Отпускать Екатерину одну к родителям не хотелось. К тому же разбирало любопытство: кто эти люди? Как они живут? Почему позволяют своей дочери жить так, как ей хочется? И неужели им так на неё плевать, что до сих пор не удосужились познакомиться с ее сожителем. А ведь с ним она уже полгода вместе. Или про полгода – это неправда?
После обеда Рублеву стало легче. Начали собираться в гости. Дарить решили деньги, нашли где-то в книгах старый конверт и положили в него пару тысяч.
Девушка не уставала мечтать вслух, как вся родня ей обзавидуется, когда увидит рядом с их непутёвой дочерью такого мужика! А Ольга – её сестра, вообще сойдёт с ума! Хоть в чем-то она – Катя, ее переплюнет! Ольга-то нормального мужика найти не может! Все мается!
Но стоило им выйти на улицу, как планы Екатерины похвастаться опять чуть было не смыло потом, резко подступившим к телу Рублёва. Волны озноба и мурашек в долю секунды добрались до Сашиной головы, и снова начало мерещатся….Он стремительно, под стать шизофренику, начал впадать в бред.
"Что это за гопники стоят около подъезда? Почему их так много? Они меня тут давно ждут," – раздумывал Рублёв, вертя головой на все четыре стороны. "И Катя меня вывела, скотина, специально на них, одного на толпу, предательница. Куда она меня тащит? Чья это машина?"
– Поехали в такси, холодно пипец!? – Предложила Катя, не заметившая очередного приступа болезни у Саши. Недалеко стояла белая волга с шашечкой на крыше. В неё и сели.
Сашин бред продолжался всю дорогу. Немного полегчало, когда вышли из машины и стали проходить мимо какого-то очень знакомого Александру дома.
"Что это за дом? Какой-то знакомый", – вспоминал он. Взгляд зацепился за яркую свежую надпись на стене "RASSOLNIKI 558". Рублева снова прошиб холодный пот. Так значит их уже почти шесть сотен! Да, это уже и правда армия. Сила-силища! Бляха-муха!
Где-то вдали сорвалась с места какая-то машина, кажется, жёлтая, посигналила кому-то… Что это за сумасшедший лихачил в непогоду, Рублёв рассмотреть не смог – в глаза лезла зануда-белизна. К тому же Александра снова замутило, к горлу подкатила тошнота, затряс озноб. Снова стало казаться, что за ним охотятся гопники.
Так продолжалось до дома родителей Екатерины – благо идти до него было метров двадцать.
На четвертый этаж без лифта он поднимался с трудом. Наконец, Катя остановилась на площадке этого проклятого этажа, приставила Сашу к стене и позвонила в чёрную сейфную дверь.
"Ну, всё, здесь мне придет конец" – приговорил себя Рублев.
Двери открылись не сразу. Катя с порога защебетала:
– Папа, Саше плохо, доведи его до дивана, пожалуйста!
Кто-то очень мощный со спины взял его за пояс и, словно пьяного, шаг за шагом повёл туда, откуда доносился шум гостей.
Сашу довели до дивана.
Пока шли, он пытался разглядеть собравшихся, но всё расплывалось, все лица превращались в длинную смазанную полоску, люди, предметы, стены, всё пространство растянулось и вдруг посыпалось, как на старой кассете…
Но одного гостя Александр успел распознать. Это был гопарь по кличке Шило.
XVIII
Сашу ударили по лицу. Резко, холодной ладошкой. А потом принялись вливать в рот, что-то вязкое и теплое. И противное – такое обычно настаивают старухи, иногда из трав, иногда из пауков, иногда из мухоморов, а чаще из всего сразу.
– Пей, пей, мать тебя сейчас быстро на ноги поставит, – услышал Саша мужской богатый бас. Того, кто говорил, Саша не видел – в глазах стоял туман.
Спустя несколько минут перед глазами начала проявлять картинка. Как будто кто-то пультом настраивал резкость изображения. Медленно, но всё чётче и чётче становились предметы, лица, ярче становились цвета…
Наконец, Александр смог оглядеть помещение, в которое вошел. В большой просторной комнате стоял большой стол, заставленный салатами, нарезкой, пельменями, холодцом, а также тарелками и рюмками. Бутылки вина, водки и одна бутылка шампанского – уже пустая, стояли почему-то у дивана, на котором Александр и расположился. За столом сидело ещё четыре человека, слева от него развалилась Екатерина. С другой стороны – незнакомая девушка, которая чем-то походила на Катю, но была моложе на несколько лет и гораздо красивее. К тому же – брюнетка, глаза аккуратные, маленький курносый носик, губки небольшие, но пухлые. Не девушка, а кукла! А фигура! Мама дорогая! Она сидела нога на ногу в мини-юбке, держа спинку, как опытная танцовщица. Груди её натягивали белую рубашку, и хотя она была в лифчике – сразу заметил Рублев – соски сквозь ткань одежды, все же, просвечивали, оставляя немыслимое раздолье для фантазии…
Справа от нее сидел Шило. Он во что-то играл на своем телефоне, но время от времени поглядывал на Рублева. И каждый раз ухмылялся своей тонкой мерзкой улыбкой.
Встретившись с ним прояснённым взглядом, Александр попытался было встать, хотя зачем не понимал, но Катя быстро его одёрнула.
