После ужина, когда котлы уже почищены, плиты остыли, тарелки высохли, а сама столовая закрыта на замок, Степан Сергеевич, выбритый опасной бритвой, в свежевыглаженной, пожелтевшей от стирок рубашке, нажимает прокуренным ногтем кнопочку "пуск" и казенная "Комета", через систему оповещения под названием "колокольчик", начинает наматывать метр за метром, вечер за вечером, одну и ту же пленку с "друзьями", "ребятами", "молодцами", "гитарами", "маками" и "птицами". Контингент, ждавший темного часа целый день, выползает из своих бунгало к раковине эстрадки, где уже стоят наши колонки, протянуты провода, "мама" в "папе", а штекера в гнезде.
Помимо контингента, преимущественно женской молодежи, уверенно вступающей в жизнь с подмостков института инженеров транспорта, на поскакушки-погляделки сползаются от мала до стара: дикари и дикарки, обитающие в близстоящих курятниках и сараях местного сектора; пацанки с нулевым размером молочных желез и их прыщавые одногодки с сигаретами "БТ" в кармане, сбежавшие из пионерского лагеря по соседству; пенсионеры, пересудов ради; какие-то тетки курортного возраста, видавшие больших за печкой тараканов; сопливцы с пальцем во рту, которым давно пора фить-пирю, но маменька еще не нагулялась; и даже погранцы, судя по положению ремня и пилотки, явно находящиеся в самоходе.
Расположенные к активным действиям после "верных", "веселых", "добрых", "поющих", "красных" и "синих", авангарды контингента жаждут возвышенного и нам остается выкрутив всё, что можно и нельзя, врезать с места под горку "Уби-дуби" незабвенных "Криденс", которые ривайвэл в круге чистой воды.
Киловаттами, наша лейся песня на просторе, при всём вкручивании и выкручивании, никого удивить не может. В зоне сопения и топтания как-то еще и слышно, а на большее ты не рассчитывай.
Хотя, по мнению Степана Сергеевича, - или СС, как его возлюбили за глаза, - и это слишком громко, а значит идеологически неправильно. "Здесь граница", трагически поднимает СС указательный палец, призывая бдить днем, ночью, а тем более вечером, когда контингент наиболее несобран, расхлябан и, прости, Его Святейшество Устав караульной и гарнизонной службы, развращен. "Иностранщина" в нашем разнообразном репертуаре крючит СС зубной болью.
- Опять, - страдальчески высказывает он Манычу, апеллируя к его блестящей голове. - Опять ваши буги-вуги.
Маныч, прошедший вместе со славным совейским джазом не один десяток худсоветов, подхватив СС за локоток, скорбно кивает, соглашаясь с каждым словом, а затем, положив руку на сердце, и наклонившись интимно к заросшему жестким волосом уху, восклицает:
- Степан Сергеевич! дорогой мой, что и говорить! Мне оно надо? Мне эти дурнопляски, сами понимаете, до какого места. Как гражданин гражданину: я с вами целиком и полностью. Но, - Маныч разводит руками, - рекомендовано. Циркуляр на то. Даже и догадка не возьмет: зачем? для чего? Вы поглядите, уважаемый мой, всё ли-цен-зи-ро-ван-но, - вставляет Маныч заумное слово. - Всё! Посмотрите: что творится в киоске "Союзпечати" - сплошные вокально-инструментальные ансамбли. И к тому же на английском языке. "Любовь нельзя купить". Это что такое? Чему учат, спрашивается? Целенаправленно, не иначе, я вам скажу. Конвергенция, скажем дружно. Уж на что у нас, в областной филармонии, а опять же, - если коллектив едет за рубеж, в приказном порядке обязывают включать в репертуар до тридцати процентов модерняги, а уж потом, остальное, пожалуйста - Шуман. Директору эти штокгаузены всю программу ломают, а что сделать? Установка. О чем это, скажите, говорит?
- Это за рубеж! - рубит отставник. - А здесь наша земля!
- Как бы не было неприятностей, Степан Сергеевич, - вежливо вздыхает Маныч. - А если какой хлыщ заглянет: как с культурно-массовой обстоит? Почему однобоко?
- А у вас этот циркуляр есть?
- Ну кто? кто мне его даст! Сами посудите. Это документ строгой отчетности. Для служебного пользования. Нам директор филармонии для сведения доводил, а уж его самого в управлении культуры под роспись ознакомили.
- Я запрошу, - твердо говорит бывший майор и отходит неудовлетворенный, но поколебленный. И в самом деле, сколько уже разочарований в их нетвердой линии. Сколько уже просрали, головотяпы. "Циркуляр". К ногтю - вот и весь циркуляр.
