Для начала, попытаться достать велосипед, а лучше еще - мотороллер. В приморских городках всегда разъезжают на скутерах. Найти супермаркет и покараулить у входа… Или нет… может, лучше, наоборот - остаться здесь, смешавшись с толпой туристов? Тут наверняка их много. Среди туристов закосить под местного, среди местных - под туриста. А врагам не придет в голову, что я - рядом. Они же в отпуск поехали: то есть, с работы проч. Откуда же мне, их клиенту, здесь взяться? Прошли мимо, не заметили… да, но как быть с объявлением на стене? За что разыскивают, вот бы узнать… убил мясорубкой врача, не иначе… смешно?.. надо вернуться, прочесть, но возвращаться страшно. Может, лучше на станцию? Поездом приехал - поездом уедет. Но на станции дежурит патруль, и фотографии эти - наверняка там расклеены. И на магазине… стоп! Магазин же назывался "Елда"! И бар назывался "Барсук"! Значит, он где-то в России! Но где? В Сочи? В Крыму? Где еще у нас тёплое море?
А с чего он вообще взял, что здесь есть море? Он его видел? Нет. Только воздух нюхал. Пальма у ресторана? Искусственная, вполне вероятно. Он может вполне находиться в Сибири, в разгар недлинного лета… недаром штаны на нём не курортные… Так что же делать?.. Что делать??..
Вывернувшая из-за угла машина ослепила фарами, хлопнула дверца:
- Вот он, держи!!
Что было мочи кинулся в сторону вокзала, на бегу завернул в закоулок, показавшийся входом в дешевые апартаменты. Там снова попал под луч света, бивший из окна пиццерии, и со всего маху сбил с ног старуху в чепчике.
- Стоять, падло! - в руках кудрявого жирдяя в униформе тускло сверкнула сталь: он быстро прицелился и выстрелил дважды.
Румбо рухнул как подкошенный, забрызгав мозгами ступени.
Завыла сирена, и прощально мигнули фонари наверху.
Перевернувшись на спину, увидел Лёху с Нерестом, 3ою и Ефима Тимофеевича.
Румбо лежал на холодном полу своей камеры, а они возвышались над.
Было промозгло, воняло лаком и рвотой.
- Пускай остынет маленько! - Ефим Тимофеевич щелкнул рубильником, ботинок Лёхи-и-Нереста врезал под ребра. Дверной проем выпустил свет, мелькнул тенями и затворился с грохотом роняемого в могилу гроба.
Пустое пространство
Ефим Тимофеевич вставил магнитный ключ в щель, и металлические створы разомкнулись. Они вошли в просторное помещение с обоями из сиреневой шерсти, сферическим потолком, низким обтянутым светлой кожей диваном и матово-черным диском журнального столика.
Расселись. 3оя налила в бокал "Нарзана", вооружилась пультом климат-контроля.
- Ну, чего делать-то будем? - спросил Лёха, ковыряя мясо на лице, - если просядемся на этом челупане?
- Не просядемся, не конбобось… - покрутил молоточками Ефим Тимофеевич, - дай наладить связь, а уж мы свое возьмём… меркантильным я никогда не был, и Румбо-17 у меня не самый лучший экземпляр…
- Но ты говорил, у него мокрые ладони? - отложила пульт 3оя.
- Кто говорил, я?
- Это я говорил, - поднял палец Лёха, - а мне передал Нерест через анальный зонд.
- Нерест, ты действительно передаешь ему информацию прямой кишкой? - 3оя вскинула брови.
Нерест кивнул.
- И ты сказал ему, что у Румбо мокрые ладони?
Нерест кивнул снова.
С минуту они молчали.
- Вон как оно, дело-то поворачивается, Ефим Тимофеевич! - посолил лицо Лёха.
- А как оно, по-твоему, поворачивается? - тот вцепился в колени руками.
- А так, что скоро молнии в тумане свадьбу русскую сыграют! Руки-то у него не заводные, и карусель в голове не сто копеек стоит.
- Не сто копеек, говоришь… - Ефим Тимофеевич отогнул крышку у банки кабачковой икры, - хорошо, пускай не сто копеек. Пускай даже не рубль двадцать. Это мне не будет суматошно. Мне суматошно, когда я вижу, как мои коллеги шелестят бациллами: вот это мне суматошно, да… я на них рассчитывал, как на смену поколения, в рот его ебать… а они пошли на случку с бестолковкой как дырявые гвозди! И мимо кассы, всё - мимо кассы…
- Но я ведь "журавлей" предупреждал, чтоб не трясли кабинкой! - возразил ему Лёха, а Нерест кивнул.
- Ты предупреждал? - скривилась 3оя, - еще скажи, что Соломон не причесал зарплату… Чимпаро на твое произношение мы ложим!
- Прическа - королеве не чета! - погрозил пальцем Ефим Тимофеевич, - а я бараньи головы блюду! А коль скоро наш народ без чистогана решил остаться, тут все вопросы не ко мне, а к Главному Силовику: буду на репе струиться.
- А Главный Силовик тебе скажет: почивай! - усмехнулся Лёха, а Нерест кивнул.
- И морду в стакане перевернет на рубль двадцать, - поддержала его 3оя, намазывая кабачковой икрой разрезанный вдоль французский батон.