– Ну, давай знакомиться! – сильный голос, оказывается, принадлежал маленькому неказистому мужичку в полосатой рубашке и красной жилетке. Он сидел напротив. Рядом с ним что-то нарезала в глубокой тарелке пышная стареющая женщина в цветастом платье. Журналист догадался, что эти старики – родители Кати. Но вот кто им Шило? И эта грудастенькая девочка рядом?
– Сан Саныч! – из красной жилетки вынырнула маленькая, но крепкая рука и протянулась в сторону Александра.
– Саша, – рукопожатие совершилось прямо над тарелкой с оливье.
– Ой, тёзки, значит! – обрадовалась цветастая женщина, – а я Алевтина Петровна – мама Ани! Она тоже падала Рублеву руку. На этот раз поздоровались над тарелкой с маленькими жирными пирожками.
– Очень приятно! – сказал он и вдруг понял, что женщина произнесла незнакомое ему имя, – мама Ани? Какой Ани?
– А так меня называют родители, – защебетала быстро Катя, – я тебя забыла предупредить, чтоб ты не пугался! Просто понимаешь, мне не нравится имя Аня, а им нравится, – Катя коротко хохотнула, – я тебе, милый, сегодня хотела рассказать, да ты был не в духе. Но ведь это неважно?
Рублев промолчал, ему бросилось в глаза, как все, сидящее за праздничным столом, начали быстро переглядываться, будто искали другу друга какой-то ответ. А, может, опять ему мерещится всякое…
– Вы не стесняйтесь, накладывайте себе, чего захотите, мы-то уже поели, – засуетилась Алевтина Петровна после небольшой паузы, взяла пустую тарелку, вытерла её полотенцем, которое до этого весело на её руке, и подала тарелку гостю.
– Мама! – осекла женщину Екатерина.
– А чего мама? Человек только в себя пришёл, пусть поест! Как Ваше самочувствие, Саша?
Рублёв вдруг осознал, что чувствует себя превосходно, всю хворь как рукой сняло. Чудеса!
– Ой, спасибо, я как новенький! – улыбнулся Рублев, – и чем Вы меня напоили?
– Это у меня старый рецепт, бабушкин, – похвасталась женщина, – потом расскажу! Да вы кушайте, не смотрите ни на кого, мы уже поели.
– Тебе положить нарезку? – спросила Катя, и не дождавшись ответа, полезла за большой тарелкой с колбасой и сыром.
Девушка справа деланно закашлялась.
– Простите, а нас представлять не надо? – голос был похож на Катин, только интонация чуть-чуть иная, более стервозная, что ли, – Оля! – представила она сама себя и кивнула головой. Сделала она это также наигранно, но до того мило, что Саша чуть не спросил: "Не Ларина ли?".
Но вместо этого просто ответил:
– Саша, – и улыбнулся. Но откуда такая нежная натяжка взялась?
Все были знакомы, оставалось очередь за Шилом. Но тот молчал. И все молчали. Саша начал снова разглядывать комнату. Она вся как цыганская палатка была в коврах, ковры на полу, на стенах, ковры красные, с ромбиками и кругами по краям, в центре орнамент и узоры… Такие же ковры, вспомнил Саша, когда-то висели и в его родительском доме, и в домах всех друзей, да и, наверное, в домах всех советских жителей.
Прямо к коврам были прибиты рамки с фотографиями. На одной стене – портреты дочерей, Оли и Кати, кажется, с выпускных, а напротив – на другом ковре красовалась свадебная фотография родителей, когда-то черно-белая, но удачно прошедшая попытку реставрации временем – и от того изрядно пожелтевшая.
Ближе к окну вдоль левой стены, там же, где зиял выход из комнаты, гордо стоял сервант. Советский, стеклянно-деревянный, полированный. Когда-то писк моды, сегодня такие держат скорее как раритет. Да и чего греха таить, он хоть и не удобен в перемещении, зато удобен в использовании. Впрочем, как и всё советское…
Кругом отражалось недалёкое прошлое, но Саше квартирка показалась вполне себе уютным очагом. Хоть и маленьким…
– А это – Стас, – подсуетилась мама и разрядила обстановку, – он друг Ольги.
Александр даже не повернулся в сторону Шила и тот, насколько позволяло увидеть боковое зрение Рублева, тоже не посмотрел в его сторону. Ну и ладненько.
– Хорошая у вас квартирка, Алевтина Петровна, – сделал комплимент Рублев.
– Ой, да куда там? Халупа! Все хорошие квартиры-то дочкам отдали, а сами вот где живём. Мы с отцом на эти хаты всю жизнь горбатились – Сан Саныч в своем НИИ до седин проработал, а это, знаете, такая нервотрёпка…
– Ну, завелась бабка! Давай ещё пожалуйся тут! – перебил её Сан Саныч, что-то прожевал и грозно посмотрел на Рублёва.
– А вы, молодой человек, чем занимаетесь?
– Папа, я же тебе говорила, – встряла в разговор Екатерина.
– А я не с тобой разговариваю! – прикрикнул на дочь отец. Катя залилась краской.
– Я – журналист, – ответил Александр и услышал справа смешок, гнусавый, противный. Ощущения были, будто Рублеву плюнули в ухо. Это Шило отреагировал на слово "журналист".