А вечер танцев тем временем продолжается.
Недевушки теснее прижимаются к кавалерам, кавалеры наглеют, их потные руки продвигаются всё ниже, туда, где в телеса пиявками впиваются тугие резинки; чернильница, опрокинутая с небес, разливается под кустами, на деревья и плоские крыши; фонари, прихваченные мохнатой тенью за кадык, светят ярче, а испуганное эхо откликается разборчивей. Ситуация напрашивается на мелодию пуховых подушек и пеньюарной неги, поздних потягиваний и коктейля "Розовые грезы".
Стараемся.
Лёлик, возлюбивший с недавних пор "Флитвуд Мэк", приладился петь, беря пример с дедушки Маккартни и успевая на всех четырех струнах, посему я леплю а-ля Питер Грин, а Маныч заполняет просторы саксофонством. Минька в своем сольно-бочковом тарелочно-тамтамовском репертуаре.
Но одними блюзами жить не будешь. Мы ж таки не в Северной Пальмире, где и в июле под невский ветерок глаз на зуб не попадет. Под здешними голубыми небесами, великолепными волнами, младая кровушка по жилкам и пещеристым телам быстрехонько бежит. Ей выход нужен. Если не во вход, то хотя б взбрыкнуть, по организму разогнаться. Играем классическую "Твист энд шут", играем "Машину", играем "Кочевников", играем "Мифов", играем всё подряд, вплоть до "Еллоу риве" и "Наклонилось вдруг небо ниже" - песен нашей безалаберной юности.
Играя, успеваем. Стратегия та же, кабацкая: трое у руля, один - в свободном падении, плетет сети, дабы падать сподручней. Материала для работы много, благодатного материалу, на все сто. Материалу даже слишком.
Кто-то, не помню, рассказывал ради хохмы, как маленькую девочку родители привели в "Детский мир" и предложили: выбирай, дитятко. Что понравится, то тебе и купим. Бедный ребенок ходил два часа и выбрал... воздушный шарик.
И у нас похожие сложности.
К тому же надо учесть, что тут все ж таки не кабак.
В кабаке гирла датая, думает не мозгой, у нее после третьей рюмки передок включается и тормоза сдают. Здесь же свои нюсы: вечером у моря плещется волна, мы идем с тобою, в облаках луна... Тоньше работать надо, деликатней. Да чтоб с шансами на победу. Чтоб не проходить под этой, в облаках, ни с чем пирожок, а до самого, как говорится, до факального исхода. Мы хоть и по другой графе проходим, хоть и служебное положение используем: музыкант, он не свой брат тури-тура-турист, с музыкантом рымантичней, но и это кому как. Какой как, точнее. Может у нее печальный опыт имеется. И вальсы резвые, и шепот за столом, и взоры томные, и ветреные речи...
Коронка вечера - с третьего эл пи свинцовых воздухоплавателей. Под конец мы оставляем самое распевное, то, что фиговым листком не прикроешь. Вчера, например, была "Дорогая" с моего любимого "Эйби роуд". Как ее дедушка так выкричал? Поди сипел после записи шепотом две недели. И я, пижон, в ля лезу, стараясь его достать, а не в соль, как по уму. Объяснение-то на ладошке: в запредельных тональностях ловишь совсем иной кайф, когда удается. Давеча, правда, петуха выдал на "Ты, желтые листы" Градского. Маныч от смеха свой сольный проход сыграть не смог, побежал рыдать "за кулисы", а там, на танцплощадке, все равно никто и не понял. Куда им до горних высей.
Объявляю в микрофон почти шепотом: "Я всё еще"… Трагическая пауза. "Я всё еще люблю тебя".
Та, что сегодня на десерт, в брючном костюмчике в обтяжку, смотрит во все глазищи. Всё, всё для вас, глаза-незабудки. Что песня? Я тебе себя подарю - вот он подарочек, только радуйся.
Поскольку в перерыве я дошел до третьего стакана, "бэйби, синс а бин лавин ю-йе" идет со слезой, вербуя в наш теплый стан новых ценительниц прекрасного.
Цепы исполняются под закат, после того, как СС уже второй раз показывает на свои "Командирские" и скрещивает руки над головой. Мы, конечно, не переработаем, да и после таких колоратур голосок пардону просит.
Последнюю вещь забиваем костылем в стену: мощно, с размаху, самих себя теша.
Пусть торчит, может кто чепчик и повесит.
5