Вагон укорачивается с выворачивающей желудок вибрацией.
Я неуверенно соскальзываю на платформу и опускаюсь на тёплую освинцованную трубу большого диаметра.
- Эй, ты, чего уставился? - хлопает по плечу штуцер в подтяжках.
Я вспыхиваю:
- Ергодыч.
Ергодыч - мой старый приятель ещё с испытательной школы. Не виделись с ним с мегафазу.
Но вспоминаю:
"Паяло. Я должен поцеловать его".
Распрямляю колени:
- Ергодыч, прости, дружище - очень спешу. Был сейчас у Хрустальной башни: там Володар и Пентакль. Но срочно понадобилось вернуться…
- Не объясняй: я на жёлтеньком, - с оловянным хохотом отмахивается тот.
Вместе с воспоминанием меня охватывает непонятный испуг, холодный шар страха раздувается у позвоночника и проникает в кишки, предательски парализуя перистальтику. Облокачиваюсь о стену, глубоко дышу и время от времени стискиваю зубы.
Похоже, я обоссался?
Это даже смешно. Надо же: взрослый румбо - и обоссался как шуруп. И самое неприятное, что моча какая-то липкая и холодная.
- Эй, что с тобой? Тебе плохо, брат? - шелестит Ергодыч.
- Ничего, сейчас пройдёт: просто ушатало в "циркуле", - пытаюсь щериться.
- Это бывает. У меня раньше часто так было… э, да у тебя кровь! Гляди-ка! - он тычет мне в брюхо.
Не понимаю этой шутки.
Опускаю глаза и вижу, что брюки намокли тёмным.
Гляди-ка блядиха… куском мозга… натруженным куском мозга, замедленно приговорённому к паровозной топке… чадящим, как парочка чеботарей из-за гаубицы… хоронящим родителей на потаённой турбинке сверх-вещества…
- Эй, брат, что с тобой? Я вызову доктора! - Ергодыч обнажает переносное верещало и оглушает космос адскими выхлопами о-п.
Сейчас они заберут меня, вы поняли?
Докторишки, падлы такие, заберут меня. А Ергодыч - похоже, он с ними заодно… Меня хотят отдать на переплавку, вот оно что!
Чудовищно!
Как мог я так оступиться!? Открыться поездкой на циркуле - и потаённый враг воспользовался этим для удара!
Подкрался под личиной старого приятеля-Ергодыча.
Отсосал у ленина владимира ильича.
Разрушил мозг простодушным свистом.
Перечитал том старины-Свифта:
Про то, как лилипуты дуют в кожаную дуду,
Про то, как великанши макали Гулливера в пизду.
Вот оно, значится, как они заманили меня…
Дешёвыми понтами и постной говорильней.
А я - как, человек последний повёлся.
Тот, кто так ведёт себя - homo тот и зовётся.
И вот доктора уже несут на носилках.
Сопротивление бессмысленно: поди их осиль-ка…
Но я всё же попробовал, и ударил одного из них в горло.
Сразу же пропустил, так что в глазах померкло от боли.
Они втыкают в меня иглу и шепчут неприятные вещи.
А я не могу возразить, ибо боль парализует мозг мой тлеющий.
Скажу смерти: поспеши, сруби в срок - пока зрел ещё.
Хуета на костылях и с катетером - жалкое зрелище.
На короткое мгновение я прорываюсь в реальность сквозь липкую пелену звенящего бреда, но реальность кажется давно ушедшим сумасшедшим сном, который промелькнул в ночи подростковой поллюцией.
Доктора летят меня на флаере; я не парализован, но двигательный аппарат странным образом расстроен: ощущение такое, что тело растворилось плевком в бездне, и осталась лишь малая часть - сахарно тающая.
Назад, назад: отмотайте жизнь! Верните меня к Хрустальной башне! К чёрту паяльник! Паяло… Я вернулся, потому что должен был поцеловать Паяло… Во что бы то ни стало поцеловать его.
Но отчего так вышло? Ведь целовать Паяло - дело молодёжи, а я - состоявшаяся, в общем-то, личность. Мне скоро 2/3, можно сказать. А веду себя подчас как шуруп. Надо же: решил шутить с циркульным поездом. 3 поездки по 54 дуги подряд - не каждое тело такое выдержит.
Потому что надо было поцеловать Паяло.
Потому что Паяло - это была моя плата за иллюзию независимости.
Трусливая, в общем-то, плата: я должен был растворить сок одного бледноголового жиро-наладчика, а некто Бурдомчал по ошибке закоптил казенный сплав.
Звякнул земляной барон, как обрезок рельсы: на переплавку!
Тогда за меня вступился Фурго, посторонний румбо, в общем-то, но из козырной касты. У Фурго были связи. И они смягчили приговор до паяльника. И я узнал, что такое незаживающий ожог на губах.
А теперь выходит - всё же на переплавку?
В чём же моя вина такая перед 0бщиной?
Разве не воспитывал я себя в духе румбоидальной 0тваги и чести?
Или не клевал духовный хлеб боба и езя, не щупал родника металлической прото-начинки, не питался мясом человечьих детёнышей, высасывая мозг с усердным урчанием?
