- Боже правый! - воскликнул Кранкейт, глядя на Ливию, распростертую на полу. - Ее надо срочно в амбулаторию. Боюсь, у нее это серьезно, - и, сделав знак остальным, чтобы они продолжали веселье и ни о чем не беспокоились, он поднял Ливию с пола, уложил ее на каталку и вывез из палаты.
Лишившись главного зрителя, мужчины как-то разом сникли, прекратили кривляться и в полном изнеможении плюхнулись на кровать под напряженными взглядами Кэнди и Иды.
- Уф! - выдохнул Лютер, усиленно делая вид, что их безумное представление было всего лишь невинной шалостью. - А хорошо иной раз растрясти жирок! А то я и не помню, чтобы я что-то такое проделывал за последние лет этак шесть. - Он хихикнул и робко взглянул на женщин, которые смотрели на него в угрюмом молчании. - Ну ладно, Сидней, - он встал с кровати и поднял с пола свою рубашку, - мы замечательно провели время, и я надеюсь… я надеюсь, что мы хоть немного тебя развлекли…
- Погоди! - закричал дядя Джек, вскакивая с кровати. - Мы тут кое-что забыли! - и он принялся насвистывать знакомый мотивчик парижского "Танца апашей". Потом, напустив на себя угрожающий вид, сделал пару шагов вперед и замер на месте в нелепой позе, повалив на пол воображаемую мадмуазель. - Да? - обратился он к Лютеру и вдруг заорал дурным голосом: - Ну, давай! СПЛЯШЕМ! - недвусмысленным жестом побуждая пухленького Лютера выступить в тяжкой роли партнерши.
- Может быть, хватит уже на сегодня, а, Сидней? - нерешительно пролепетал Лютер. - Вот и доктор сказал, что тебе нельзя переутомляться…
- ДАВАЙ! - взревел дядя Джек и вдруг шагнул к Лютеру и со всего маху ударил его по лицу. То ли его взбесило нежелание зятя поддержать его в его начинании, то ли это была просто фигура танца.
Но на этом терпение Иды переполнилось: она набросилась на дядю Джека и принялась решительно подталкивать его к кровати.
- Убери руки! - заорал он возмущенно. - Убери руки, коза!
"Я больше не выдержу, - подумала Кэнди. - Господи Боже!" И она бросилась вон из палаты - за помощью.
Она пролетела почти весь коридор, глотая слезы отчаяния, открыла первую же дверь, что попалась ей на глаза, и испуганно замерла на пороге, потому что это оказалась та самая кладовка со швабрами и ведрами, где она познакомилась с мамой Ирвинга Кранкейта.
Но как такое возможно… Кэнди могла бы поклясться, что та кладовка находилась в другом крыле, может быть, даже на другом этаже этого огромного здания. Тут идти-то всего полминуты, а Кэнди тогда искала папину палату минут десять, не меньше.
Она подошла к полке и сдвинула в сторону флаконы с моющей жидкостью… Да, все правильно. Вот эта самая панелька в стене!
Панелька была приоткрыта, и Кэнди заглянула туда. Но еще до того, как она что-то увидела, она услышала, как кто-то там, в амфитеатре, произнес странное слово, вроде как "Пинь!". Ей почему-то вдруг стало страшно. Внутренний голос подсказывал, что не надо туда смотреть, но любопытство оказалось сильнее…
- Чжань!
Тетя Ливия - полностью голая, без сознания, руки привязаны за запястья к вертикальному операционному столу - была похожа на красивое, грациозное животное на жертвенном камне.
У нее за спиной сидел Кранкейт. Он сидел тихо и неподвижно, словно медитируя на обнаженное тело, распростертое перед ним, а потом встрепенулся, протянул руку, взял что-то со столика сбоку, наклонился вперед и воткнул это "что-то" Ливии в правую ягодицу.
- My! - явственно произнес он, вновь откинувшись на спинку стула.
Это была та самая "древняя китайская терапия", о которой ей говорил Кранкейт, подумала Кэнди чуть ли не с благоговением. Теми же самыми китайскими иглами он привел в чувство и ее тоже, теми же самыми серебряными иголками…
- Дань!
… которые он теперь втыкал в Ливию.
На Кэнди вдруг навалилась такая усталость… и еще ей было очень неприятно и как-то даже обидно, что Ливия заняла ее место на наклонном столе… Странное ощущение, подумала Кэнди. Как будто что-то кончается. Может быть, мое детство…
- Цзу! - объявил Кранкейт, откинувшись на спинку стула.
Но уже через минуту он снова подался вперед, держа в руке очередную иголку. Так он и качался вперед-назад - это напоминало движения человека, который делает искусственное дыхание, только очень-очень медленно, - и грозди иголок росли, словно два крошечных колючих букета, на красивых тетиных Ливиных ягодицах…
- Мунь!
Тетя Ливия казалась такой беззащитной… привязанная к столу, голая, без сознания… а ведь всего пару часов назад на ее месте была она, Кэнди. Да, Кранкейт - врач, думала Кэнди. Но он еще и мужчина! А Ливия такая красивая. Почему-то это казалось Кэнди неправильным, несправедливым, и она едва подавила безумный порыв сорвать с себя всю одежду и броситься туда, в амфитеатр.
- Пинь!
