– А ты надо мной нет? Вопросы о любви обычно задают до свадьбы, но в то время ты их не задавала – значит, то, что ты знала, тебя устраивало. А с тех пор ведь ничего не изменилось.
Она села на постели, прикрыв грудь одеялом. "То, что ты знала". До свадьбы она знала… что он потрясающе целуется и красиво читает стихи… Он и сейчас потрясающе целовался и иногда читал ей стихи. Правда, иной раз ей казалось, что он при этом словно иронизирует – не то над ней, не то над самим собой… "Тебя устраивало". Но разве она могла думать, что это всё?! Разве она думала, что его поведение тогда, на первом обеде, говорило о чем-то действительно серьезном? Ведь потом он всё же был другим – гулял с ней, разговаривал, рассказывал всякие вещи… Значит, это было… только данью вежливости?!..
– Ты меня не любишь!
– Еще того не легче. А из чего ты это заключила, позволь узнать?
– Я это чувствую!
– Вот как? Любопытно, – несколько мгновений он в раздумье смотрел на нее. – Как по-твоему, любовь к Богу, например, это чувство?
– Н-нет, – ответила она не очень уверенно.
– Почему так робко? Ответ верен. Не чувство. А любовь к ближнему?
Она молчала, сердито глядя на мужа.
– Не знаешь? Ладно, я тебе скажу: она тоже не чувство. Любовь к Богу состоит в соблюдении Его заповедей. "Если любите Меня, соблюдите Мои заповеди", – это ты помнишь, надеюсь? Равно как и любовь к ближнему заключается в исполнении заповедей по отношению к ближнему. А сама любовь к Богу и ближнему есть Бог, действующий в нас. "Бог есть любовь, и пребывающий в любви в Боге пребывает, и Бог в нем пребывает". Поняла?
– Вроде бы. Но при чем тут…
– Сейчас увидишь. Соответственно, отсутствие любви выражается в несоблюдении заповедей, в пренебрежении обязанностями в отношении ближних. Так какими из них я пренебрег по отношению к тебе, что ты обвиняешь меня в нелюбви?
Его рассуждение так ошеломило ее, что она молчала, не зная, что сказать. А он продолжал:
– Рассудим логически. Мы с тобой живем… уже восемь лет. Нажили детей, в том числе наследника. Так?
– Так…
– Была ли ты когда-нибудь мною недовольна с телесной стороны?
– Нет, – ответила она, слегка краснея: что Феофил, по выражению Варды, "ночью был на высоте любовной науки", Феодора отрицать не могла.
– С вещественной, в смысле средств к существованию и прочее?
– Нет. Но послушай!..
– Погоди, не будь так нетерпелива, – он слегка улыбнулся. – А с нравственной стороны как?
– С нравственной?..
– Изменял ли я тебе, был ли я с тобой груб? Или, может быть, я плохо обращался с детьми или с твоими родственниками?
– Да нет…
– Есть ли во вселенной хоть одна женщина, у которой положение выше твоего?
– Нет…
– Так чего тебе еще нужно?
Феодора смотрела на мужа и ощущала свое полное бессилие перед ним – таким прекрасным и таким непонятным, которого она так любила и при этом до сих пор знала, если не брать в расчет плотскую близость, не намного больше, чем в тот день, когда он вручил ей золотое яблоко! Чего ей еще нужно? Вот, в самом деле, вопрос!..
– Но ты говоришь вообще о любви к ближним! – вскричала она. – Как ты тут расписал, можно любить кого угодно, даже совсем чужих людей! А мы муж и жена!
– И что? – спросил он спокойно. – В браке люди перестают быть ближними друг другу? Чем, по-твоему, отличается любовь в христианском браке от христианской любви вообще? Чем отличаются муж и жена от всех прочих людей? Они точно так же должны соблюдать заповеди в отношении друг друга, как и в отношении посторонних людей. Отличие только в том, что они еще спят вместе, но могут и не спать, если не хотят, рожают детей, если Бог пошлет, и воспитывают их. Кажется, против этих условий я тоже не погрешил, что и прошедшая ночь показывает, – он подошел к окну, несколько мгновений смотрел в сад и снова повернулся к жене, но теперь он стоял спиной к свету, и она почти не могла разглядеть выражение его лица. – Правда, к любви это отношения уже не имеет.
– То есть как не имеет? – удивилась Феодора.
– Так ведь настоящая любовь одна – христианская, и только против нее грешить нехорошо. Но ночные развлечения и чадородие к ней не относятся, а не то надо было бы христианам всем спать со всеми и рожать детей, чтоб заповедь о любви исполнить. Не так ли?
Она растерянно помолчала и воскликнула:
– Тьфу, да я ведь не о том! Я о любви мужчины и женщины, мужа и жены!
– О нет, тут надо разделять. Любовь мужчины и женщины это одно, а любовь мужа и жены в христианском браке – совсем другое.
