- С ямой-то? А помнишь, нам в школе всё говорили, что бога нет, что всё это враньё и как это… опиум для народа? Теперь-то наших детишек уже совсем по-другому учат. А я тогда, хоть и пацан ещё, но в сомнении пребывал. Если бога нет, думаю, то для кого же прежние люди монастырь построили? Чё они, совсем дураки были что ли, зря стойматериал переводить, если бога в натуре нет? А тут вот взяли и взорвали. Ну я и думаю себе: чё, теперь все сильно умные стали? Вроде, непохоже… И стало мне тогда, Лёха, шибко интересно…
- Интересно что?
- Интересно, как же оно на самом деле. Ведь смотри! Монастырь взорвали - порушили, значит, то что богу принадлежит. А когда щебёнку вывозили, и сделали ту яму нечаянно. А туда дождевая вода налилась, потом кувшинки выросли, лягушки откель-то прискакали, жуки-плавунцы набегли, паучки там, водомерки всякие, короче до хрена развелось там всякой мелкой живности. И ведь если подумать, то вся эта поебень с ножками, с крылышками - она ведь такое же как мы население. Также живут, друг дружку любят, детишек рожают, один другого жрут, и дальше своей лужи ничего не знают. Я кажный день посля школы бегал на них смотреть. Чудно… Не было ничего, и вдруг - целый мир, прямо из ниоткуда. И всё в одной нечаянной яме, которой и быть то не должно!
- Почему же это её быть не должно?
- А ты подумай, Лёха. Ведь если бы народ точно знал, что бог есть, никто бы монастырь не взорвал. Значит и Витька бы щебень не возил, и не пострял бы его трактор посередь дороги. Значит, и ямы бы не было. А раз бог себя не предъявляет, так и монастырь взорвали, тогда и яма у дороги появилась. Но ты вот мне что ответь: кто в энтой яме целый мир устроил? Ведь не сам же он! Сам по себе-то и чирей не вскочит!
- Не знаю я, Митяй…
- И я, Лёха, тоже не знал. А потом понял я, в чём дело! Хоть и глупой ещё, пацан, а понял одним махом, и так крепко, словно как будто молнией меня ударило.
- Что же ты такое понял?
- Обиделся бог на нас! Обиделся, что мы об нём забыли и решил с нами больше дела не иметь. И сотворил он себе для утешения этот мир малый в той самой луже, населил его энтими козявками, и всю свою благодать теперь им отдаёт. Вот тогда-то я и понял, что делать надо.
- И чего?
- А вот чего. На следующий день заколол я школу, взял отцов мотоцикл, в коляску двадцатилитровую канистру с соляркой забросил - и к яме. Ну, зафигачил я в эту яму все двадцать литров соляры, а сам рядом стою и паклю поджигаю. Эти все жучки-паучки, хуечки, водомерки и прочие мандовошки даром что маленькие, а сразу жопой учуяли, что пиздец близко. Как они ломанулись спасаться! Ножками блять сучать, крылышками стрекочуть, друг через друга внавалку лезуть, друг дружку давють, удирають наперегонки! И тут я раз, и с другой стороны горящую паклю хлобысть прямо в соляру. Тута она сразу ка-а-ак па-а-алыхнё-ёт! Короче, сжёг я живьём всю эту пиздобратию, а сам стою рядом и смотрю, как оно всё скорченное дымится. И чувствую, как будто у меня внутре тоже словно всё огнём выжгли… Был целый мир, и жили в нём все энти хуетнюшки тесно между собой, в спорах и в согласии, и тут вдруг херак! - и всех разом пожгли живьём, никого не осталось. Вот так когда-нибудь наступит день, и бог нас тоже всех нахуй пожгёть, когда мы ему настоебеним, а потом уйдёть и даже на пепел не взглянеть…
- Да прямо тебе, сожгёт… Чё ж до сих пор не сжёг? Ты вон к попу Аркадию, тот что в Новопречистенской церкви служит, с поллитрой сбегай… Он тебе всё расскажет.
- В Новопречистенскую пусть бабки ходят замаливать, что в молодости наблядовали. Поп Аркадий - он на службе. А человек служебный, он тебе никогда правду не скажет, а скажет то, что ему начальство говорить велит. А начальство у него не бог, а митрополит.
- Да кобель с ним, с митрополитом… ты говори чё дальше было!
- А дальше, еду я, Лёха, обратно домой на батином Урале, пацан ещё, рулить тяжело, коляску-то на ухабах заносит, а меня от радости так всего и распирает: воротил я бога обратно людям!
- Ну и как, воротил что-ли?
- Ждал я долго, Лёха, от бога весточки, да так и не долждался. Правда через год у того коровника, что из монастырского кирпича построили, стена рухнула, и крыша провалилась внутрь. Пять коров убило, одной ногу оторвало, её тоже забили прямо там же, и ещё это - Савелию Ефимкину… ну, Пашки Ефимкина отцу - он как раз там скотником был - хребёт балкой переломило. Он потом в районной больнице помер через три недели. Вот тут-то и понял я, что зазря я тех мандовошек пожёг, и что оставил нас бог уже навсегда. Если бы бог и вправду вернулся, он бы первым делом мне хребёт переломил! А то, Пашкиному отцу, да через год…. Вообще, Пашкин отец-то тут с какого боку?
