Феофил думал о том, что его отец, как было слышно, опять в разных застольных компаниях поносит "зверский нрав" императора, а дома всё чаще поминает давнее пророчество филомилийского отшельника, будь оно неладно!.. Василевс, хотя иконопочитатели называли его не иначе как "звероименитым", умел сдерживать гнев и до поры щадил своего прежнего друга, зная про его болтливость и распущенность и смотря на них снисходительно. Хотя год тому назад на Михаила поступил донос, будто он с некими соратниками, чьи имена не назывались, злоумышляет против василевса, однако обвинения доказаны не были; удалось разузнать лишь то, что турмарх в пьяном виде несколько раз выражал недовольство политикой императора и говорил, что она может привести к перевороту. Лев пожурил старого друга и даже расспросил его, что именно ему не нравится в ходе государственных дел. Михаил отделался общими фразами и извинялся за свою "пьяную несдержанность". В результате император, в знак примирения, даже повысил его в должности, назначив доместиком экскувитов. Может быть, он и дальше списывал бы дерзкие речи Михаила на его неумеренное винопитие и природную невоздержанность языка, но в окружении императора вновь прозвучало страшное слово "заговор", – и нити опять вели в круг знакомых и друзей доместика. А их было немало: Михаил, благодаря общительному и веселому нраву, почти во всякой компании становился своим человеком, а некоторые из его родственников давно занимали разные должности при дворе. В столице теперь было уже слишком много недовольных политикой василевса, и Лев знал это. Его ненавидели открытые и тайные сторонники иконопочитания, но и многие из примкнувших, по убеждению или по страху, к иконоборцам недолюбливали и осуждали его – слишком сурово порой император обращался с преступавшими законы, так что его правосудие часто оборачивалось казнями или увечьями провинившихся. Почти никто не знал, не придется ли ему завтра ответить головой за какие-нибудь промахи – а у кого ж их не бывает?.. Слово "заговор" давало зловещее освещение дерзости Михаила, и императорский гнев рано или поздно неминуемо должен был разразиться над его головой.
А это, в свою очередь, означало, что, как бы ни любил Лев своего крестника, опала, грозившая Михаилу, скорее всего, постигнет и его сына – и тогда прощай, Священный дворец, прощайте, друзья детства, прощай, Иоанн, прощай, императорская библиотека, прощайте, великолепные скакуны из царских конюшен! Из-за безумного поведения отца он должен будет всего этого лишиться!.. Гнев поднимался в сердце юноши. "Эх, почему не крестный – мой настоящий отец!" – промелькнула у него мысль. Он вовсе не думал об императорской короне, но было мучительно жаль расставаться с людьми, с которыми его связывала многолетняя дружба…
Феофил не любил отца, а крестного почти обожал: Лев казался ему воплощением храбрости и мужества, а кроме того, относился с почтением к наукам и, в отличие от Михаила, сам много читал. Император тоже очень любил крестника и относился к нему почти с нежностью. При дворе Феофил вел себя скромно, хотя независимо, но и это нравилось василевсу; Лев иной раз почти забывал, что юноша – не его родной сын…
"Всё же, может быть, еще обойдется?.."
– Феофил, Феофил! – раздался сзади звонкий голос. – Ты что тут делаешь? Учитель тебя ждет!
Феодосий, младший сын императора, подбежал к юноше и, ухватив его за хламиду, со смехом потянул за собой. Феофил постарался придать лицу беззаботное выражение. Бросив взгляд на водяные часы в одной из зал, через которые они проходили, он увидел, что действительно пришло время занятий. "Школьная" зала была светлой, просторной, с окнами на юго-восток; вдоль стен в шкафах с застекленными дверями лежали книги, чертежи осадных машин и других военных приспособлений, тетрадки с песнопениями и музыкальные инструменты, деревянные модели геометрических фигур, астролябия, рисунки с изображениями разных животных, засушенные растения и морские звезды, ракушки, камни, осколки разноцветных мраморов и других горных пород, чучела птиц; на одной стене висела большая карта Империи, а на другой – астрологические таблицы Птолемея. Время, проведенное здесь за последние восемь лет, Феофил считал лучшим в своей жизни.
– Вот! Я его нашел! – торжествующе закричал Феодосий, вбегая в "школьную".
– Нашел-то ты его нашел, – сердито сказал Василий, закрывая учебник геометрии и вперяя в Феофила строгий взгляд, – да только учитель тем временем ушел!
Иоанна Грамматика действительно не было в зале.
– Да, – кивнул развалившийся тут же в кресле Константин, – без Феофила отец игумен нас учить не хочет, он же его любимчик! Вот, Феофил, сорвал урок! Этак из-за тебя мы неучами останемся!
– Да вы всё врете! – воскликнул Феофил, смеясь. – Где Иоанн?
– Ну, положим, не совсем врем, не совсем, – улыбнулся Константин. – Так, привираем слегка! – он подмигнул Василию.
– Иоанн забыл одну книжку и пошел за ней в Фомаит, пока тебя нет, – сказал тот. – А тебя-то где носит, дорогой друг?
