Наконец, 9 мая во дворец прибыл монах лет пятидесяти, среднего роста, чуть полноватый, немного обрюзгший. Он горбился и смотрел всё больше в землю, однако можно было понять, что прежде он был недурен собой. В его глазах словно навек застыло выражение затаенной печали. Дворцовая обстановка поразила монаха: он озирался по сторонам с таким видом, будто попал в чужую страну, и ступал по мраморным полам так, словно боялся оставить на них грязные следы. Он приехал ближе к вечеру, а наутро, проводя гостя по дворцу, императрица, как бы случайно, завела его в "школьную", где Феофил с Грамматиком как раз собирались начать занятия – жених даже за два дня до свадьбы не пожелал оставить философию, а когда мать робко намекнула ему, что невеста, пожалуй, может обидеться, сказал:
– Пустяки, да и не всё ли равно, ведь ей теперь всю жизнь на меня обижаться.
Когда Фекла со своим спутником вошла в залу, учитель раскладывал на столе книги, а ученик стоял у окна. Императрица вошла первой, и ссутулившегося монаха было почти не разглядеть за ее спиной.
– О, вы здесь, как удачно! – весело воскликнула Фекла, хотя сердце ее вдруг бешено заколотилось. – Мы немного задержим начало занятий, вы не против? А может, и послушаем потом твою блистательную лекцию, господин Иоанн… Я зашла показать нашему гостю эту залу. Познакомься, отче, – она повернулась к спутнику, – это Феофил, а это Иоанн, игумен монастыря Сергия и Вакха, а главное – лучший из учителей столицы, он уже восемь лет учит Феофила всяческой премудрости. Феофил, Иоанн, позвольте представить: Александр, наш родственник, ныне монашествует в Фотинудийской обители.
Александр сделал шаг вперед и вдруг застыл на месте. Иоанн, взглянув на него, побледнел, но мгновенно справился с собой и, поклонившись, спокойно сказал:
– А мы, кажется, знакомы.
Императрица была поражена до испуга. Ее смутная догадка подтверждалась на глазах: эти двое узнали друг друга сразу, несмотря на то, что со дня их последней встречи прошло, конечно, уже более двадцати лет. Но особенно и до стыда поразил Феклу взгляд, брошенный Иоанном на нее: она увидела, что игумен понял ее замысел, – и от этого взгляда августа словно потеряла дар речи, совсем позабыв, что собиралась "направлять беседу"…
– Д-да, – проговорил Александр, ужасно, в свою очередь, бледнея, – я тоже узнаю тебя… господин Иоанн…
– Мир тесен! – бодро сказал Грамматик. – Кто бы мог подумать, что наши пути когда-нибудь вновь пересекутся, да еще в таком славном месте как Священный дворец! Я соболезную, – он переменил тон на сочувственно-серьезный. – Государыня, – он отвесил Фекле почтительный полупоклон, но она при этом подумала, что игумен, должно быть, мог бы сейчас задушить ее на месте, – уже рассказала мне о несчастной судьбе госпожи Марии.
На лице Александра на миг показалось странное выражение, точно он хотел крикнуть: "Замолчи!" – но монах тут же смешался и пробормотал:
– Да, она… Бедная девочка!
Ощутив неуместность последнего слова, он совсем смутился и умолк. Феофил, с любопытством наблюдавший всю эту сцену, вдруг спросил:
– Так это ты, господин Александр, был мужем моей тетки Марии?
Монах поднял на юношу глаза и проговорил как бы через силу:
– Да, я.
– Значит, дядя. Странно, что мама сразу не сказала об этом, – он остро глянул на императрицу. – Что ж, очень приятно! Тетя, кажется, была тебя намного моложе?
На щеках монаха показались красные пятна.
– На десять лет.
– Не такая уж большая разница! – улыбнулся Феофил. – А правда ли, что она была очень красива?
Сцена принимала какой-то безобразный оборот. Слова вроде бы говорились самые обыкновенные, но ощущалось, что происходит нечто крайне неприличное. Но более всего ужасало Феклу то, что Иоанн выглядел как-то уж слишком спокойным, зато Феофил под маской веселости всё больше походил на натянутую тетиву. "Надо это остановить!" – мелькнула у нее мысль. Но было уже поздно.
– Она… да, очень красива была, – криво улыбаясь, ответил Александр, переступил с ноги на ногу, и неожиданно выпалил: – Почти как сейчас твоя августейшая мать!
Тут взгляды всех обратились к Фекле. Щеки ее запылали, она не могла произнести ни слова, а когда осознала смысл ответа Александра – что она теперь красивее, чем была некогда Мария, – покраснела буквально до корней волос. И хотя на нее были устремлены три пары глаз, самым невыносимым показался ей взгляд только одних – сверкающих, как стальные лезвия. Однако через несколько мгновений он оторвался от нее и снова вонзился в Александра.
– Что же, – продолжал Феофил неумолимо, тоже переводя глаза на гостя, – Иоанн учил ваших с нею детей? Ах да, вы же не успели завести детей, как я знаю… Откуда тогда вы знакомы?
