Солнечное затмение
Присыпав тело Клавдии Петровны навозом на дачном участке, Отец выпил 2 стакана молодого вина, съел абрикос, встал перед зеркалом и, внимательно глядя в собственные зрачки произнёс следующее:
- Приступ паранойи продолжается, но мы делаем вид, что пытаемся ему воспрепятствовать. Каким образом?
А вот каким: попытаемся склинить эти разные мировосприятия, найти с ними общий контакт, пересказать их друг другу.
Дружба самого с собой тем и интересна, что от себя сложнее недостатки упрятывать, а между тем…
Что мне теперь? Покаяться? Или к врачу обратиться?
Эти 2 темы уже в край задолбали меня.
А вообще-то меня всё задолбало.
Но из окна не брошусь, нет.
И не повешусь: хуй вам на лицо.
Поживу ещё, Солнцем палимый… - Отец развернулся и вышел во двор.
Шёл грибной дождь.
Кузьма живёт и действует
- Эй, вы… легонечко, легонечко… - напутствовал Кузьма.
Шахтёры кивали, но в их глазах отчётливо читалось адреналиновое безразличие.
Кузьма понял: эти - способны на всё. Это надо использовать.
Приятно иметь дело с людьми, которые понимают тебя с полуслова. С людьми спокойными и без понтов.
Сам того не желая, он накоротке сошёлся с главным шахтёром: Ефимом Боргыслаком.
Ефим был родом из Керчи. И был на 100 % уверен, что слаще керченских баб на целом свете не сыщешь.
Кузьма не знал, спорить или соглашаться: за всю жизнь лишь раз ебал он хохлушку, да и та была пьяна, и под конец наблевала Кузьме на голову.
Ефим хорошо стрелял, владел боевым самбо, но была у него одна слабость: бабы.
Ужас как до женщин охоч был Ефим. Ебаться любил пуще неволи. В последствии Кузьма использовал это, заманив Ефима к шлюхам.
Пока Ефим проникал в пылающий кисель языком и членом, тайные створки хуй-лю-лю распахнулись - горец с кинжалом бесшумно выпрыгнул из них. Ещё один прыжок - и кинжал уже проник Ефиму в глотку.
Жарко Ефиму. Умирает Ефим. А Кузьма - живёт и действует.
Предупреждение
Певцы благодарили публику лёгкой улыбкой, кланялись, принимали букеты и элегантно соскальзывали со сцены в тень кулис.
"Здесь вам не заповедник троллей!" - предупреждал Пантелеймона старшина Дробенчук, но Пантелеймон не послушал.
А вернее будет сказать: не услышал. Не захотел услышать.
Хватит с меня! - решил Пантелеймон.
Хватит этих ссор и дрязг:
Пусть раздастся стали лязг,
Лязг винтовочных затворов,
Из-за тьмы гнилых заборов.
Спорый выстрел от бедра,
Хуй - и крови 2 ведра.
Сухотка
Что такое сухотка, все наслышаны.
А я вам вот какую историю поведаю.
В одной стране, в большом и красивом городе жил, да был Бибздулярий.
И вот этот несчастный Бибздулярий решил, что может из собственной, извините, спермы, соорудить микстуру от чахотки.
И все чахотошные сосали ему хуй, подумать только - и излечивались!
Ай да Бибздулярий, сухотка его раздери!!!
Кормись пистонами
- Кормись пистонами, - предложил шахтёрам Тарас Коперный, - ваши пистоны в ваших руках…
Шахтёры восприняли данное заявление как издевательство. Они возроптали.
- Хуле они нам мозги ебать будут! - усмехался в кудрявую бороду Степан Щорс.
- Гуж-гуляри, буж-буляри, - согласно кивал Антон Затяжной.
Кормиться пистонами они не желали: пистоны вызывали у них стойкую изжогу (с ударением на 1-ом слоге).
Когда ж Тарас соизволил проверить, насколько правильно налажен контроль над сырьём моргов и усыпальниц, шахтёры напали на него сзади, сбили с ног, оглушили - и удавили тормозным тросиком от горного велосипеда.
Бржембрджембомжбрец
- Посмотрите на мои мускулы, - сказал Отец, заголяя торс, - я не качок, я гармонично развит.
- Ну, а то… как же ж… - послушно закивали дети.
Все они как один были одеты в полосатые фуфайки и серо-розовые панталоны.
Строгие воспитатели и воспитательницы стояли за их спинами, помахивая плетьми и приговаривая:
- Бржем-брджем-бом-жбрец, бржем-брджем-бом-жбрец…
- А подумать только, - продолжил Отец, по-молодецки тряхнув плечами, - подумать только, что я замочил своих детей и жену, родившую их, и нисколечко не сожалею.
- Бржем-брджем-бом-жбрец…
- Ага… именно. Он самый. Несомненно. - Отец почесался.
Дети поёжились. Многие привычно расслабили анусы.
- Ну, так вот, - Отец сплюнул кусочком кожи, - я и говорю: бржем-брджем-бом-жбрец, бржем-брджем-бом-жбрец, бржем-брджем-бом-жбрец, бржем-брджем-бом-жбрец…
Набросок углём из жжёной человеческой кости
Дневник Буратино содержит и такое рассуждение:
Я - циничный и жестокий гад, да - а что поделать?
Ведь результат-то - вполне благопристойный: я дарю людям счастье.
Но счастье нынче в такой цене, что люди непременно перегрызут друг другу глотку за лишний кусок, ибо боятся они, что ежели одному прибудет, то у другого, непременно, отымется.
А счастья ведь много: хватит на всех.
И поэтому, используя самый бессовестный шантаж и подлейшую ложь, я скрываю от каждого чужое счастье, потому что, увидь его они - ринутся, и разорвут на части.
И удача моя тогда погибнет.
Что-то вдруг вспомнилось…
- Это ты, дурачок, по молодости думаешь, будто что-то решаешь… на самом деле, всё давно решено за тебя, - говаривал воскресными вечерами Отец старшему сыну Николаю, покуда был тот ещё жив.
Верил в Кольку Отец. Знал: смышлёный парень вырастит.
Тоже говорил ему и Буратино.
- Ну, а если кто-то за меня уже всё решил, я, стало быть, могу делать, что захочу, и не ссать за последствия? - возбуждённо ёрзал Колька.
Юля разливала им чаю, доставала пряники.
- Ссать или не ссать, это уж тебе решать, - пожимал плечами Отец, - тебе видней, как относиться к собственному будущему.
А затем отца вызвали в школу.
Дома Колька привёл зарёванного Генку, и вместе они повинились:
- Никак не можем взять в толк, пап, отчего люди так бессовестно пользуются нашей добротой?
- А кто научил вас быть добрыми, дети мои? - руки отца дрогнули.
- Вы с мамой… - вытирал слёзы Геннадий.
- Неправда. Мы с мамой учили вас быть сильными. А сила всегда имеет два полюса. Это палка о двух концах; монета с двумя сторонами. Вы не можете заплатить мне половиной монеты, распиленной вдоль, дети. Захотели орла - получите решку. И ежели вы совершили нечто доброе - поспешите уравновесить этот поступок равновеликим по значению злодеянием - и счастье придёт к вам. Вы не поймёте, что это и было оно: счастье. Но это уже совсем другая история…
- Ну, ты, батюшко, с нами как с малолетними разговариваешь… - Николай, сурово усмехнулся, - что же мы, Ницше не читали?… Slayer не слушали?… Генка, вон, и то: хоть мал, и ревёт, но в душе - истый самурай. Или даже - Всадник Апокалипсиса…
- Ты особо-то не рассуждай тут! - взъярился вдруг ни с того, ни с сего Отец, - Доверия не оправдаете - дух из вас вышибу! Мы с мамой вас породили - мы и прихуячим!..
Вечернее
Пантелеймон познакомился с Кузьмой в городском парке, куда оба пришли поглазеть на первый снег.
Уже смеркалось, тротуары наводнил пеший люд, но парк был пуст, и следов на белой простыне было немного.
Считая себя единственным на целом свете, Пантелеймон прогуливался вдоль скамеек, и, разглядывая отпечатки подошв, декламировал под нос себе:
- Считаешь, что милое братство уснуло?
Сидишь на столбе супер-твёрдого стула?
Всё давишь фурункул на левой ноге?
Читаешь молитву старушке Яге?
Брось, милый: рояли в кустах нам не новы.
Сыграть на них мы, безусловно, готовы,
Вот только беда: с пианистом из Чили,
Мы "Мурку" с грехом пополам разучили…
- Простите, это ваши стихи? - невольно вырвалось у шедшего за спиной Кузьмы.
Пантелеймон же испугался необычайно. Шок от сознания, что всё это время мысли его подслушивало чужое существо был так глубок, что, не отдавая себе отчёта в происходящем, он со странным, жабьим каким-то воплем вцепился Кузьме в горло, и при этом обильно дристанул.
Кузьма был шокирован происходящим не менее Пантелеймона, тем более что в упомянутый момент времени находился под воздействием циклодола. Он вообразил отчего-то себя магом, принимающим экзамен у послушников. Экзамен по литературе.
Кузьму скрутила жестокая судорога, приведшая к почти полному параличу с сопутствующим кататоническим ступором.
Пантелеймон не стал добивать его: он хотел сначала убежать, но ведь прежде надо было вытряхнуть говно из штанов.
Пока был он занят этой кропотливой работой, взгляд встретился с остекленевшими глазами Кузьмы - не срезанный вовремя шип совести ужалил мятежную душу. Удалив кое-как какашки, Пантелеймон взвалил Кузьму на плечи подобно бревну и оттащил домой.
Так завязалась их дружба.