– Он у нас на балконе размечтался! – сказал Феодосий. – Стоит, думает о чем-то…
– Влюбился, может? – вставил вертевшийся тут же двенадцатилетний Григорий и, поглядев на Феофила, засмеялся.
– В кого бы это? – улыбнулся Феофил, снимая хламиду и вешая ее на серебряный крюк на стене у входа. – Уж не в патрикию ли Магдалину?
Тут мальчики просто покатились со смеху: патрикия-зоста, родственница императрицы, вечно набеленная и нарумяненная женщина лет тридцати, с подведенными бровями, увешанная ожерельями и браслетами, уже давно при встречах кидала на красавца Феофила томные взгляды, которые были предметом постоянных насмешек молодых обитателей Священного дворца.
– "Пламя такое в груди у меня никогда не горело"! – продекламировал Константин, заложив одну на другую ноги в коротких красных сапожках. – Наш Феофил на женщин и не глядит! То ли дело копья, луки, кони…
Все опять рассмеялись.
– А может, он цену себе набивает? – предположил Григорий.
– Что ты! – воскликнул Константин, глядя на Феофила. – И так всем видно, что он бесценный! Что тут набивать, когда он любую женщину взглядом насмерть поражает… Потом только вздохи слышатся из всех углов!
Константин любил друга, но всё же слегка завидовал юноше: красотой и умом Феофил далеко превосходил его с братьями.
– Но нашлась на свете девица, способная поразить и нашего аскета! – сказал Василий.
– Да ну? – с интересом взглянул на него Константин. – Кто такая?
– Красавица, глаза, как море… – Василий лукаво поглядывал на Феофила.
На щеках императорского крестника показался румянец.
– Глупости!
– Да? А сам покраснел!
– "Ныне пылаю тобою, желания сладкого полный!" – опять процитировал Константин. – Что за красотка? Ну-ка доложи! Наше тебе императорское приказание! – он приосанился, но тут же добавил: – Шучу, впрочем. Но правда интересно! Или секрет?
"Знаю, приятно тебе от меня завсегда сокровенно Тайные думы держать; никогда ты собственной волей Мне не решился поведать ни слова из помыслов тайных"…
– Да какой там секрет? – почти сердито сказал Феофил, но тут же улыбнулся и тоже продекламировал: – "Что невозбранно познать, никогда никто не познает прежде тебя, ни от сонма земных, ни от сонма небесных"! Мы на днях с Василием катались верхом и заехали к Книжному портику. И вот, там одна девица книги покупала. Представь: девица – в Книжном!
– Да уж, действительно: "Боги! великое чудо моими очами я вижу"! – Константин снова вспомнил Гомера: вести разговор с помощью цитат было одной из любимых друзьями игр.
– Мало того! – воскликнул Василий. – Я спросил у продавца, что за книгу она смотрела, и оказалось – "Метафизику" Аристотеля!
– Ого! – сказал Константин. – Девица обладает неженским умом!
– И неземной красотой! – добавил Василий.
– Ну, – улыбнулся Константин, – сплошные "не". Прямо апофатика! Ты, Феофил, – он лукаво поглядел на друга, – как насчет апофатического богословия любви?
– Это по твоей части, дорогой мой, – ответил тот, улыбаясь. – Ты у нас охотник до прекрасного пола… А я в этом вопросе мало смыслю.
– Что же, она туда одна пришла? – спросил Константин.
– Да нет, со служанками, конечно, – ответил Феофил. – Книги рассматривала. Изучала качество рукописей – видно, знает в этом толк.
– И красивая?
– Да она была закрыта пуще монашки, где там разглядеть!
– Не, он врет, не слушайте его! – задорно сказал Василий. – Он на нее так и смотрел, так и посматривал! Так что даже оборванец… вертелся там один мальчишка… предложил проследить, где девица живет, – видно, надеялся подзаработать. Феофил его прогнал, а зря, думаю! Девица изумительна и, видно, из богатых – в голубой шелк была одета. Какая осанка! А руки – словно из мрамора выточены! Ножка ма-аленькая, я заметил! А голос – чистая музыка небесных сфер! А поступь! И глаза синие – море!
– "Истинно вечным богиням она красотою подобна"! – заключил Константин.
– Вот-вот! И так она взглянула, знаете, и сразу глаза опустила, – продолжал Василий. – Но думаю, наш Феофил не понравиться ей не мог, как и она ему! А я как раз стал листать одну рукопись и нашел там на полях приписку: "Не следует поступать наперекор Эроту…"
– "Поступает наперекор ему лишь тот, кто враждебен богам"! Именно! Это я и твержу всё время Феофилу!
– Да-да, я ему это прямо вслух и прочел! А он всё: помолчи да помолчи! А она-то слушала!
– Ну, положим, я не только призывал к молчанию, – улыбнулся Феофил. – Процитировал и я кое-что по памяти… У Платона-то не только про это есть.
– Да, а он давай про "разум и прочие добродетели". И видно, так девицу поразил, что она на нас взглянула… Ах, как она взглянула!..