– Дети были, господин Феофил, – заговорил Иоанн, – но другие. С госпожой Марией мы познакомились раньше, чем она вышла замуж за господина Александра. Я учил сыновей твоего дяди, ныне покойного, а госпожа Мария присматривала за ними, поскольку ее брат овдовел. Мы были знакомы два года.
Он говорил очень спокойно, словно рассказывал самую обыденную историю, но его глаза цвета стали, когда он опять взглянул на императрицу, полыхнули таким гневом, что ее сердце на миг словно остановилось от пронзительной боли, и эта боль стала для Феклы неожиданностью едва ли не большей, чем всё остальное. Ей захотелось крикнуть: "Не надо! Довольно! Я не хочу ничего знать!" Но уже и без нее было, кому доводить начатое до конца.
– Вот как! – сказал Феофил. – Сколько же моей тете в то время было лет?
– Пятнадцать, – по-прежнему спокойно ответил Грамматик. – В семнадцать она вышла замуж, а мне тогда как раз пришлось покинуть своих учеников, поскольку твой дядя вновь женился, и его супруга нашла мальчикам другого учителя.
– Но позвольте, – сказал Феофил, – где же вы тогда познакомились с господином Александром?
"Зачем он продолжает этот ужасный разговор?! – думала Фекла. – У него какая-то цель… Боже! Лучше б я всё это не затевала!"
– Господин Александр трижды приезжал в дом брата госпожи Марии вместе с твоим дедом, ее отцом, – ответил Иоанн, насмешливо глядя на гостя в упор. – Сначала познакомиться с невестой, потом – на Пасху, а в третий раз – когда отец увозил ее домой, чтобы подготовиться к свадьбе.
– И вы до сих пор так друг друга помните, что сразу узнали! – воскликнул Феофил с явно напускным удивлением.
Грамматик слегка побледнел, но ничего не сказал.
– Ты, наверное, постригся после того как овдовел? – обратился Феофил к Александру.
Монах только кивнул.
– И тетя Мария умерла молодой, я слышал? – юноша не спускал глаз с его лица.
– Не дожив до девятнадцати, – пробормотал тот.
– Злая судьба, однако! – Феофил взглянул на мать и вновь обратил взор к дяде. – Что же, какая-то болезнь?
– Ничем она не болела! – вдруг вскричал Александр со всхлипом. – Она умерла от печали! Потому что не хотела жить! Потому что… О, за что вы собрались тут мучить меня?!
Внезапно повернувшись, он выбежал вон. Императрица тоже было рванулась к выходу, чтобы догнать гостя, но тут Иоанн быстрым шагом пересек комнату со словами:
– Прошу меня простить! – и исчез за дверью.
На Феклу напало что-то вроде столбняка. Феофил смерил мать долгим взглядом и отвернулся к окну.
Некоторое время продолжалось молчание.
– Феофил, зачем ты? – наконец, чуть слышно сказала императрица.
– А что, – он обернулся, – ты сама разве не этого хотела? Или тебе неудобно, что так неприлично вышло? А что вообще приличного может быть, когда лезешь в чужую душу и в чужую постель?!
– Феофил!..
Тут вернулся Иоанн. Он был мертвенно-бледен, однако проговорил всё тем же спокойным ровным голосом:
– Еще раз прошу прощения. Мне нужно было сказать несколько слов господину Александру.
– О том, что любовь – всего лишь временное расстройство ума? – спросил Феофил, глядя на учителя в упор.
Тот выдержал взгляд.
– Любовь, – тон Грамматика был ледяным, – есть омрачение ума, пленение души и безумие тела, которые могут продолжаться, конечно, довольно долго, но, тем не менее, имеют конец, как и всё, что имеет начало.
– Конец в виде смерти тела, например, – сказал Феофил с такой улыбкой, что у Феклы ком подкатил к горлу.
– Бывает и так. Хотя это и нежелательно со всех точек зрения. Впрочем, исход дела зависит от делателя, – ответил Иоанн уже обычным тоном. – Но нам пора заниматься, господин Феофил. Августейшая, – обратился он к императрице, – господин Александр сказал, что будет ждать тебя в соседней зале. Если вы еще желаете послушать лекцию моего недостоинства об учении Платона о государстве…
– О, нет-нет, благодарю! – ответила Фекла, удивляясь, что у нее еще есть голос. – Простите, что мы вам помешали…
Она поскорей выскользнула вон. Когда за ней закрылась дверь, Иоанн коротко рассмеялся и сказал:
– До чего может довести женское любопытство! Я бы поспорил на что угодно, что преподобнейший отец не останется здесь даже до вечера.
Феофил посмотрел на учителя очень пристально и сказал без тени улыбки:
– Пожалуй. Вышло как-то невежливо… Впрочем, с другой стороны, что умершему для мира делать на чужой свадьбе?
Урок начался, но мысли и ученика, и учителя на этот раз были далеко от Платона и государственного устройства. В какой-то момент Грамматик поймал себя на словах:
– Как я уже говорил, итоги тому, что Сократ рассказывал своим собеседникам в "Государстве", Платон подводит в диалоге "Пир"…
"Что я несу?!" – подумал игумен, умолкнув. Ученик между тем ничего не заметил. Иоанн внимательно поглядел на него и сказал: