у вас, Иван Петрович?
- Действительно, действительно… - Иван Петрович и впрямь из головы это совершенно выпустил.
- А то свет… Нет его, наверное, - сказала Людмила Сергеевна. - Скучно просто и всё. Лежишь, жизнь свою вспоминаешь… Так хочется, чтобы пришёл кто, поговорил… Вы уж меня не бросайте, Иван Петрович! Не хочу я обратно!
- Это как это - "не бросайте"? - забеспокоился Иван Петрович. - У меня, сами видите, дом маленький. Жилплощади, можно сказать, никакой, да и от колхоза улучшений не предвидится. Хозяйства своего нету почти, зарплата так себе, да и ту ещё дождаться надо. Колхоз загнётся, фермеров в округе - от силы два-три хозяйства, и у них, небось, и зоотехники, и ветеринары свои имеются… Нет, я не против, конечно… Но сами подумайте, мы ж это… Как жить то будем?
- Так, значит?! - спросила Людмила Сергеевна и голос её показался Ивану Петровичу каким-то даже угрожающим. - Как женщину беспокоить, из могилы выкапывать - так это жилплощадь позволяет? И истории ей разные рассказывать - это тоже мы умеем?! Замужнюю женщину в дом себе заманили значит, семью, можно сказать, разбили, а теперь - убирайся вон, значит?! Доживай, стало быть, в одиночестве?!! Подлец вы, Иван Петрович, вот что я вам скажу!! Совести у вас нет, у гада-а-а!!..
И в голос завыла, заплакала.
- Да что ж это! - заметался Иван Петрович по дому, время от времени подбегая к окнам и плотнее задергивая занавески. - Да это ж такая история приключиться может!.. Это ж безобразие такое!.. Подсудное ведь дело будет!.. Ой, да успокойтесь вы, Людмила Сергеевна! Я ведь тоже того… фигурально выразился!
- Не успокоюсь! - отвечала со слезами Людмила Сергеевна, не розовея уже даже, а краснея от бурных чувств. - Пускай тебя, гада, милиция заберёт! Гробокопатель хренов! Обманщик ты подлый!.. Что мне теперь, на улице ночевать? Или к мужу тридцать вёрст пешком топать?!!
"Да он это… от радости такой нечаянной инфаркт ещё получит" подумал Иван Петрович. "А, может, и впрямь?.. Пожить, попробовать?.. Не выгонять же, в самом деле…"
- Вы это… ты не реви, в общем, - сказал он, голосом робким и неуверенным (хотя и переходя уже на "ты"). - Ну ладно… Нравишься мне, правда… Оставайся тогда… место есть. Проживём как-нибудь.
Всхлипы прекратились так резко, что наступившая тишина буквально ударила его по ушам.
Людмила Сергеевна вытерла тыльной стороной ладони глаза и взглянула подозрительно на Ивана Петровича (не подвох ли какой?).
- Передумали, стало быть? И надолго ли у себя оставляете, позвольте спросить?
- А насовсем, - уже уверенно и беспечно ответил Иван Петрович. - я человек одинокий. Вам вот тоже идти некуда. Так что… Живите у меня, чего там. Одному ведь тоже… тяжело иногда бывает. И это… мы ж на "ты" вроде называть друг друга стали?
- И правда, - согласилась Людмила Сергеевна. - А к чайку, что ж? Нет у вас ничего? Приготовить, небось, некому?
А к рассвету уже ближе, когда с подругой своей (или супругой уже?) Иван Петрович спать укладывался (нет, вы опять чего не подумайте… это она настояла, чтобы вместе лечь), увидел он прямо над своей головой огромный жёлтый светящийся шар. Шар гудел и потрескивал, словно был под сильным напряжением.
"А почему это другие бабы не воскресали?" спросил у шара Иван Петрович.
"Да не любил их ты вовсе" шар ему ответил. "Чувств глубоких не было. Так, баловство одно холостяцкое…"
- Чего бормочешь то? - спросила Людмила Сергеевна, платье снимая.
"Спокойной ночи вам" сказал шар.
И погас.
Вот так и зажили они вдвоём.
Хоть дом его и на отшибе стоял, но узнали, конечно, люди, что в доме у Петровича баба какая-то живёт. Первые бабы, конечно, языки чесать начали. Кто она, дескать, да откуда появилась.
Знать её толком и не знал никто на селе (из другого района она была и тут, по счастью, знакомых у неё не было), поэтому версий разных напридумывали множество.
Но с расспросами к Ивану Петровичу никто особо не приставал.
Изучили уже за долгие годы Ивана Петровича, знали, что ничего у него не выведаешь.