Сейчас бы homo живёхонького, с юношеской силой чувств, с трепещущим как от ударов тока очком, едва расчехлившего фольгу на гениталиях. Хотя, при чём тут фольга? у homo фольги не бывает - у них это… белок, мясо.
- Ну, что, Елдоп? Какие будут предложения?
К этому моменту я чётко реинсталлирую, что ни в коем случае не должен сообщать им своё настоящее имя.
Это будет непросто: Елдом и Елдоп - имена созвучные, и в семье мать часто называла меня именно Елдопом, а отец дразнил еще Елдославом Елдометровичем.
Какие предложения…
- Давайте прежде всего озаботимся едой, а не елдой, - предлагаю я, - нет смысла скрывать очевидное: без подпитки мы - ржа. И никакая переплавка не поможет.
- Yes, - поддерживает Мамочка.
Я канифолю её резьбу с продолжительным скрежетом, но Ефим Тимофеевич вмешивается:
- Сейчас всё дело в молекулах. Где по молекуле зарок, - там новый уровень. Про заговор ментовской ноги слыхал?
Мы шелушим сектора и меняемся данными.
- Прямота BB всегда умиляет, - гудит Дрозд, - мы, уважаемые, можем зарядиться гораздо более простым способом: если разойдёмся сейчас врозь - каждый в сторону своего сектора. Я отсканировал этот путь через сохранившиеся с прошлого плана фильтры.
- Но разве нас собирали втроём в той комнате, чтобы затем мы расстались? - шелестит Мамочка.
- Почему мы обязаны следовать их планам? - сверлит Тимофеевич, - логично предположить, что внешние силы рассчитывают на наши совместные действия в воплощённом уровне. Поэтому самое время распределиться для синхронной блокировки: разойдёмся в противоположные стороны, и если моя догадка верна, очень скоро мы снова встретимся, и наши батареи будет полны…
- Чтобы замести ментальный след, сдвинем по сектору, - предлагаю я, перенастраивая целку.
- Принято!
Мы поворачиваемся друг к другу спинами и соскальзываем в стороны.
Поначалу я не чувствую ничего, кроме отупения.
Некоторая усталость присутствует, но я знаю, что усталость - это атавизм.
Уставать могут люди. Румбо - не устают никогда.
"Потому что мы железные: стоим, либо падаем замертво".
А мне нужно - всего лишь двигаться. Вперёд, в полосу тумана на горизонте; размеренно, не торопясь…
- Да что, в самом деле, за хуйня такая, - думается мне, - на хуй всё… на хуй эти вечерние посиделки с бледноголовыми… на хуй капризы: подай бельё, потуши свет… на хуй балерину в динамической трубе, на хуй споры, на хуй лохмотья… свисающие лохмотья, старые драные, которым сам чёрт не брат…
Что я несу?
Откровенную чушь какую-то.
А надо-то мне всего лишь - двигаться.
Ловить волну. Подсосаться к волне всего лишь.
Я перемещаю тело. А тело - не перемещается. Очень тяжело им двигать: каждому предстоит встретиться когда-нибудь с этим чувством. Даже несмотря на то, что железным всё нипочём - кажется иногда, что вот-вот и оно надломится, треснет, согнётся, - потому что там какие-то молекулярные связи нарушены: смех без причины, немотивированная агрессия, подавленные страхи, - а если проще: тщательно-маскируемая трусость, - и еще куча всего такого, что каждое в отдельности может привести кое-куда… кое-куда глубже.
Внезапно я понимаю, что пытаюсь по-человечески переставлять ноги, но в то время как сам лежу на спине. Лежу под сильным источником света.
Возле меня Ефим Тимофеевич и Мамочка.
Из моих запястий торчат трубки.
В ушах мягкий звон, словно звенят серебряные кубки.
Обхуярен, похоже, я в дым.
- Елдомкрат, дышите глубже! - гудит доктор.
- Дыши глубже, Елдом! - вторит ему сестра милосердия.
- Что? Где я?
- Успокойтесь. Спокойствие - прежде всего.
- Расскажите это своему елдоконструктору, уважаемый…
Я не хочу придерживаться этикета с этими ржавыми докторишками, для которых я - лишь испытательный кролик, хуеголовый писунишка.
- Елдомкрат. Вы находитесь в центральной нервно-распределительной клинике. Вас доставил к нам ваш друг Ергодыч… Ергодыч Залупигной. Припоминаете такого? Вам стало плохо в циркульном перемещателе… припоминаете?
- Определённо.
- Так вот, с тех пор вы не приходили в себя. А сейчас у вас налицо улучшение. Помимо лобных анализов это ясно читается по трезвому взору, которым вы смотрите сейчас на меня, и мою помощницу № ВВ05350150. Я распорядился, чтобы принесли дозу: после восстановления от циркульной контузии организм настойчиво потребует подпитки.
- Понимаете ли, доктор… у меня только что было ощущение, то есть, своего рода глюк… и в этом глюке вас звали Ефимом… а вашу помощницу…
- Не стоит рассказывать это вслух! - перебивает меня @, - ваши глюки - ваше личное дело. Здесь же встаёт вопрос о делах 0бщины.
