День Благодарения
Скрудж не любил Рождество. Мой отец не любит День Благодарения. Он его ненавидит. Я знаю, что это не имеет смысла. Я имею в виду, что там можно ненавидеть? Есть еда и футбол, то и другое - в избытке, но отец все равно ненавидит этот день. Обычно все было не так плохо, поскольку вокруг находилось много людей, и его нелепое поведение и выражение неудовольствия не сильно привлекали к себе внимание. А если он не жаловался, то сидел в своей берлоге, и мы о нем просто не вспоминали. Обыкновенно индейку жарил мой брат. Он начал заниматься готовкой, учась в колледже. Они с друзьями обычно готовили традиционный для Дня Благодарения ужин в выходные перед праздником, на который все отправлялись домой. Я не помню, чтобы моя мать когда-либо жарила индейку, что хорошо.
К сожалению, брат с семьей не приедут к нам в этом году. Он собирался проводить праздник в Батон-Руж.
Мы отправились в клуб. Отец был членом загородного клуба в Хилликере, и мы в праздники оказались там. У них имелся большой танцевальный зал, заполненный достаточным количеством столов для размещения пары сотен гостей. Все столики застелили белыми скатертями, в центре каждого стояли сухие цветы. Почти за каждым сидело по восемь или десять, или шестнадцать человек. Большие семьи смеялись, ели и наслаждались жизнью. Но нас было только трое, и мы сидели молча.
Зал выходил на поле для гольфа, теперь покрытое несколькими футами снега. Отец стоял у окна, идущего от пола до потолка, и смотрел на снег. Наконец, он уселся за стол, повернувшись спиной к окну. Я удивился, что он не отправился с лопатой расчищать поле, чтобы не ужинать с нами.
Официанты и официантки в накрахмаленных белых рубашках и блузках приносили индейку прямо на стол, разрезали ее и давали каждому большие куски. Они также приносили большие тарелки с пюре, сладким картофелем, фаршем, клюквенным соусом и зеленым горошком. Имелся и большой шведский стол, где можно было взять суп, салаты, хлеб, сыр, оливки, маринованные огурчики и десерты. Там была тонна еды - и вся хорошая. Мы с мамой несколько раз ходили к большому столу, где все это было выставлено, но отец ни разу не встал со стула. Он просто сидел на одном месте и пил виски с таким выражением лица, словно у него в горле застрял большой кусок картофельного пюре. Подходили разные люди и здоровались с отцом. С этими людьми он или играл в гольф, или вел дела. Он отвечал несколькими словами, но ни разу не представил ни мать, ни меня, и старался как можно скорее прекратить разговор. Я не знал никого, пока не заметил, как в зал заходит Билли Годли с семьей. Это была большая группа, состоявшая из родителей, братьев, сестер, тетушек, дядюшек и бабушек с дедушками. Его отец работал полицейским, на самом деле - детективом, что было не очень хорошо для Билли. Ребята в школе смеялись над ним. Он болтался на втором этаже с Дегенератами. К тому же, Билли был маленьким и тощим, что нисколько не помогало. Но я считал его достаточно приятным парнем, правда, не собирался к нему подходить и разговаривать с ним. Два сыра "Велвита" не могли вместе ужинать в День Благодарения.
- Хорошая индейка, - сказал я матери. - Как ты думаешь?
- Хорошая. Не такая, как у твоего брата, но хорошая.
- Может, он приготовит индейку на Рождество.
Он обещал приехать на Рождество. Не думаю, что я бы выжил, если бы он не приехал. Отец собрался уходить, пока мы еще ели.
- Выпей кофе, - сказала ему мать.
Он встал из-за стола и пошел прочь. Мы отправились за десертом. Я думаю, что съел три куска пирога. Тем не менее, ужин в День Благодарения занял чуть больше часа.
Я отправился в туалет и увидел, что кого-то вырвало в одной из кабинок, причем мимо унитаза. Блевотина разлетелась по всему полу. Пахло уксусом и свежеиспеченным хлебом. От такого запаха обычно перестаешь дышать. Я задумался, не моего ли отца тут рвало.
Отец сидел в машине. Просто сидел. Он не включил радио, он даже не включил печку.
* * *
Когда мы добрались домой, отец сразу же отправился в свою берлогу, а мать сварила себе кофе. Я попробовал позвонить Анне, но она выключила телефон. Я оправил ей текстовое сообщение и ждал, когда она со мной свяжется. Она с родителями уехала из города на целый день. Они собирались навестить каких-то родственников или еще кого-то. Я не уверен, что она точно сказала, кого.
Брат в тот вечер позвонил позднее. Они какое-то время разговаривали с мамой, а потом он попросил к телефону меня.
