Так продолжалось минут двадцать. Наконец, горожанам стало скучно и они разошлись по своим делам, прочь от этой людной площади. А студенты, которых всё прибавлялось (не все пришли по разнарядке из вузов, многие по доброй воле), заторопились скрыться внутри театра. Полицейские сидели в машинах, никто ничего не делал, никого не обыскивали. И даже нагло просигналивший жёлтый "запорожец" пропустили на театральную парковку, которая располагалось прямо у центрального входа. Для этого одной полицейской машине пришлось заехать на ступеньки крыльца.
– Посмотрите, это же капец, как они срут, – с интонацией захватившего Москву Наполеона сказал Рябов и похлопал по плечам Ведова и Рублёва.
– Да уж, смотри, Сань, ты ещё даже не мэр, а охрана у тебя как у президента! – пошутил Ведов и заглушил мотор.
Рублёв молчал, ему стало не по себе. Что-то нехорошее заворочалось в душе, будто чувствовал, что нельзя ему идти в этот театр, и из машины лучше не выходить.
– Ну что думаешь, Сань? – спросил Андрей.
– Да хрен его знает, но чует моя жопа – не к добру все это.
– Да брось ты, чувак. Просто пугают. Ну что они сделают, арестуют тебя сейчас? На глазах у всего города? Даже не мечтай, – успокаивал Рябов, хотя и у самого на душе кошки заскребли.
– Бля, смотрите, мужики, это же машина папы, – разрядил обстановку Ведов.
На парковку заворачивал "Мерседес" с номером "001", все в городе знали, чья это машина. Пассажиры "запорожца" вместе с водителем наблюдали, как мэр аккуратно припарковался, прогнав с места очередную полицейскую девятку. Но никто из машины не вышел, и даже тонированное стекло не опускалось. Кажется, приезд такого гостя стал сюрпризом и для полицейских, они зачем-то разом включили сирены.
– Может быть, пропустим эту встречу? – не заметил, как озвучил свои мысли Рублёв. За эти дни, пока шла предвыборная кампания, их как только не травили: избивали агитаторов, отключали свет в зданиях, где проходили встречи, ежедневно печатали в газетах и писали в интернете, что Рублёв – это RASSOLNIK и главный в городе бандит. Но появление на его встрече со студентами мэрских мигалок – это уже перебор!
– Ты чего? Не дрейфь, Сань! Я же знаю, что ты пойдёшь, – Ведов действительно знал, он понимал, что даже если по Рублёву стрелять будут, он всё равно в театр пойдёт, а все его опасения, это так – минутное замешательство.
– Они этого и хотят, Сань! Нам нельзя не идти, там студенты, причём лучшие, ты должен, понимаешь?
Посидели. Послушали сирены. Послушали себя.
– Ну пошли! – решился, наконец, Рублёв, выходя из машины, – суки, сами напросились. Теперь держитесь.
За ним пошёл и Ведов, и только Андрей остался в машине:
– Я здесь посижу, а то мало ли чего! От них всё можно ожидать. Где потом мы твое чудо желтое искать будем!?
Сзади хлопнула дверь "Мерседеса", послышались тяжёлые уверенные шаги, но парни не обернулись – много чести будет!
Зал был полон. Он гоготал, шуршал, скрипел, матерился, дребезжал. Все были напряжены и ждали чего-то необычного, будто сейчас кто-то разрешит все их вопросы. Наконец, из глубины сцены к микрофону зашагал высокий статный мужчина. В свете верхних софитов отражалась его слегка седеющая голова. Девушки в первом ряду заметили, что мужчина голубоглазый, и глубоко вздохнули. Ещё бы! Про таких, как он, говорят – красавчик. Таких в политике встретишь редко.
И весь зал залюбовался, замолк. Начал всматриваться в его такие правильные, такие русские черты лица.
– Добрый день, друзья! – красавчик ещё и говорил хорошо поставленным голосом. В этот момент Александр отдавал себе отчет в том, что первые секунды, пока к нему привыкают, он должен взять всех в свои руки, чтобы никто не отвлёкся, заинтриговать, зацепить. Вот именно их, молодых, которые голосуют умом. Конечно, от него ждут ответа на вопрос – правда ли то, что он RASSOLNIK. Именно об этом его спрашивали на встречах с избирателями, а он их провёл уже десятки.
Но сегодня он должен был произвести фурор, и поэтому Рублев, прокашлявшись, продолжил:
– Друзья мои, сегодня я вам скажу – RASSOLNIK я или нет, обещаю. Но в конце нашей встречи. Клянусь, скажу правду.
Зал как будто провалился в тишину. Ни звука, ни взгляда. И только где-то сбоку, справа на первом ряду, скрипнуло сиденье, это Швецов не выдержал интриги. Тут-то Рублёв и увидел его первый раз. Они встретились глаза в глаза, и то, что Александр увидел в Швецове, поразило его. Оказалось, что это был умный, очень думающий взгляд, как у хорошего актёра, который говорит сцену и то, что он говорит, можно прочитать в его глазах. И не капли страха, наоборот, Швецов будто всё контролировал, будто это он позволил Рублёву выступить на этой сцене и раскрыть главный секрет. Иван Иванович словно бы говорил противнику: "Ну, давай, мальчик мой, покажи, на что ты способен, и хотя я знаю, что тебе до меня далеко, но всё равно я тебя уважаю и с удовольствием послушаю, начинай!".
– Но для начала друзья, я хочу поблагодарить присутствующего здесь мэра Ивана Ивановича, он тоже пришёл сегодня сюда, а это значит, что пока я буду говорить, не отключат свет, как это делали раньше во время вот таких же моих встреч с горожанами.
По залу пронеслись смешки, ухмыльнулся и Швецов, но так, как будто пожалел оратора, мол, эх ты, мальчик, до таких глупостей опускаешься! Рублёва это задело ещё больше.
– А теперь о главном, – начал он уже серьёзно и властно, – я думаю, мало кто знает, что мы с вами в прямом смысле слова сидим на костях. Да, на костях заключённых ГУЛАГа, которые строили этот прекрасный театр, строили и умирали прямо здесь в грязи, в опилках, в цементе. Люди умирали, как твари. А ведь многие из них были наши с вами ровесники, другие были учёными, были музыканты и инженеры, были, конечно, и преступники. Но в меньшинстве, я в этом уверен. Откуда я об этом знаю? Сами строители кровью писали таблички – мы, такие-то заключённые ГУЛАГа, строим для будущих поколений этот театр, хотим, чтобы никто не забыл, какой ценой он построен, всем привет!
"Всем привет!", конечно, строители не писали, это Рублёв попытался смягчить свой пафос, но зал не отреагировал, он слушал его как пророка, с открытыми ртами, распахнутыми горящими глазами. Александр с ужасом для себя осознал, что для них он, как минимум, мифологический герой, они наверняка все уверены, что он предводитель RASSOLNIK’ов, той силы, той мощи, которая искореняет топоту, то есть зло. Конечно, он не богатырь, не Илья Муромец, но так хочется верить в силу, в новую силу, не в ту, которая в страхе держит всех порядочных людей, а в силу, которая их от этого страха избавит. Вот откуда было такое внимание к этому кандидату в мэры. Всем им на его политику, речи про ЖКХ и коррупцию было глубоко плевать, и не дай Бог он начал бы об этом рассказывать – вся его мифичность тут же улетучилась бы, и зал бы потонул в разочарованных возгласах. Это были не пенсионеры, не рабочие – эти зрители от него ждали совсем других слов. Рублёв всё это понял, понял за ту короткую двухсекундную паузу, что сам же подвесил над аудиторией. И правду говорят – в экстремальных ситуациях человеку многое открывается.
– Так вот, к чему я вспомнил про строителей этого театра, друзья! – Рублёв хотел было опять взять паузу и о чём-то задуматься, но отогнал все мысли и пообещал себе не отвлекаться, пока он говорит с залом. С людьми надо говорить искренне, из сердца, не пропуская слова через фильтр в голове.
И он заговорил.
– Нас часто убеждают, что мы уже живём в новой стране, в стране молодой, которая только встаёт на ноги, поэтому потерпите, нужно ещё время, чтобы мы зажили, как люди. На самом деле, мы ещё и не начинали жить в новой стране. Мы по-прежнему в СССР, – в зал внезапно ворвался звук дрели, это в кулисах начали делать декорации к вечернему спектаклю. Александр подошёл к микрофону ближе и заговорил громче, – мы по-прежнему в СССР. Эта страна не рухнула в перестройку, нас обманули. Потому что у руля страны остались те же люди, что и правили в СССР. Или, по крайней мере, были взращены советской системой. Но мы-то знаем – империи рушатся только тогда, когда на смену её императорам приходят представители совершенно других империй. Или люди с иным мышлением. Со своими взглядами, правилами, методами, – в кулисах что-то треснуло, а потом послышался стук, он всё усиливался, несколько человек одновременно что-то колотили. Рублёву пришлось начать орать в микрофон, – например, возьмём любую фабрику, допустим, по выпуску одежды. Фабрика эта начала приносить убытки, продукция не пользуется спросом и те шестьдесят человек, которые там работают, могут оказаться на улице. И тогда, как это принято в нашей стране, директор меняет название этой фабрики и выпускает на рынок ту же одежду, но только с другими лейблами. Стала ли одежда от этого лучше? Те люди, которые поведутся на новую марку, быстро разочаруются, потому что поймут, что это такое же, простите, говно. Это и понятно, ведь на переименованной фабрике остались те же люди, то же оборудование и тот же недалёкий директор. Меняться – так меняться полностью! А что произошло с нашей страной? То же самое, что и с фабрикой! Что бы у нас начались реальные перемены – к власти должны прийти новые люди. Люди, родившиеся в эпоху перестройки или даже после, те, которые смогли увидеть и понять сквозь открытые границы, сквозь доступную информацию, что как-то неправильно жили предки, что-то не то нам рассказывают учителя, воспитанные в СССР! Можно всё построить по-другому! Живут же люди в других странах! К власти должны прийти люди, воспитанные и обученные по-новому, с новым мировоззрением!
Между тем в кулисах совсем расшумелись, теперь стучали и сверлили одновременно, Александр совсем себя не слышал: