XXVIII
Григорий Иванович жил на краю деревни. Из его окна открывался потрясающий вид на озеро, окаймленное леском и лугами. Хорошее место для одинокого пенсионера, приехавшего встречать старость и смерть. Изба была небольшой, одна комнатка и кухня, огороженная печкой. Из мебели – диван, стол и книжные, забитые до отказа, полки.
Что поразило Рублева, так это иконы в углу. Их было несколько – Троица, Иван Предтеча, Икона Божьей Матери Владимирской и Николая Угодника, особо почитаемого в этих местах. Иконы и профессор Ковалёв никак не укладывались вместе в сознании Рублёва, ведь он сам не раз слышал от преподавателя, работающего в советское время в обкоме по линии образования, что Бога нет, и что религия – это история бедных и угнетённых, с историей реальной не имеющая ничего общего.
И тут – иконы. В одиноком доме на берегу озера в глухой деревне. Почти что скит бывшего коммуниста.
Александр хотел спросить у профессора, как он пришёл к вере, но не стал. В другой раз. Да и Ковалёв по своей преподавательской привычке пока спрашивал больше сам, попивая крепкий чай с малиновым вареньем, принесённым ему Рублевым.
– Читал, читал иногда твои статьи в Интернете. Хорошие, целостные, концептуальные. Со ссылками на историю, как учил, приятно!
– Ну не зря же я был вашим любимчиком?
– Это правда, чего греха таить, у нас, у преподавателей, всегда есть любимчики! А сейчас ты чем занимаешься? Там же, все пишешь? – поинтересовался Григорий Иванович.
Повисла тишина. Словно профессор задал Рублёву вопрос из билета, на который тот не знал ответа. У журналиста внутри все оборвалось – этого вопроса он боялся больше всего, хотя был к нему готов.
Но, с другой стороны, хорошо, что этот вопрос оказался одним из первых, дальше будет легче. Рублёв, краснея и заикаясь, рассказал профессору о своих приключениях в городе, начиная с того, как получил задание написать про RASSOLNIK’ов.
Григорий Иванович слушал, не выражая никаких эмоций. Только время от времени кряхтел, почмокивал с ложечки малинное варенье и этой же ложечкой помешивал чай, разгоняя чаинки по всей кружке.
– Вот так я оказался здесь. В полной растерянности, не зная, что делать дальше! Я уже и переболел здесь, нервные срывы у меня постоянно. Короче, Григорий Иванович, в пору мне строить здесь дом и оставаться.
Рублёв замолчал, наверное, тоже по привычке ждал – распишется профессор в его зачётке или отправит на пересдачу.
– Может быть, кипяточку? – спросил Иван Григорьевич и, не дождавшись ответа, плеснул в кружку Рублева воды.
– А Ведов, это же с тобой на потоке учился, парень такой активный был? – спросил после томительного молчания старик.
– Ну да!
– Ну что тут сказать тебе? Интересная ситуация.
– Да уж.
– Помнишь, как я вас учил всегда? Рассматривайте ситуацию с высоты истории, сточки зрения вселенной, помнишь, у меня присказка такая есть?
– Да, с точки зрения вселенной! Вы ещё говорили, что так жить проще, если сточки зрения вселенной на все смотреть, – Александр, наконец-то, первый раз за вечер улыбнулся, вспомнив лекции профессора в уютной аудитории журфака.
– Да, на все надо смотреть проще. Но, знаешь, ведь это на самом деле и страшно. Если понимать, как Великую Отечественную войну истолкуют через сотню лет, то страшно. Ты же понимаешь – сражение двух империй, фашистской и коммунистической, за территорию и влияние. И все. Да что говорить, – профессор разочарованно вздохнул и помолчал, закатив глаза – так пожилые люди вспоминают тему разговора, – так вот, если с высоты истории на вашу идею смотреть, то все это – бессмысленная трата времени и даже не сотрясание воздуха, потому что воздуху плевать, кто им дышит.
А если мы чуть-чуть приблизимся к ситуации, посмотрим через сильный объектив, то получится, что ваша война – это все равно, что война русских с русскими. Мне представляется, что нету истории продвинутых людей и маргиналов… А вообще могла бы получится хорошая докторская на вашу тему, можно было бы выйти и на красных с белыми и даже дальше пойти. Но на красных с белыми сам Бог велел. Можно было бы ввести тезис о том, что спустя десятилетия белые решили отомстить красным и забрать власть обратно. Да, это было бы интересно.
– Только за это время и белые стали красными! – оппонировал Рублев.
– Да, и это тоже интересно. Как они, под влиянием чего стали такими? Но это, опять же, если мы посмотрим совсем близко, как историки. Но никто с высоты на это смотреть не будет, все прах, все развеется, вообще все, – профессор закрыл глаза и не говорил с полминуты, Александр даже успел испугаться – не потерял ли старик сознания.