- Откуда ты знаешь, Митяй! Как ты могёшь за бога думать? А можеть, он всю деревню за тебя наказал и захуярил по кому пришлось! И пришлось как раз по Пашкиному отцу. Ты об энтом не думал?
- Да ладны тебе! Там потом следователь приезжал и дознание делал. Ну и оказалось что каменщики из авдеевской бригады, какие кладку ложили, попиздили весь цемент четырёхсотой марки и налево продали - на водку они так калымили. А мы-то всё думали, чё это Авдеев всю дорогу пьяный, и вся его бригада тоже в дребодан? На какие-такие деньги? А они вона… И кладку положили пьяную, почти что с одним песком заместо раствора. Так и чё ж ей было не завалиться? Так что всё, Лёха. Не вернётся к нам бог никогда. Таперича каждный должон думать сам об себя. И тебе тоже надо жизнь свою решать самому, ни на кого не надеяться.
- Дык, Митяй, я же только сейчас решил.
- Нет, Лёха, не всё ты ещё решил. Ты главного не скумекал, что мы все живём не по правде. Оттого тебе и чернуха снится. А ты возьми и дойди до конца. Найди себе жертву, как ты сам сказал, и убей её правильно, так как надо. Один раз сделашь как правильно, и тогда поймёшь, как у тебе внутре всё было неправильно, и как во всей жизни тоже всё неправильно. Ну, ни себя, ни жизнь переделать конечно нельзя, но легче стать всё равно должно. Так что давай, принеси, Лёха, жертву. Глядишь, и чернуха твоя пройдёт.
Лёха выразил своё согласие с мнением приятеля новым энергичным тычком кулака в его бедро.
- Да заебал уже, блин, кулаком-то тыкать… - беззлобно ругнулся Митяй, вернув тычок приятелю в бок. Лёха молча принял солидный кулак товарища слегка хрустнувшими рёбрами, и при этом не только не поморщился, а наоборот - блаженно осклабился, обнажив крупные жёлтые клыки, наподобие волчьих.
Между тем докладчик, сделав очередной глоток воды из стакана, продолжил:
- Крупный рогатый скот обескровливают следующим образом: закольщик делает по передней линии шеи разрез шкуры длиной тридцать-тридцать пять сантиметров, затем отделяет небольшую часть пищевода от трахеи и накладывает на него лигатуру. Наложив лигатуру, он вводит через разрез шкуры по направлению вперед к грудной клетке нож, вскрывает одновременно переднюю аорту и переднюю полую вену. Снимают шкуры с туш сразу же после обескровливания, быстро, не допуская при этом порезов шкуры, повреждения мышечной ткани, оставления на шкуре прирезей и загрязнений.
- Шкура… сука… убью… зарежу, блядь!.. - неожиданно прохрипел Лёха, и глаза его зажглись злобным жёлтым огнём, как у матёрого волка. На его сжатых веснушчатых кулаках бугристо вздулись тёмные вены. Несколько сидящих недалеко работников с беспокойством оглянулись на голос. Забойщик медленно разжал пальцы рук и с трудом пригасил страшный волчий блеск в глазах.
***
- Ну что, дорогой коллега… Где-то через час мне надо будет приступить к своим обязанностям проводника. Кстати, для справки, пропускная способность нашего убойного цеха примерно сто голов в час. А пока есть время, не могли бы вы рассказать о вашей прошлой жизни?
- С удовольствием, уважаемый Царандой. В прошлой жизни я заведовал кафедрой философии в академическом учреждении, под названием "Институт Системных Исследований Российской Академии Наук". В работе учёного основное время занимает - увы - всяческая рутина. Я тащил на себе кучу аспирантов, регулярно утверждал план работы диссертационного совета, каждый третий четверг проводил заседания Учёного совета, пробивал гранты на исследования. Но была и светлая сторона. Я писал статьи в "Психологический журнал" и кучу других изданий, отечественных и зарубежных. Ездил на конференции в Европу и в США. Изучал всевозможные материалы по проблеме гуманистического развития человека и общества. В частности, пытался проследить этапы эволюции психологии индивидуализма и его влияния на различные аспекты жизни. Если хотите, могу прочитать вам краткую лекцию на эту тему.
- А что, валяйте! Вы наверное будете единственным в мире учёным козлом, читающим бле-е-е-е-кцию в своём настоящем виде. Все остальные непременно маскируются под прямоходящих, когда блеют в микрофон.
- Да, что называется, не в бровь а в глаз. - потряс Цунареф длинной бородой. - Действительно, учёные козлы… хм… блеют в микрофон… Итак, индивидуализм… Как вы догадываетесь, уважаемый Царандой, индивидуализм не является исключительным свойством прямоходящим. Они унаследовали его от "братьев меньших", как они снисходительно выражаются. Сильные отбирают у слабых пищу и самок. Слабые погибают. Сильные выживают и дают сильное потомство. Жизнь торжествует благодаря законам природы. В основе этого процесса лежит индивидуализм, то есть приоритет собственных потребностей особи над потребностями другой особи. Такая форма поведения несомненно приносит пользу в дикой природе. Давая возможность сильному выжить ценой жизни слабого, она укрепляет популяцию и вид в целом.
- Но прямоходящие не живут в дикой природе, дорогой Цунареф.