XIX
Этот сон уже снился Саше, и вот опять. Он забегает на Лисью гору, долго смотрит на город, собирается бежать вниз, но отрывается от земли и летит.
Лисья, или как её ещё называли – Лысая, гора уже не одно столетье считалась символом этого города. Ну, это и не удивительно. Мало, где есть такое чудо. Равнина, равнина и опа! Аккуратная такая гора в центре города. Как прыщ на гладкой коже. Как будто вулкан посреди поля разразился. На вулкан часто и грешат местные, мол, иначе никак такой высокой горе на ровном месте не появится. Говорят, этому потухшему вулкану уже десятки миллионов лет.
Лисья всегда использовалась как наблюдательный пункт, с её вершины смотрели – не идут ли татары, или башкиры, не горит ли где-то что-то… Не зря вершину горы вот уже не одно столетие украшала башенка. Она, конечно, двести раз перестраивалась, но всегда была. Её по сей день называют – Сторожевая башня. Она тоже раздолье для краеведов – говорили, что внутри её богатые люди когда-то устраивали обсерваторию, другие утверждали – там издревле было место для молений и жертвоприношений. Вогулы-язычники, староверы, никонианцы – все успели попользоваться столь удобным местом.
Саша всегда, когда поднимался на Лисью гору, чувствовал какую-то волшебную энергетику. Будто попадал туда, где пересекаются часовые и временные пояса, где история лежит пластами и где плетутся новые вехи будущего!
С вершины виден почти весь город. Его разделял на две ровные части пруд, растелившийся широким ребристым ковром от подножия горы до самого горизонта. Над прудом, словно подхваченный силой времён, магией язычников, Рублев не раз взлетал в своих фантазиях, а последнее время и во снах. Он летел над ним и над всем городом. Летел над частными одноэтажными домами, красивыми, но строгими сталинками, новыми высотками, дворцами и парками, совковыми кинотеатрами и клубами, старинными заводиками и фабриками, пролетал и над заводами мощными, отстроенными в тридцатые-сороковые годы, с километровыми трубами, домнами, с клубами дыма…
О, этот дым! Если стоять на вершине Лисьей горы, то можно было ясно увидеть, что весь горизонт, сразу оттого места, где исчезает пруд, заставлен заводами, раскрашен дымами. Баррикада цивилизации и культуры. Баррикада света.
Горожане каждый час, каждый день – всю жизнь видели дым. С любой точки. Он то туманом покрывал районы, то узкими вулканами устремлялся в небо. Город невозможно было представить без столбов дыма, так же, как и без Лисьей горы. Неудивительно, что почти на всех рисунках местных детей на тему "Моя малая родина" можно было увидеть пёстрый дым и зелёную гору с маленькой башенкой наверху.
Вот сегодня во сне Александра уже не первый раз гора, дым… И его полёт над городом. Вот он снова взлетает над прудом, устремляется к корпусам и трубам завода. Летит!
* * *
Рано утром, когда не успели еще куранты на городской администрации отбить шесть раз – на главную городскую улицу выехала вереница машин. Они растянулись по всей дороге и когда главная машина кортежа – жёлтый "запорожец", просигналила протяжно и жутко, все остальные автомобили в шахматном порядке припарковались по обе стороны дороги. Они остановились у магазинов, кинотеатров, торговых центров, гостиниц, ларьков – на главной улице всего хватало…
"Запорожец" снова подал сигнал. Из машин в один миг повыскакивали крепкие парни в капюшонах. Уличные фонари высвечивали в их руках баллончики, биты, арматуру. И в один миг в воздухе раздался треск, звон, шипение баллончиков. Капюшоны крушили всё на своём пути: выбивали стёкла, ломали двери, переворачивали ларьки. Звон стоял, как будто на складе стеклянных бутылок рушились полки и лопались ящики с тарой.
Всё, что происходило в эти секунды, напоминало средневековье. Так поступали варвары, когда врывались в город, который им приказано было уничтожить.
* * *
Александр летел над центральной улицей. Она начиналась почти от Лисьей горы. По этой улице можно было чертить линию времени. Отсчёт начинался с восемнадцатого века. Вот эти двухэтажные боярские дома с расписными ставнями, с башенками, с дугообразными окнами, а вот – дома повыше, заводские управы, апартаменты заводчиков, магазины. Их выстроили в веке девятнадцатом, они тоже вроде бы с претензией на стиль, но какой именно – непонятно. Всё смешалось, заводчики всегда были людьми без вкуса. Александр летит дальше и видит уже дома века двадцатого. Пяти, шести, семиэтажные "сталинки". Длинные-длинные, как крепость. И все утыканы тысячами окон, покрыты прямыми крышами, украшены колонами. Причем колонны вырастали не с фундамента, а с этажа третьего, а вместо крыш они подпирали небольшие, специально выстроенные, площадки на уровне пятого этажа. В итоге, колонны больше походили на ручки, которые для удобной переноски приделывают к тяжёлым коробкам, или ящикам… Только сталинки никто не уносил.
Александр летел дальше и упирался в высотки. У этих коробок не было ручек, на них вообще ничего не было, кроме окон. И эти миллионы прорезей в стене – единственные украшения, единственный орнамент новостроек. Не мудрено. Саша давно понял, что чем дольше живёт человечество, тем больше оно теряет вкус. Чем дальше в будущее, тем всё проще.
В конце улицы и вовсе возникали заводские трубы, они извергали дым и огонь. Сверху это выглядело дико, будто улицу кто-то прикуривал.
Кислород всегда сопротивлялся выбрасываемой в воздух гадости. Оттого-то всё дымило, горело, шипело…
* * *
Словно тысячи разгневанных змей, на улице вовсю шипели баллончики с краской. Яд влетал в стены магазинов и распылялся по трафаретам.
Секунд через десять трафареты отваливались от стен домов, и фонари зажигали одно и то же слово: "RASSOLNIKI". Многие молодчики на этом не останавливались и добавляли к буквам цифры, автографы и даже свастики.
* * *
Долетев до края улицы-сигареты, Александр не полез в пекло, он повернул в сторону пруда и, набирая скорость, стал приближаться к Лысой горе. Вода Рублева не отражала, она вообще не отражала ничего. Словно мазут растекся, а не пруд. Даже волн не видно – жижа, болото. Глядишь, вот-вот вынырнут водяные. И вся водная гладь, стоит только выйти луне из-за туч, начнет переливаться разными красками, как лужа, в которую пролили бензин.
Александра охватил неожиданный ужас. До содрогания души. Ему представилось, что он может не долететь до горы, упасть в пруд, где его затянет в трясину. И он не выплывет, он не сможет! Какая глупая и страшная будет гибель! Лучше лететь по берегу!
* * *
А между тем центральная улица города сверкала разбитыми стеклами, свежими надписями, зияла дырами в стенах, хрустела под ногами, дымилась от дымовых шашек, раскиданных вдоль улицы, заброшенных в магазины и офисы, стонала воплями побитых сторожей и охранников и, наконец, запела полицейскими сиренами. Сначала одна, потом две, потом с разных концов ещё по одной мигалке выехали на улицу и остановились, фары зажглись дальним светом и тут же выключились, будто испугались увиденного. Снова зажглись и снова выключились – не поверили. Что это? Землетрясение? Война? Или сон?
По набережной пруда, мимо фонтанов, смотровых площадок, свисавших над водой, мимо цирка и Парка культуры Саша ходил тысячу раз. Ходил с друзьями, девушками, знакомыми… А теперь летит. Сколько эти аллеи повидали романтических свиданий! Особенно ранней осенью, или поздней весной! Сколько миллиардов следов оставлено только им одним зимой, и сколько шарканий от его сандалий здесь прозвучало летом! Правду говорят его земляки – нет роднее места в этом городе, чем набережная. И красивее места нет. Так волнительно лететь над ней сейчас! Хочется опуститься и снова пройтись по ней задумчивым горожанином. Но ветер несет его обратно к горе. Еще пару минут, и он снова почувствует под ногами родную землю.
* * *
А вандалы ещё до приезда первого патрульного экипажа разъехались по улочкам, нырнули в прилегающие дворы, оставили там машины и тенями в темноте рассосались по подъездам и домам. Отступление было спланировано заранее, продумано до мелочей, как и сама акция. Никого никому никогда не вычислить. Разгром улицы останется загадкой и страхом нависнет над горожанами.