Как оказалось, раздражающе чётко - я не мог выносить как их самих, так и их самодовольное ублюдочное поведение. Так вышло, что я не мог выносить и кормить их, и они сходили с ума, вырывались из глубин и наносили мне ранения до того, как я успевал должным образом проснуться. Если покопаться в прошлом, я носился туда-сюда в поисках ужаса, достойного моего внимания. С этой целью нарушал закон. Осторожнее с пожеланиями братьям - они могут не визжа появиться из кровавой ночи, презрительно скривив губы, с отличными зубами, объясняя, что вы сделали, чтобы заслужить наказание.
- Сроду ничего не случалось в этом подвале, - объявил Эдди.
- А что ты скажешь про раны, про этих агрессивных шимпанзе? Ты заплываешь в порт моей жизни и говоришь мне, что этого недостаточно?
Но Эдди закрыл глаза в манере, предполагающей, что он не желает видеть другие возможности.
Слиться с Эдди в печном деле оказалось худшей ошибкой в моей жизни. Он описал всё как дерзкую теорию, так почему бы мне считать это безумие чем-то иным? Он описал собственные дурацкие брюки как дерзкую теорию. Его способность к самообману бесит меня.
Призраки были вовлечены в наше предприятие только потому, что они могут выпускать дух из-за дверцы духовки, изображая дым жарки, при этом мы в процессе выпечки не тратим ни энергии, ни пищи. По сути, это была чека всего дела. Как я умудрился оказаться таким глупцом?
Так что моя работа заключалась в изготовлении венков. Но я делал их из ушей, и меня арестовали всего через четыре дня. За это время я продал девятьсот венков с прибылью в $560. Конечно, мне не позволили оставить деньги себе, их классифицировали как "незаконные доходы".
Это была моя последняя работа перед тем, как я влип в дерьмо урагана всяких там дискуссий с Мэром. На прошлой неделе пошёл на интервью, потому как даже жалким содомитам стало ясно, что корабль тонет, и парень спросил меня, почему у меня несколько лет не было нормальной работы. А я врубил старый фонтан и сказал, что когда в прошлый раз обдумывал идею, у меня в голове разверзся ад.
- Я вполне публично опозорился, - сказал я. - Изучал то, что уже знаю, и потратил несколько лет на этот процесс. В последний раз у меня на пути встала собака - ничего более, но я использовал её как предлог остановиться. Ну, на самом деле, даже собаки не было - вот насколько необязательным оказался я. Но говорил я, что собака была. Не могу должным образом раскаяться.
- У вас в CV нет ничего про хобби, - сказал он.
- Ну, я требую отвращения и так пытаюсь заклясть дьявола в свободные минуты. С разной степенью успеха, конечно.
- Прошу прощения?
- Дьявол. Я его заклинаю. Вызываю его, если проще.
Наверняка вы об этом слышали.
- Слышал. Да, было дело.
- Значит, вы в курсе. И я в своих попытках получил определённое количество дурной славы.
- Верю. Да, конечно.
- Ну вот. Хорошо, вы что-нибудь ещё хотите знать? Скажите - что, я проясню свою позицию, ладно? Это лабиринт болезни и ошибок, как мне теперь кажется, но я уже знаю, с чего начать.
Что я сказал интервьюеру
Отношения в дорожном убийстве - да, эти драгоценные препятствия стали основным событием в моей жизни, и это - форма любви, столь уединённая, что сроду никто не оскорблял мой действия, как и не втаскивал на усеянную сеном площадь с целью выпороть среди беззубых ведьм и произвольно расположенных кур. Я благодарен за это и за ясное понимание моего счастья, потому что в этом мире полно ублюдков, не осознающих, когда они удирают с чем-нибудь хорошим в руках.
Да, это было за несколько лет до нашей вспышки с Руб, у которой причёска - как шёлк сладкой кукурузы, а мозги - как сама сладкая кукуруза, многосекционные, и каждая секция управляет собственной личностью. Её задница балансирует строго в полутора милях над уровнем моря.
Меня никто не одобрял, особенно Боб.
- Руби, безусловно, убийственная сука, апологет выжженной земли. Эти её швы внизу посреди лица.
- Она попала в аварию.
- Перестань хотя бы прикалываться. Боже Всемогущий.
Колкости полетели в меня, как простые слова осуждения и порицания летят в обычного человека, и я их все поймал на спину и стал как дикобраз. Потому что вот такими трусами были эти ублюдки - я ушёл не раньше, чем они тщательно обсудили, что я сказал и сделал.
Словно бы я некое изнурённое знание спрятал в двигателе внутреннего абсурда на сто лошадиных сил.
Однажды мы сидели и ели в дымящихся руинах. Истинный шедевр поджога, изготовленный из близлежащего собора - пошли смотреть чёрную Атлантиду еН останков. Уголья и цветное стекло - среди этого погрома я чувствовал не меньшее благоговение, чем в исходном здании, и в этом был свой урок. Мы обсуждал Руби и защиту, и Пустой Фред сказал, что оставил штаны в охраняемой героями часовне у конца Вселенной.
Эдди отметил, что это редкий и несчастный случай
- Эдди, так всё время получается, - вяло вздохну Фред.
- Хотя и не с тобой, Эдди, - объявил я. - Ты кончит не ахти. Черен и пара пучков волос, брат, это правда.
- Так вот какая она, правда, - я могу прекратит поиск.
- О, поиск - это новая песня?
- Ага.
- Искупаешь свои подвиги, обжимая их образцов своей нравственности, как крышкой вафельницы, а? Боб дал волю своей душе и встал.
- Когда люди не смогут предаваться каннибализм будут судимы единственно по злодействам своим, как дальние города замолкают в изнеможении и тревоге, буду жарить тосты у реки и вспоминать, о чём я вас предупреждал сегодня.
- Прошу прощения?
- Ты всё слышал.
- Может, их руки будут вылезать, как сигареты, вмешался я.
- Вот он понимает, - сказал Боб, показывая на меня
- Ну, не совсем, - сказал я неуверенно.
- Кто-нибудь любит играть в теннис головой паукообразной обезьяны? - спросил я Пустого Фреда, предъявляя её, и тут Боб бросился на него всем телом. В те дни час ещё стоил часа.
Латекс и одержимость были последним криком моды, и я сполна им насладился, пиная команду игроков при каждой возможности. Мне казалось, из-за тенденции меня не в чем обвинить - но какую боль и вину я испытал позже, когда Фред сказал мне, что я испортил ему день, когда поджёг его машину и запустил мёртвую девушку в ванну, а он ведь пытался устроить себе выходной первый раз за несколько лет. "С меня пиво", - сказал я и убежал. Вина - весьма кровавое удовольствие.
Фред был обречён погибнуть как герой при нехватке преимуществ. Опухоль на его форме. Я привык думать, что если бы мы знали, мы бы все вели себя по-другому. Минотавр пришёл в его конюшню и начал ласкаться к лошадям - говорил, они этого хотели не меньше, чем он.
- Глянь на них, - смеялся он, тыкая в ряд длинных лиц. - Хлопают ресницами. Я тебе оставлю одну, брат.
- Он использует каждое стойло как кабинку для поцелуев, - сказал ошеломлённый Фред. - Он не видит правильного и неправильного.
- Но я могу приголубить лучших из них, - смеялся Минотавр, жизнерадостный, рукой обнимая кобылу.
Они с лошадью посмотрели на меня, и этот кадр я за помнил на всю жизнь.
Охота - забава, к которой я всегда возвращаюсь, и скоро я пошёл на медведей, решив, что они размером не больше, чем на картинках в книгах. Я взял с собой плетёную корзину, чтобы складывать туда кукольно-безвольные тела. Достаточно сказать, что я вернулся через пять недель истекания кровью в горах и пожирания крыс, с новой философией, проповедующей, как хорошо сидеть и молчать в комнате, где ничего не происходит. Ящики были наполнены пушками и прочим ублюдочным инвентарём, которым я не собирался никогда больше пользоваться, а ещё была закрытая дверь, чтобы женщины не добрались до меня. Скоро я излечился даже от шептания и лестниц, появляющихся в окне, увенчанных румяными лицами, насмешливыми и скептическими, завуалированными паром из носа. Кто-то привязал нищего к шесту и прижал к наружной стене, чтобы тот передавал сообщения поддержки - но он был вроде из Швеции, слова повторялись фонетически, а вы понимаете, что это значит. Полная херня, и я почувствовал хуже, чем обычно.
Белая капля святой воды взорвалась на моём лбу, как пуля из короткостволки. Глаза, претендующие и всегда претендовавшие на место у меня на голове, распахнулись, и какой-то ублюдок стоял, отправляя последний обряд и пытаясь стащить рубашку.
- Три попытки, - выжал из себя я, приличный и потрясённый, - больше, чем тебе достанется в качестве моего ответа.
Свежесть и заступы в распоряжении похоронного служащего. Смыкающаяся земля, белая рука, спрятавшаяся, как запоздалая мысль, и розы. И среди местных - никаких воспоминаний о визите святого человека - он об этом просил, они об этом молились.
Небо забито ангелами.
Записи в моём дневнике похожи на то, что можно видеть здесь: "Вырвался из ремней и ударил охранника - смотрел, как он падает до самого низа, прежде чем броситься вслед за ним - вот насколько хладнокровен я был в этот отчаянный и экстремальный миг. Они, должно быть, не тратили силы на размышления о том, что ублюдок вроде меня не может так долго молчать, не воспрянув духом и ударившись в ярость".
И это одна из самых мягких записей. Найди меня, если не боишься скорпионов.
Эдди, кстати, был похож на одну из этих мумифицированных лягушек, которых находишь в кокосовом орехе, если тебе повезёт. С самого начала мы регулярно встречались и обсуждали текущие дела.
- Они задрожат от удивления при новой беде, Эдди, или они чему-нибудь научатся?
- Думаю, задрожат от удивления.
- Уверен?.
- Пять доводов за то, что да.
И он отсчитал пять монеток на тёмный стол. Каждая выпустила ноги и потратилась с глаз долой с проворством паука.