- Вот я и думаю, что вы всегда так рассуждаете… - прищелкнул пальцами Ефим Тимофеевич, - но ведь если пройти в калитку, да положиться на случай, это очень многое сразу поставит на карту. Наша с вами репутация: это, во-первых. Репутация Главного Силовика: это, во-вторых, затем… по кругу. И после круга, в общем, ланч тайм, и всё такое, как у иностранцев ёбаных принято, когда они кутерьмою совьются там у себя на залупных раковинах… по мне прическа виновата, надо же! А мне по прическе, что виноват. Я на слепую гору не обезьяна! Тогда сказал, и сейчас повторяю. Потому что все привыкли только о себе думать, а об общем деле - это нет, как же, мы в изумлении… ну так и прожуйте свое общее дело вместе с кубиком! Плещеев и команда, бля, половозрелых космонавтов…
- Залупной раковиной по голове не постучишь! - едко захохотал Лёха, - у честного трудяги всегда найдется пара лещей для подружкиного вымени! А ты не психуй. Ложись и паласато. Разуверился в нас, Ефим Тимофеевич, так и скажи на летучке: считаю, мол, что товарищи наше доверие не оправдали, и Главный Силовик просрался жёлтым корнем. А если кто по факту имеются возражения, попрошу в порядке живой очереди к секретарю, и оставлять записки ртутные. И мы всё разберем и посмотрим. И вынесем дружно вердикт. И пусть затрубят вместе с нами.
- Затрубят-то они, затрубят… да толку в трубе той уже не будет! - Ефим Тимофеевич пристукнул копытом.
- Это почему это?
- Это по тому это… по кочану это. Мимо женской влаги не пройдешь: остановишься, пошуршишь мандовошкой в салатовом. Вот так точно и рукамодей, если ранец не проветрил.
- Почему это не проветрил… проветрил! - обиженно буркнул Лёха, а Нерест кивнул.
- А раз проветрил, должен знать: молва крива на вымя. И жрёт салага мой хрусталь, и в колбасе нашел счастье. В самой простой колбасе, представь себе. И я покупаю ему эту колбасу. Не часто: чтобы не баловать. Чтобы он экономил, не съедал всю за один день. И он её экономит, затягивает по ломтикам… например, смолотит пудинг - а потом колбаской сладенько так закусит… Мир дому твоему, называется. И на соседей кивать мне нечего! Сам сосед. Сам науку быта на педалях изучал! Прогнёт рекомендация бражника, или не прогнёт… на всё свое понятие имеется. И это понятие - натянуто как струна. Или как календарь. Отрывной календарь безвозмездных пространств…
- Безвозмездные пространства… это так глухо… - мечтательно потеребила мандарины 3оя.
- Безвозмездные пространства это моя душа… - важно засопел Лёха, - это мой билет в потустороннее, мой меч, колбаса и маятник. Моя водка, молодка и фистула. Мой паровозный батальон. Если безвозмездных пространств не будет - я сам замотаю их в вымени! И рыцари проглотят медленно масло… А ты, Вафля, любишь парням по ушам ездить, динамистка. Как тогда в Загорске, помнишь? А теперь мне и жизнь не в треск, и рукава не в благость.
- Уж конечно, запердолил и в лёжку! - девушка манерно повела плечами, - Он мне медную стружку взамен предложил, джентльмен, ё-моё… только б не расположить молоточки в открытие, только бы не вдряпаться! А масло у челобрея есть? А карусель у вратаря смазана?
- И масло есть, и карусель смазана, - уверенно улыбнулся Ефим Тимофеевич, - да только момент подходящий еще не настал.
- Так когда ж он настанет? - нервно поерзал Лёха, а Нерест покачал головой.
- Когда ты дрочить прекратишь, тогда и настанет! - свирепо откликнулся Ефим Тимофеевич, - Больно ломкое у тебя покрывало, дружочек! Больно шаткие сквозняки на твоей солидарной деревне. Лобзиком не прорежешь, надфилем не проточишь…
- Ладно, господа, хорош базарить… - 3оя дожевала смазанный кабачковой икрой батон, икнула.
- И правда: десятый час уже! - спохватился Лёха; вскочил, вынул из стенного шкафа ярко-синие ласты, протянул 3ое:
- Держи, это тебе! Примерь, не велики ли?
- Я сейчас не хочу, потом… - отстранено прошептала 3оя.
- Ну, как хочешь… - он разделся донага и помог раздеться Нересту.
Затем Нерест нагнулся, Лёха ввёл зонд и надел наушники.
- Папуль, можно конфетку? - 3оя коснулась языком большого пальца.
- Соси на здоровье… - прокряхтел Ефим Тимофеевич, расстегивая петли мундира.
- Нерест говорит: лиса убоится запаха, - взволнованным голосом сообщил Лёха, прислушиваясь, - и еще он говорит, что запах этот не добывается запросто, но не иначе как в муках душевных… и что любовь - то слово, которое открывает все двери. Я верю в любовь, да. Не в таком смысле, когда самец взбирается на самку, или крыса на колбасу, а в самом пронзительном, загадочном смысле… философском, я сказал бы… по особенному точном, но вместе с тем легкомысленном, странном, непредвзятом.
Лёха дернулся, умолк, и вскоре захрапел.
Нерест высвободил гениталии, встал по стойке смирно лицом на северо-запад и затрубил в два рожка.
3оя смеялась и хлопала в ладоши. Затем встала:
- Ну всё, ребят… большущее вам мерси за столь приятный вечер, и чмоки-чмоки, пока-пока…
- Как ты уже уходишь? - выпятил губы Ефим Тимофеевич.