– Так что скучно мне даже, Саша, – вдруг заговорил он, не открывая глаз, – я поэтому и бросил все и уехал к земельке, которую топтал семьдесят лет, сейчас хоть Бог даст – с десяток повозделываю.
– Ну да, – все, что смог ответить Александр, разговор с профессором ему все больше не нравился, ведь сегодня он не получал от учителя ответов на свои вопросы.
– Я только одного не понимаю, Саша, а зачем ты во все это ввязался? – кажется, разговор опять заходит в нужное русло!
– Ну, как же, я же… – начал лопотать Рублев.
– Тихо, тихо, – перебил профессор, он любил перебивать студентов своими "тихо, тихо", – я слышал уже твою версию, но она неправильная, и ты это знаешь, но не признаёшься себе. Все, что тебе надо – сказать честно себе, мне не надо, мне незачем! Зачем ты пошёл на поводу у Ведова? Помнишь, я говорил, что личность в истории надо рассматривать с мотивации этой личности, то есть попробовать понять, что этот человек на самом деле хотел или хочет, помнишь?
– Здесь, понимаете, с одной стороны…
– Не юли!
– Если честно, то это была авантюра, я авантюрист, мне стало интересно попробовать поучаствовать в выборах, – признался Александр и почему-то почувствовал в этот момент запах малины.
– Ну и слава Богу, а то я испугался, что ты и правда RASSOLNIKom стал! – выдохнул с облегчением профессор.
– В чем-то я их поддерживаю.
– Людей, которые мстят за слабых хамам и хулиганам, любой нормальный поддержит. Здесь нет вопросов. Но идти во власть и бороться с красными чиновниками – это утопия.
– Вам лучше знать, Григорий Иванович!
– Нет, не потому, что я сам два десятка лет был коммунистом и тем самым красным начальником, я-то, как раз изнутри знаю, что советские чиновники после оттепели разуверились во всех идеалах своих, плюнули на идеи своих отцов-первопроходцев о построении коммунизма и вернулись обратно в состояние, как ты говоришь, гопоты. Только нажива, обман и превосходное чувство безнаказанности – вот и все.
– А как же вы? – Рублев не верил, что и его любимый профессор руководствовался такими же принципами.
– А что я? Я молодой пришел после университета. Я же из простых, у меня не было никого в ЦК, я случайно попал по рекомендации. Думал, что потружусь по заветам Ленина, но мне быстро по лбу дали. А так как деваться было некуда, просто так с таких мест не уходят, то я просто сказал себе, как и миллионы русских – живи тихо и будь, что будет. Но разве русских в этом можно винить? Это только молодой дурак может сказать, что вы сами виноваты, что такая власть встала над вами, если бы вы сопротивлялись, то жили бы по-другому. А как сопротивляться? Ты сам знаешь, где те, кто сопротивлялся. Да и зачем? Жили-то мы все равно не хуже многих стран.
– Но вы же сами перед нами проклинали СССР?
– Так я и сейчас проклинаю, но мы же с тобой с точки зрения вечности говорим! – профессор опять лукаво прищурился, – ты пойми, Саша, то, что человек с новыми взглядами и новой системой управления придёт во власть в маленький город – ничего не даст! И человека этого сломают через год максимум. Так система устроена. Вот если бы в один день все мэры городов и все руководство страны поменялось, тогда был бы шанс. А так – все пустое!
– То есть даже сотрясать воздух и добиваться инерции бессмысленно? А вдруг тут содрогнулось, там содрогнулось, а потом и везде со временем?
– Наивный мой друг. Если бы это трение действовало в политике, то мы бы давно жили в другой стране, потому что новые люди приходят постоянно. Но они в меньшинстве и от их личностей ничего не остаётся!
– Вообще без шансов, Григорий Иванович? – искренне спросил Рублев. Профессор покачал головой.
– Надо ждать, история учит ждать. Ждать, когда советские чиновники и управленцы вымрут, как класс, когда просто жившие в СССР перестанут на что-то влиять, станут недееспособными, то есть когда не смогут ходить на выборы, понимаешь? А пока надо воспитывать новое поколение, абсолютно новое, понимаешь? И вот это поколение и уж тем более то, которое придёт за ним, вот оно сможет, если захочет, окончательно сломать всю ту систему, против которой вы так боретесь. Но не забывайте, что это поколение может не захотеть этого, или построит свою систему.
Ещё бездушнее! Скорее всего, так и случится, – профессор встал из-за стола с железным чайником в руках и через два шага оказался у печки, – в любом случае, Саша, новая страна будет тогда, когда ей управлять будут новые люди. И когда жить будут в ней другие люди. Другие люди – другая страна. Поставим ещё чайку, Сашенька?
– И что же делать? – не унимался Рублев. Он чувствовал, что ещё немного и профессор откроет ему такую тайну, что и с точки зрения вечности она покажется смыслом существования.