Я смотрю на Мамочку, затем на свёрток фольги на подносе, выезжающий из распределителя пневмо-подачи.
Надо поверить в себя. Поверить в собственные силы.
Смотрю на поднос: треугольный амулет е-льда, электрод и колба "о-п" из тяжелых солей и сукровицы.
- То есть, что значит, позвольте спросить, 0бщинных? - я впрыскиваю себе 8 точек "о-п", отодвигаю поднос, вертикалю туловище, сканирую торчащие из запястий трубки.
(Я, я, - повсюду здесь один я, - другого не ищите! - взрывается в мозгу генерирующий поток мыслеформы.)
- Молотишь сурьму? Шелестишь? - сверлит Мамочка.
- Принимая во внимание, что вы находились вне сознания около двух лунных фаз, - с вялой торжественностью объявляет доктор, - вы не имели возможности исполнить предписанный вам поцелуй Паяла…
…Ах, вон они о чём!..
Я хочу встать, но @ делает решительный жест в мою сторону:
- Мы предъявили вашу опись sанитарной sлужбе - прошу вас, присядьте. С сожалением вынужден сообщить, что данное обстоятельство, хотя и принято в реестр приемлемых выводов, но в целом, при учёте разброса по весам в остальных показателях, как то: бороздистость, чебохто-бохто, сопротивляемость жилы, устойчивость к стрессу, пугливость, пронырливость… и ещё рядом сопутствующих… комиссия, в общем, однозначно склонилась к решению подвергнуть вас переплавке.
- Но…
- Комиссия приняла во внимание смягчающие обстоятельства, и вынесла вердикт о переплавке под общим наркозом. Вы ничего не почувствуете. Вас усыпят, как homo перед изъятием органов.
- Я имею границы опротестовать решение комиссии? - с надеждой корочу капиллярами.
- Только постфактум. Это решение разряда АА+. Усыпитель уже поступает по катетерам.
- Ах, вы… - я дёргаюсь, вырываюсь, бью доктора формой застывшей ладони - ответный лязг подобен треску лопнувшей рессоры, - я прорываюсь и лечу наугад…
Сейчас голова пуста.
Сердце гонит волну.
Что-то сугубо личное, выстраданное долгим как дельфинья елда путём проб и ошибок.
Желтоватый туман вокруг меня. Степь в низко постеленном желтом тумане.
Сбавляю темп и плыву навстречу возвышающейся впереди постройке.
Это платформа на сваях. И на платформе - нечто вроде цистерны.
Deja-vu? Это было со мной недавно, хотя временами я готов поклясться, что видел лишь навязчивый сон.
Неужели окружающее меня сейчас и есть мой реальный вторичный подуровень?!
Я втягиваюсь по жирному стержню, опрокидываю люк и врастаю в помещение.
Вижу вокруг себя стены: узкие стены. Вытянутое помещение: как обрубок коридора. Обрубок.
Передо мной Дрозд.
Он заглядывает мне в глаза и произносит:
- Эй, ты очнулся?
<Это он мне… вы поняли?>
Эхо в ушах.
И постепенно начинаю понимать, что произошло.
Мамочка льнёт к Ефиму, потираясь передним контактом.
Пару раз они отчётливо искрят.
В воздухе запах озона; от электромагнитного всплеска ноют зубы.
Мамочка расчехляет панцырь. Мы с Дроздом наблюдаем её е-блок.
У Мамочки завидный е-блок.
Дрозд расчехляет фольгу и предъявляет рудный калач.
У Дрозда солидный калач.
Электричество гудит в моей голове причудливым ритмом
Ум-ца-ца
Ум-ца-ца
Ум-ца-ца
Ум-ца-ца
Яркие голые туловища Дрозда и Мамочки неестественно контрастируют с невыразительной серостью интерьера.
Ефим Тимофеевич разворачивает Мамочку, и я вижу, как она вся дрожит, в предвкушении е-блока.
Тела с глухим звоном соприкасаются, я наблюдаю рудный калач, ввинчивающийся в е-блок и заставляющий Мамочку вздрагивать, закатывая глаза.
Вот он принимается размеренно биться, точно зависнувшая в трансе поршневая система.
Мамочка глубоко дышит, жмурится и сжимает пальцы на ногах.
От неё идёт сильный запах.
Ум-ца-ца
Ум-ца-ца
Ум-ца-ца
- Присоединяйся, - выхлюпывает Дрозд, распространяя угрюмое металлическое зловонье.
- Хочу в рот… в рот… - шепчет Мамочка, а я охватываю корень происходящего, ощущая набухающее в стекловолокне жало.
Ум-ца-ца
Ум-ца-ца
Она тянется ротовой помпой к zалупе.
По телу волнообразно расходится приятная щекотка.
Щекотка исходит словно бы от раздражающего предмета в заднем проходе, захватывает и постепенно становится как бы на грани переносимого.
Ум-ца-ца
Ум-ца-ца
В момент ясного осознания, что всё это неминуемо должно как-то разрешиться - в этот самый момент несдерживаемое спазмирующей мышцей семя устремляется вон…
Кабель Мамочки красный и липкий. Её гортань издаёт звук, напоминающий трение напильника о вращающийся точильный камень, тело выгибается и вздрагивает с неравномерными вспышками.