2
То, чего так опасался прусский король, не произошло: Екатерина не возобновила войны, прекращенной ее покойным мужем. Русские полки не двинулись снова к Берлину, уже замершему в напряженном ожидании.
В своих записках Екатерина перечислила много причин, продиктовавших ей такое решение. Она отметила, что финансы государства были совсем расстроены: ежегодный дефицит достигал 7 миллионов, за военные поставки не было уплачено 13 миллионов, обращавшиеся в стране 60 миллионов рублей представляли собой монеты двенадцати разных весов - серебряные от 82-й пробы до 63-й и медные от 40 рублей до 32 рублей в пуде. Попытка заключить в Голландии двухмиллионный заем окончилась неудачей. В целях, изыскания средств таможни были отданы за 2 миллиона рублей на откуп, и почти все отрасли торговли отданы в монополию частным лицам. И все-таки армия получала жалованье очень неаккуратно.
Но главная причина была не эта. Главное, что тревожило императрицу, были крестьянские волнения. До пугачевской грозы оставалось еще свыше десяти лет, но уже слышались первые раскаты грома. В именьях вспыхивали бунты, по усадьбам пускали "красного петуха". Крестьяне не исполняли приказов начальства, даже указов сената; вошло в поговорку ждать "третьего указа", так как два первых оставались безрезультатны. Сенат был завален делами о крестьянских волнениях. Он слушал их не в экстракте, а целиком, и, например, дело о выгоне в городе Мосальске читалось шесть недель сряду.
В первые месяцы после воцарения Екатерина испытывала острую неуверенность в прочности достигнутой власти. Поэтому возобновление трудной, дорого стоившей войны не было в ее интересах.
Притом правительство считало, что основная задача уже решена: истощенная войной Пруссия, подобно змее, у которой вырвали жало, надолго перестала быть опасной.
Война для России была окончена. Находившиеся в Восточной Пруссии русские войска, при Петре III сдавшие власть прусским чиновникам, но после свержения Петра, опять водрузившие повсюду русский герб, окончательно покинули область. В августе 1762 года старый фельдмаршал Левальдт, губернатор Восточной Пруссии, вернулся после четырехлетнего перерыва в свои владения.
Конечно, не было больше и речи о затевавшейся Петром III войне с Данией; спор о Голштинии был быстро и легко разрешен.
Тому, что не придется сражаться за Голштинию, все были очень рады. Но отказ от дальнейшей борьбы с немцами вызвал открытое возмущение. Гвардия, пехотные полки, дворянство, обыватели городов - все объединились в этом, всем была равно ненавистна Пруссия и то, что исходило оттуда. Находившийся еще в Петербурге представитель Фридриха, Гольц, просил короля немедленно отозвать его. Прусские артиллеристы, выписанные Петром III, не решались высунуть носа на улицу из боязни, что толпа растерзает их.
Однако Екатерина, желая сосредоточить все усилия, чтобы укрепиться на троне, не последовала общему желанию. Россия вышла из войны, и это предрешило общее окончание ее. В феврале 1763 года был утвержден мирный договор между Пруссией и Францией, а несколькими днями позже - между Пруссией и Австрией. В территориальном отношении карта Европы не претерпела изменений; захваченную в 1756 году Саксонию Фридрих вернул Австрии.
Тем не менее война, почти семь лет гремевшая в Европе, оставила глубокие последствия. Ослабленная войной Австрия и лишившаяся отнятых Англией заморских колоний Франция значительно потеряли свое влияние. Еще более пагубные результаты имела война для Пруссии. Офицер прусской службы Архенгольц так описывал состояние фридриховских владений:
"Целые округи были опустошены, в других были прерваны торговля и ремесла. Вся дальняя Померания и часть Бранденбурга уподоблялись пустыне. Другие области не дошли еще до столь гибельного положения, но в них или совсем не находилось жителей, или не было мужчин. Во многих провинциях женщины пахали поля, в других нельзя было найти даже плугов. Дикие американские пустыни Огио и Ориноко представляли верную картину полей Германии. Один офицер, проехавший семь деревень в Гессене, нашел в них только одного человека, который нарыл бобы, чтобы пообедать".
Так выглядела Пруссия после войны, в которую вовлек ее ненасытный ее король.
- Посмеялась лиса мужику, кур покравши, да посмеялся и мужик лисе, шкуру снявши, - говорили между собой русские солдаты, проходя по обезлюдевшим прусским деревням.
Семилетняя война закончилась неожиданно. Стечение благоприятных для Фридриха исторических обстоятельств дозволило ему сохранить на голове корону, а Пруссии - избежать полного разгрома. Однако русская кровь была пролита в этой войне не напрасно. Семилетняя война явилась свидетельством военной мощи России, выдвинула ее в ряд влиятельнейших европейских держав. Эта война явилась источником для дальнейшего бурного роста политического влияния России, для ее блистательных войн во второй половине XVIII века.