"Я не хочу это видеть! - подумала Кэнди со злобой. - Пусть они прекратят! Вот бы сейчас оказаться подальше отсюда…"
- Мэй! (С каждой новой иголкой в возгласах Кранкейта появлялось все больше воодушевления. Даже можно сказать - возбуждения.)
"… Где-нибудь далеко-далеко от Расина… да и школа уже достала".
- Фу! - Кранкейт уже перешел на крик. - Фэн! Хуа! (три иголки, одна за другой).
- Мне все равно, - произнесла Кэнди вслух. - Больше видеть ее не хочу, тетю Ливию… и Кранкейта тоже.
- Вэй!
Кэнди заметила, что Кранкейт запустил одну руку под полу своего халата. Его рука как-то странно задергалась. Что он там делает… он… он терзает себя… Кэнди уже ничего не понимала.
И тут она почему-то подумала про Нью-Йорк, и решила уехать туда…
- Вэй-Шу! Вэй-Шу! - надрывался Кранкейт. …Там она никого не знает, и никто не знает ее…
- ПУ! ФЭН-ДАН-ПУ! - торжествующе завопил Кранкейт и вдруг завалился вперед, упал на пол со стула и так и остался лежать вниз лицом, скорее всего, без сознания.
…И там, на безымянных улицах незнакомого города, она сможет избавиться от прежней Кэнди и наконец станет… собой…
Глава 10
На Гроув-стрит было всего одно дерево. Кэнди всегда подмечала такие вот вроде бы мелкие, но очень значимые детали. И она обожала такие вещи.
- Смотри, - говорила она, легонько сжимая чью-нибудь руку. - Ну, разве не прелесть?! Каждый раз, когда я прохожу мимо, мне хочется прыгать от счастья.
Именно там она встретила горбуна.
Это случилось летом, в один особенно душный день, когда небо над Гринвич Виллидж было цвета свинца. Как раз начался дождь, и Кэнди стояла под козырьком какого-то подъезда, дожидаясь автобуса. Она обнимала себя за плечи и мечтательно напевала себе под нос приятный легкий мотивчик, тихо радуясь и дождю, и своему новому ярко-оранжевому плащу, который был так ей к лицу, - и тут она увидела его. Он стоял под дождем, привалившись спиной к дереву, и смотрел на витрину магазина на углу. Он стоял неподвижно, хотя время от времени начинал слегка ерзать, как будто вжимаясь горбом в ствол дерева.
Кэнди смотрела на него во все глаза, и ее сердце забилось чаще. "Вот она, полнота жизни! - подумалось ей. - Такая страшная и прекрасная". К горлу подкатил комок. Ей вдруг стало так жалко, что ее папа теперь ничего этого не увидит, больше уже никогда не узнает жизнь и даже не заподозрит, как это здорово - жить на свете. Она еще крепче обняла себя за плечи. Ее переполняла щемящая радость оттого, что она живет, живет по-настоящему. Глаза защипало от слез благодарности.
И тут из-за угла вышли двое парней в темных плащах с капюшонами. Один из них заметил горбуна и насмешливо фыркнул:
- Че ты тут делаешь, Мак… смотри, яйца простудишь.
Он подтолкнул локтем своего спутника, но тот даже и не взглянул в сторону горбуна.
- Не, правда, яйца простудишь! - выкрикнул он, когда они проходили мимо.
Горбун посмотрел им вслед как-то странно.
- Рубатубдуб! - сказал он. - Рубатубдуб!
Кэнди не расслышала, что именно сказал парень в плаще горбуну, но в его голосе явно слышалось презрение - желание оскорбить и унизить.
- Придурки! - воскликнула она и даже топнула ножкой с досады. И тут из-за угла вырулил автобус. Кэнди нахмурилась, глядя, как он подъезжает к остановке, по когда он почти подъехал, она сделала глубокий вдох, вышла из-под козырька подъезда и направилась к дереву, где стоял горбун.
- Привет! - сказала она, улыбнувшись ему тепло и открыто. Она сняла капюшон и подставила лицо дождю… Ее переполняла щемящая радость. Ну, разве не здорово, подумала она про себя, стоять вот так, под дождем, посреди Гринвич-Виллидж, и разговаривать с горбуном - хотя ей сейчас надо быть на работе, потому что она уже опоздала на десять минут!.. Но она знала, что скажет в свое оправдание, она попытается сделать так, чтобы они все поняли. Кэнди едва не расплакалась от умиления - она так гордилась собой, и ей было так хорошо…
- Знаешь, это мое дерево, - сказала она горбуну, улыбнувшись, словно ребенок, любящий пошалить, а потом весело рассмеялась над собственной глупостью. - То есть, конечно же, понарошку. Я так для себя притворяюсь, что это вроде как мое дерево, - застенчиво призналась она. - Одно-единственное на всей Гроув-стрит! Мне так это нравится! - Она протянула руку и легонько коснулась ствола, прикрыв глаза, и опять улыбнулась горбуну.
Магазин на углу торговал мужским нижним бельем, и горбун далеко не сразу оторвался от созерцания манекенских промежностей в витрине. Он тоже улыбался. Он подумал, что Кэнди - из полиции.
- Рубатубдуб! - сказал он и энергично потерся горбом о ствол. Он обожал, когда его забирали в полицию. Для него это был непреходящий кайф.