- Насколько все ужасно? - спросил он.
- Ничего, выдержать можно, - ответил я. - Жаль только, что не ты готовил ужин.
- Мне очень жаль, что я тебя так подвел в этом году.
- Я все понимаю. У тебя же маленький ребенок, да и других проблем хватает.
- Я приеду на Рождество.
- Это будет здорово, - сказал я.
В любом случае день прошел. Я не думал, что день был ужасным, а в ту минуту мне на самом деле было все равно, приедут они на Рождество или нет. Если бы меня об этом спросили пару часов назад, когда я стоял в облеванном туалете, то меня бы это волновало. Но теперь меня гораздо больше интересовал собственный телефон. Я хотел посмотреть, не связывалась ли со мной Анна. И меня интересовало, собирается ли она вообще со мной связываться в этот вечер.
Она этого не сделала.
* * *
На следующий день мы с Анной отправились кататься на санках. Она появилась у меня в черных джинсах и ботинках и своем обычном длинном черном пальто. Я заставил ее переодеться в мамин комбинезон малинового цвета. Мама не надевала его много лет.
- Все промокнет, - сказал я.
День обещал быть теплым, возможно, температура поднялась чуть выше нуля. На мне был лыжный комбинезон, и Анна спросила меня, катаюсь ли я на лыжах.
- Я знаю, как это делается, - ответил я. - Может, когда-нибудь и покатаемся.
- Особо не надейся, - заметила она. - Мне повезет, если я переживу катание на санках.
Она вышла из ванной, посмотрела на комбинезон, в который облачилась, и спросила:
- А мы не могли бы пойти в такое место, где мало народу?
Примерно в пяти минутах ходьбы от моего дома имелась отличная горка для катания на санках, прямо к северу от Линкольн-роуд, и все ходили туда. Поэтому мы отправились на восток, по Вэлли-Вью-роуд, а затем вверх по Брук-роуд. Я тянул за собой двухместный тобогган. Мои брат с сестрой катались на том же тобоггане, когда были маленькими. Он все еще оставался в хорошем состоянии, хотя обивку можно было бы и подновить. Сани свистели, когда летели по покрытым снегом склонам. По небу плыло много облаков, воздух был очень влажным. Тротуары и улицы расчищались по мере того, как таял снег, но у края тротуара все еще оставалось много снега, который туда сгребали снегоуборочные машины. Сугробы были грязными, на них выделялся коричневый песок. Я почти хотел, чтобы снова пошел снег и скрыл грязь, чтобы вся местность снова казалась чистой. Время от времени мы слышали, как снег падает с крыш и ударяется о землю. Удар получался глухим. Однако теплая погода быстро закончится, ночью все замерзнет.
Мы прошли вверх по Брук-роуд и зашли в лес. Наверху крутой возвышенности нам пришлось остановиться и перевести дыхание. Рядом никого не было, даже машин на дороге. Пару горок расчищали в прошлом, хотели тянуть электропровода или еще что-то делать, но так и не сделали. Эти горки хорошо подходили для катания на санках. Они были не такими хорошими, как горка неподалеку от моего дома, но тоже вполне ничего. На Эштоне всегда собиралось много народу, а сюда никто не приходил. Мой брат был единственным, больше я никого не знаю. Именно сюда он приводил меня кататься на санках, когда я был маленьким.
Перед нами вниз тянулась белая дорожка, усыпанная снегом, по бокам ее росли густые деревья. Нужно было держаться строго по центру дорожки и не влететь в лес.
Анна огляделась и спросила:
- Я не закончу, как Этан Фром?
Я не представлял, кого и что она имеет в виду. Это была одна из ссылок, которую я не понял.
- Забудь, - сказала она.
- Я недостаточно умен для тебя, - заметил я.
- Ты мне прекрасно подходишь, - сказала она.
- Я - дурак. Я простой, как снег.
Это была шутка. Это была ирония. Я хотел сострить, но Анна уже принялась за одно из своих объяснений и исследований, игнорируя то, что я имел в виду.
- Снег совсем не прост, - заявила она. - Он только так выглядит. На самом деле он очень сложный, - она посмотрела на меня и рассмеялась. - Ничего не могу с собой поделать, - улыбнулась Анна, подошла ко мне и поцеловала холодными губами. Поцелуй подействовал на меня, как удар электрического тока. - Иногда я говорю глупости, - признала она.
- Я никогда не слышал, чтобы ты сказала глупость.
- Я - дегенератка, - сказала она. - Мне следует держать рот на замке. Больше походить на тебя.
- А мне следовало бы больше походить на тебя.