- Вот, полюбуйся на этих двоих. Судя по всему, муж и жена, - сказал Чикатило с видом победителя.
Я открыл паспорт деда-зизитопа и уставился на первую страничку. Фамилия деда была Вольский. То же касалось, соответственно, и бабки, которой принадлежал второй паспорт.
- Ты уже придумал, как это использовать? - спросил я Чикатилу.
- Я талантлив, но пока не виртуозен, - скромно ответил он. - Я не могу придумывать всё сразу, молниеносно. Но что-нибудь мы высосем из этого обязательно. В моей голове сейчас тучами роятся мысли, как пчёлы в растревоженном улье. И в данный момент что-то уже выкристаллизовывается, какая-то цепочка. Но мне нужно время, чтобы разложить всё по полочкам.
До встречи в условленном месте с Отцом мы битый час шатались по набережной, которую пронизывал какой-то потусторонний ветер. Мы купили по бутылке красного вина, и Чикатило скакал по парапету, высоко задирая ноги, и горожане смотрели на него с недоумением. Потому что в Ярославле тогда не было моды на бритпоповские стрижки и джинсы stone-washed, а козлиные бороды считались прерогативой дьячков.
Ещё мы пили с какими-то ярославскими неформалами-тинейджерами. Они были неплохими парнями, хотя в народе таких и называют лохопанками. Главное, что у них не было с собой акустической гитары - без гитары такие люди иногда пригодны для нормального общения.
А ближе к вечеру, уже в обществе Отца, мы украли в секонд-хэнде двубортный пиджак "Beatles4eva". В жизни хоть раз надо что-нибудь украсть в секонд-хэнде. Без этого что-то теряется, какая-то странная противоречивая фишка, которую я не могу объяснить при помощи буквочек.
Когда мы ехали обратно, было уже темно. Отец поставил себе новую резину, и "копейка" больше не скользила. Она и раньше не скользила, но людям надо давать возможность реализовать свои самые глупые навязки - потому что нереализованные навязки превращаются в комплексы. Комплексы дали миру Кафку, но Отец не был Кафкой.
На улице стоял чуть ли не минус, но мы полностью опустили стекла и высунули в ветер свои умиротворённые головы, мы ехали с высунутыми головами чуть ли не до самой Москвы.
ЗООПАРК: Лис Смирре
2 ЧАСА С MTV: Иосиф Кобзон
Я в упор смотрел на огромную тыкву Франкенштейна и прикидывал, какой же у неё всё-таки размер. Навскидку получатся где-то шестьдесят пятый, не меньше.
Наверное, Франкенштейн был очень умным. Он взахлёб рассказывал про Младшую и Старшую Эдды, про Локи и молот Тора, про волка Фенрира, мирового змея Ёрмунгада и Снорри Стурлуссона.
- И лиса Смирре! - вдруг выкрикнул обкуренный Чикатило. Франкенштейн посмотрел на него уничижающе, как на идиота или бездуховность. Остальные жидко засмеялись.
- Что это ещё за лис Смирре? - спросил я полушёпотом.
- А хер знает, персонаж какой-то. Засел в моём мозгу сиднем, а откуда - не вспомню.
- Это из "Путешествия Нильса с дикими гусями". Знать бы надо такие вещи, - прошипело презрительное лицо, повернувшееся к нам с передней парты. Оно принадлежало Саше Белой.
- Что, популярно нынче среди московской богемы? - спросил я. В ответ я получил ещё более презрительный взгляд. До того, чтобы опустить меня на словах, Саша не снизошла.
Я поёрзал на стуле. Даже для стандартно-институтской мебели он был каким-то чересчур уж твёрдым - задница затекала, как после долгого сидения на жёрдочке с пивом в летнюю ночь.
- Кстати, давно хотел тебя спросить, Чикатило. Это ты подписал под портретом Нельсона Манделы на кафедре африканских языков "Uncle Ben's"?
Чик оторвался от рисования очередного уродца и посмотрел на меня удивлённо, как будто я был лисом Смирре, внезапно материализовавшимся в его одурманенной наркотиками реальности.
- Откуда ты знаешь? Я тебе об этом не говорил.
- Я узнал твой маркер. И твой стиль. Кроме тебя, никто во всём этом гадюшнике не пошёл бы на такое. Это всё-таки кафедра, а не дверь в мужском туалете. Кстати, о двери в мужском туалете: стих про нигеров, который там недавно появился, тоже твой.
- Ага, - самодовольно осклабился Чик. - Когда-нибудь я оставлю свои автографы на всех стенах этой конторы. Мои граффити ещё долго будут пестреть в её лабиринтах, заставляя последующие поколения школяров задуматься о…
- Летом здесь будут делать глобальный ремонт, так что можешь даже не надеяться. Кстати, ты был вчера в офисе, когда Кульков подъе…ал меня насчёт пиджака?
- Да брось ты, он это просто так сказал. Такие люди всегда так говорят, это у них фишка такая. Они сначала завоёвывают твоё расположение, а уже потом прикидывают, надо оно им или нет.
Накануне вечером Человек-Метеор подошёл ко мне и начал громко шептать на ухо, так, чтобы все слышали, но осознавали секретность и конфиденциальность:
- Отпечатай мне, пожалуйста, одно письмецо. И отправь его Иосифу Давыдовичу Кобзону, вот его адрес.
В первой половине письма Кульков пытался объяснить адресату, кто он (Кульков) такой и откуда, собственно, дует весь этот поганый ветер. Он очень подробно описывал визит Кобзона в город Днепропетровск в начале восьмидесятых. "Я был директором Днепропетровского дома культуры, в котором Вы выступали, - писал он. - Смею надеяться, что в Вашей памяти наша встреча отложилась, пусть даже не так отчётливо и ярко, как в моей".
После долгих предисловий, подлизываний и подсасываний Кульков переходил к делу. Оно было, как и все его дела, склизкое и незаконное. Иного я от него и не ожидал. Разумеется, Кобзон интересовал его не как артист, а как денежный мешок. Я думаю, что его вообще все люди интересовали только с этой точки зрения. Попросту говоря, Кульков предлагал Иосифу Давыдовичу вложить какие-то астрономические доллары в очередную свою аферу, связанную чуть ли не с золотоискательством на Аляске. Я думаю, что такие письма он разослал всем денежным мешкам Москвы, и в других офисах, по которым он летал в течение дня, низовые клерки вроде меня рассылали другие письма. В конце письма, после всех "искренне Ваших" он приписал большими буквами: "P.S. ПОМНИТЕ: "ДНЕПРОПЕТРО-О-О-ОВСК, МОЙ ДОМ РОДНО-О-О-ОЙ"?…
- Это напечатай большими буквами, - пояснял он, - так же, как здесь…
Конечно, блядь, это нужно было печатать большими буквами. И обязательно поставить в конце вопросительное многоточие - для задушевности. Потому что вся эта приписка должна была подчеркнуть интимность, неофициальность письма - всё это меня просто бесило. Я прямо живьём представлял себе пьяного Кобзона, которого номенклатурщики повезли на фуршет после концерта. С красной икрой, осетриной и экспортной водкой. И он там пил и пел на бис, а сбоку примостился директор Кульков, который выглядывал у него из подмышки и подпевал своим хилым голосом эту самую песенку про Днепропетро-о-о-о-овск, мой дом родной.
Видимо, мои мысли отразились на лице, а может, у людей типа Кулькова в мозгу находятся встроенные миелофоны - не знаю. Факт в том, что он вдруг неожиданно едко произнёс:
- У тебя очень классный пиджак… Недавно купил? Где, чей, сколько стоит?
Я не ожидал такого выпада. Поэтому честно ответил, что пиджак мой "made in the Netherlands" - только эту надпись и можно было различить на потёртой застиранной бирке. Вопросы "где" и "сколько" я проигнорировал…
- …Да брось ты париться, - полушёпотом уверял меня Чикатило, заглушая байки Франкенштейна про ванов и асов. В пылу Франкенштейн усердно тряс плешью, и прядь, которую все лысые люди зачем-то используют в качестве парика, скатилась с лысины и повисла над виском, как косичка панка. Она была очень длинной, эта косичка - у него же была просто огромнейшая голова, и, чтобы опоясать её от уха до уха, волос требовалось много.
В общем-то я особо и не парился. Просто он застал меня врасплох, вот и всё. Было бы глупо надеяться, что Кульков будет нас любить, как собственных детей. Особенно после той истории со стариками Вольскими. Да это, в принципе, нас бы даже обломало: есть люди, чьё негативное отношение к объекту характеризует объект положительно.
…Тогда, на следующий день после нашего возвращения из Ярославля, Чикатило поджидал меня у входа в офис, покуривая от возбуждения. Как только я выписался из лифта, он затолкал меня обратно и начал шептать:
- Так, слушай. Пока тебя никто не увидел, спускайся вниз и позвони мне из телефона-автомата. Говори что угодно, неси всякую х…ню. А можешь вообще молчать. Жетоны есть?
Я сказал, что есть, а Чикатило спросил, как звали давешнего Бородатого Мужика (он упорно продолжал называть его именно так), и убежал в офис.
Внизу я нашёл автомат и набрал Чикатилин номер.
- Алло. "Каскад+", с кем имею честь? - спросил он. - А, Иван Александрович! Из Ярославля, если я не ошибаюсь? Здравствуйте, здравствуйте, Иван Александрович!
- Что ты задумал, сука?
- Как вы говорите? Вольские? Муж и жена? Минуточку, сейчас посмотрю. - В трубке раздался шелест бумаг.
- Я понял! - заорал я. - Где-нибудь рядом с тобой ведь сидит сейчас Кульков, да?
- Да, - сказал Чикатило, - есть такие. А что с ними, с этими Вольскими?
Я представлял себе Кулькова. Он наверняка оторвался от своих дел и принюхался, как пёс. Наверное, у него даже зашевелилось правое ухо. Но даже несмотря на это, он не прислушался, а именно принюхался. Такие люди никогда не прислушиваются, они всегда принюхиваются. Хотя нет, не так: они работают одновременно всеми органами чувств, включая жопу.
- Ах, вот как… - пробормотал Чикатило. - Да, я как-то… Я думал, однофамильцы…
- Что, считаешь, что он разведётся на деньги? - спросил я.