Прошло столетие. Гениальный мыслитель, касаясь Семилетней войны, написал, что по окончании ее "лицом к лицу с… распадающимися пограничными странами, с… великими державами…, запутавшимися в бесконечных распрях, постоянно старающимися перехитрить друг друга, - лицом к лицу с ними стояла единая, однородная, молодая, быстро растущая Россия, почти неуязвимая и совершенно недоступная завоеванию".
Эти слова Энгельса могут служить эпитафией тем, кто в тяжкую годину, живя в неустроенной, закрепощенной России, сражаясь зачастую без хороших командиров, утвердили на полях Пруссии честь русского оружия и достоинство своего народа.
Глава пятая
Мирович
Война была закончена, но жизнь в стране, подобно выплеснувшейся из берегов реке, не входила в прежнее русло. По кривым улочкам городов, по зеленым просторам полей, по усадьбам и селам струились слухи, один другого удивительней, один другого чудесней. Говорили, что пора дать мужикам волю, что сидит в государевой крепости за тридевятые замками законный император, которому когда-то присягали, и он, мол, не обошел бы простых людей, если б ему оказаться на троне.
Откуда пошли эти толки, никто не знал. Но приближенные Екатерины всполошились.
В первые дни после свержения Петра III предполагалось заточить его в Шлиссельбургскую крепость.
В связи с этим решено было перевезти Ивана VI в другое место. Стороживший нецарствовавшего императора генерал-майор Савин получил указ: "Ежели можно того же дня, а по крайней мере на другой день, имеете безымянного колодника, содержащегося в Шлиссельбургской крепости под вашим смотрением вывезти сами из оной в Кексгольм".
Было около полуночи, когда Савин, исполняя приказ, выехал с колодником и двенадцатью солдатами из Шлиссельбурга. Путь в Кексгольм лежал через Ладожское озеро. Дул свирепый ветер. Черные волны вспухали на поверхности озера, вздувались у бортов рябчика и щерботов, обдавая холодными брызгами всех находившихся в этих суденышках.
Иван, сидя на корме за занавеской, притих и, вцепившись в мокрую скамью, вглядывался в непроглядную темь ночи, изредка прорезавшуюся полыхавшими молниями. Он не испытывал страха; впервые в жизни был он близок к природе, и эти несколько часов заслонили в его воображении двадцать лет заточения в четырех стенах. Солдаты забыли о нем и громко роптали:
- Погибать приходится! Вишь, как пророк Илия гремит. В экую непогодь по Ладоге рази мыслимо ездить!
- Из-за дурачка всем пропадать, видно. Сдался он начальству…
- Молчать! - заорал Савин. - Еще раз услышу, так всю шкуру на берегу спущу.
Он подкрепил свои слова длинным ругательством, ко не успел докончить его. Набежавшая мощная волна швырнула рябчик на внезапно возникшую из темноты скалу. Послышался оглушительный треск; дно рябчика раскололось, в пробоину шумно хлынула вода.
- На берег! - закричал Савин. - По каменьям прыгай! Тут саженей шесть будет, не больше. За арестанта головой отвечаете, черти. Да щерботы кличь, пущай тоже высаживаются.
Солдаты боязливо совали ноги в холодную бурливую воду. Один из них тронул за плечо Ивана.
- Вылазь, кум. Не чуешь нешто: смертушку встречаем…
Иван спокойно поднялся, но в тот же миг Савин, хлюпая ногами по заливавшей лодку воде, подскочил к нему:
- Постой, постой! Вяжи ему голову, чтоб лица видно не было.
Солдаты оторопели.
- Чего уж тут вязать, вашество? - сказал один из них. - Все, может, сейчас у бога в раю будем.
Санин вместо ответа обернул вокруг головы Ивана кусок темной материи.
- Как же по каменьям в эту темь с завязанными глазами лазать? - ворчали солдаты.
Савин выругался.
- Бери его за руки и за ноги и волоки тако на берег.
Вспыхнула ослепительная молния, яростно ударил гром. Низко нависшая туча прорвалась потоками ливня. Солдаты последними ударами весел подвели суденышко поближе к берегу и с решимостью выбросились за борт, сразу погрузившись в воду по горло. В тот же момент Савин толкнул колодника; тот с легким возгласом, в котором сквозило скорее изумление, чем испуг, упал в расступившиеся под ним волны. Его тотчас подхватили солдаты и поволокли к берегу. Иван ощупью перебирал ногами; мокрая повязка тяжело стягивала лоб и затылок; почувствовав под ногами гальку, он удовлетворенно замычал и, опираясь на руки своих провожатых, вскарабкался на сушу. Дождь лил не переставая; сгрудившиеся солдаты остервенело бранились.
- Кто край знает? - спросил выбравшийся из воды и отряхивавшийся Савин. - Какая деревня тут ближайшая будет?
- Морья, - ответил кто-то. - До нее, почитай, версты четыре.
- Пойдем: нам торопиться нужно. Да гляди у меня, чтобы лицо у колодника закрыто было; ежели замечу непорядок, всех перепорю, сукиных детей!