На моих плечах и груди - шершавый шрам ожоговой татуировки принадлежности к касте. Мой отец - Гургондулай Джазгубыль - почётный донор страны Голубоглазых Канатоходцев, и брат его служил в канатоходном министерстве Кнутовища и Хобота.
Моя мать - предположительно, тело № ВВ87500201 (предположительно, потому что у отца была в те времена и другая: ВВ02026662, к которой он гонял в Nахабино; но однажды он её сильно разбил, и на момент моего зачатия она проходила починку в sанатории).
В sанатории он её не навещал, а по телесной надобности навещал ВВ87500201, к которой сильнейшую страсть питал ещё с молодости.
И так они зачали меня - в тайне от Барсуков из Пластилина.
И я всегда почитал за мать ВВ87500201, к коей отец всегда испытывал большой пиетет и острое возбуждение.
Но мать на итог растворила свой сок с 0тдельным свадебным отделением и ушла в половое подполье. Отец испытывал по этому поводу жесточайшее недоумение. Его терзали галлюцинации с растворением в яде лица и головки цилиндра.
ВВ87500201 была относительно новой моделью, которую собирали в Центральной Некро-клинике (это вам не дешёвая электрическая женщина с анального подиума баронессы Кокунцыль!): она умела зажимать калач не хуже пропановой помпы, а сосала так, как 3 Ебональдо Гугумболо не отсосут. Ноги первоклассные.
Так за что ж меня теперь в переплавку?
Куда впрыснул яд невидимый червь?
Двери Преисподней растворяются передо мной, и демонов в белых халатах сменяют дьяволы с пирамидальными головами. Они словно из стекла: тугие, пуленепробиваемые.
Я слышал, как происходит переплавка: румбо заставляют заглотить толстый вольфрамовый стержень, а потом он разогревается внутри, и металл твоей плоти вскипает.
Паяло, которое я целую, и есть этот стержень, вернее, обрезок его, торчащий из стены и неравномерно разогреваемый до искрящегося белка. Если повезёт, вы целуете, когда он немного остыл. Приказ приходит раз в полуфазу - и до конца текущей четверти паяльник должен быть целован. Приказ может застигнуть вас где угодно: по дороге в додзе, во дворце писсуаров, на стрельбище, в женщине, отрывающей газопровод. И вы должны выполнить. Потому что каждый пропущенный поцелуй - это чья-то жизнь, которая могла бы длиться ещё, но только что оборвалась.
Таким мартыном Центральное управление поддерживает энергетический баланс 0бщины. Поддерживало, поддерживает, и будет поддерживать. Жизнь должна быть ликвидна: вы должны иметь шанс продать и откупить её обратно столько, сколько захотите. И поцелуй Паяла - отнюдь не самый трудно постигаемый способ повышения доходности энерго-инвестиций. Это-то я успел понять, пройдя череду одупляющих укусов раскалённого жала.
Но для переплавки необходимо сначала растворить тебя - отсюда паяльник.
Некоторым его вводят по одному в каждый из сфинктеров.
Как поступят они со мной, рыцарем тритонов и души-гузияго, сорвавшим однажды чумовой банк на жировой волне некро-пресса?
В какую фазу войдёт заново-выплавленное естество моё?
Расслоится память, вскипят глаза, лопнет печень, поедут швы на шаровом балансире…
И я сцеживаю непослушным ртом слова легенды Преодоления.
Они врезались в мозг как тавро, как ожог, как карбункул - и я снова слышу нержавеющий голос жреца:
"…Когда Час пробил, мы должны были выбрать. Жизнь сама была раскалённой стружкой на конце отравленного шила. Мы знали о пяти первоэлементах, знали от Древних. Древние видели Шило. Древние вонзали Шило в Плоть Вечности. Плоть тоже состоит из пяти первоэлементов: из Металла, Огня, Земли, Воды и Дерева. Человек - лишь звено в цепи, мутант на Весах Бездны. Человек - это Личинка. Человек - zверь. Чтобы выжить, мы должны сбросить человеческую кожу. Чтобы выжить, мы должны стать чистыми.
Мы могли стать Деревом, и смешаться с Зелёным Ковром, проникнуть корнями в почву, пить сок, вдыхая свет Солнца. Но жизнь растения - слишком спокойна. Споры грибов разносятся ветром. Где упадут они? Мы хотим управлять этим ветром, а не гнуться под его строптивым порывом!
Мы могли стать Водой: стремительным, бурным потоком, сметающим города и питающим Мёртвых. Но у воды отсутствует форма, а нам необходима форма, пусть изменчивая, но твёрдая, ибо мы желаем утверждаться, а не просачиваться, как кровь сквозь бинты!
Мы могли стать Землёй, как бесчисленное множество наших предков, ушедших в Землю, и питающих собою Воспалённое Чрево Планеты. Но мы не можем позволить себе быть пищей, будь она Пищей Богов - или Пищей Червей!
И мы могли стать Огнём, вездесущим безрассудным пламенем, испепеляющим, рвущим, мятущимся в вечном тоскливом мерцании… Но безрассудство Огня не знает предела, и Великий Пожар бесплоден! А мы не должны погаснуть!
И тогда - мы стали Металлом.