– Как?!
– Первая есть страсть, и если я, так сказать, чем-то против нее "согрешаю", то это, скорее, добродетель. А вторая есть исполнение заповедей, о чем я уже говорил. Итак, какую заповедь я не исполнил по отношению к тебе или к нашим детям?
Феодора безмолвно смотрела на мужа. Она, быть может, впервые в жизни столкнулась с таким логичным построением, и совсем не понимала, как и что тут можно возразить. Она не привыкла раскладывать свою жизнь по логическим полочкам и связывать такими цепями рассуждений. "Он надо мной смеется!" – но доказать это не представлялось возможным: внешне Феофил был вполне серьезен.
– Или ты жаждешь именно любви как любви мужчины и женщины? – спросил он.
– Да, – ответила она тихо.
– Для этого у нас есть ночь, и она только что была.
– Разве эта любовь сводится лишь к постели?! – возмутилась Феодора. – А общение? А дружба, единодушие? Общаешься ведь ты с другими, например, со своим Иоанном! А со мной… мне иногда кажется, что ты меня презираешь! Ни о чем поговорить не хочешь! Разве это любовь?!
– Да, Аристотель действительно говорил, что "влюбленность тяготеет к своего рода чрезмерной дружбе", тут ты права. Но для дружбы нужны общие интересы. Ты говоришь, я тебя презираю, а мне кажется, что я тебя жалею. Вряд ли ты обрадовалась бы, если б я стал рассуждать с тобой о "Диалогах" Платона…
– Как будто единодушие невозможно помимо любви к Платону! По-моему, не обязательно иметь во всем одинаковые вкусы, чтоб оно было!
– Не обязательно, согласен. Единодушие, о котором ты говоришь, происходит из некоего созвучия душ… Одной общности знаний и склонностей, конечно, недостаточно, чтобы создать его, но если этой общности почти нет, то очень маловероятно, что мелодия зазвучит. По тому же Аристотелю, недостаток общения убивает дружбу, но чтобы было общение, нужны общие интересы, и если их нет, общаться по необходимости будет не о чем, а значит, не будет и дружбы. И в любом случае созвучие душ… не берется человеческими усилиями. Это даруется свыше… или не даруется, – он умолк и отвернулся к окну.
– А без созвучия, значит, только постель и жалость! Вот это твоя любовь? – сказала Феодора почти враждебно.
Он обернулся, бледный, но она не могла разглядеть этого.
– Если и так, каким заповедям это противоречит? В Писании сказано, что жену надо "питать и греть", как "немощный сосуд", и про постель там говорится: "чтобы не искушал сатана невоздержанием"… Но где там сказано о том, что муж должен вести с женой беседы и вообще проводить с ней много времени?
Феодора закусила губу, помолчала и выпалила:
– Была бы на моем месте другая, ты не задавал бы таких вопросов!
"Вот как! – подумал Феофил. – Ревность? С чего бы вдруг? Что это с ней случилось… после стольких лет замужества?"
– Возможно, – сказал он с некоторой холодностью. – Хотя я не понимаю, чего ради ты заговорила об этом, ведь мы уже выяснили, что я тебе не изменял. Но ты, кажется, опять не совсем поняла. Вести с женой беседы – не есть ни грех, ни добродетель. Может быть, ты и не заметила, но до и отчасти после свадьбы я потратил некоторое время на то, чтобы выяснить твои вкусы и склонности и понять, что мы с тобой мало найдем тем для разговоров… Впрочем, дело не в этом, а в том, что, говорю я с тобой о прочитанных книгах или не говорю, гуляю я с тобой по парку или нет, я ничем не погрешаю против заповеди о любви в христианском ее понимании. Даже напротив: если б я такими беседами и прогулками чрезмерно и без нужды увлекался, это был бы признак пристрастного отношения и греховной жизни. Пожалуй, это был бы еще и соблазн ближних, а именно – тебя. Христианин ведь должен при всех своих делах помнить о Боге. А ты вспоминаешь о Нем, когда говоришь со мной? Я еще до свадьбы заметил, когда мы с тобой гуляли по вечерам, что ты слушаешь меня как сирену, совершенно забывая обо всем окружающем. Уж не говорю о ночных развлечениях – тут и вовсе не до памяти Божией. А ведь так не должно быть. Златоуст, например, считал, что возможно и при этом молиться, но только менее сосредоточенно. Мы же с тобой, если кому и приносим жертвы по ночам, то никак не Христу умом, а Афродите душой и телом. Надо заметить, что это совсем не аскетично.
Феодора растерялась. "Не аскетично"? Да, получается, то, чего ей хочется, ни в какую аскетику не вписывается… А должно вписываться? Получается, должно… Значит, Феофил прав? Как всегда! Всегда он "прав", хотя она точно знает, что он не прав!..
– Иоанн хорошо обучил тебя… софистике! – наконец, проговорила она.