Город белый, город славный открылся с моря всем своим размашистым непотребством пансионатов, гостиниц и санаторных корпусов, разухабистой нахальностью круглогодичной зелени и лицемерием прибрежной воды на семьдесят процентов состоящий из мочи и непрекращающегося пляжного гвалта, а на остальные тридцать из пота, грязи, фекалий и взбаломученного песка.
После морской прохлады берег дохнул раскаленной жаровней, безоговорочно установив свои тоталитарные права.
Болтаясь по проспектам, и, дурея от горячего асфальта, для начала мы прошлись мимо стихийных очередей за краснодарским чаем в расписных жестяных банках, лотков с распашонками и кепками, галантереей-бижутерией, тапками, брелками, сувенирами, открытками и прочим сопутствующим пляжным добром. Одуревшие и оглоушенные после провинциальной тишины, отстояв очередь за мороженым, которое прямо-таки текло из рук и норовило остаться на штанах, еле-еле нашли свободное местечко и присели на лавку у фонтана. В процессе потребления продукта, в целях сохранения физических и душевных сил, решено было обратиться к методу Рисовальника для того, чтобы с наименьшими усилиями ознакомиться с местными достопримечательностями: сели в первый же попавшийся автобус, проехали несколько остановок зайчиками и невзначай вышли на рынке.
Бывали ли вы на настоящем южнорусском рынке? Любите ли вы эти рынки как люблю их я? С их дурманящим запахом, приговорами торговок и яростной торговлей покупателей, со всем этим состоянием праздника, свободы, какой-то чужой и даже, кажется, запретной жизни.
На рынке торговалась диковинной величины петрушка, размером с хороший куст; баклажаны в разных препозициях - от жаренного-паренного до маринадно-фаршированного; фасоль и перец, не уступающие баклажанам в ассортименте; морковь в корейском соусе; маринованный чеснок, малосольные огурцы с мизинчик, помидорки "дамские пальчики" один к одному, горы фруктов и залежи зелени. На дегустацию, по совету Маныча, заявили по баклажану, фаршированного грецким орехом, оценив как безусловное средство наутро с похмелья.
А вот он и Зощенко, вот он и Бабель, что Минька как-то притаскивал буквально на вечер и прочитать которого мне так и не удалось.
Фланируя по нарядным улицам вечно веселого города, томясь вечно городской жаждой, не могли же мы не зайти в попутное заведение без пивной кружки на вывеске, но со знакомыми столиками, знакомыми фигурами за столиками, с знакомыми кружками в руках этих фигур. Если бы не зашли - это были бы не мы. Нас сразу можно идентифицировать.
Дело здесь было поставлено не копеечное. Пиво наливали широкой струей и пены нагло набузыкивалось в полкружки. Но на это как-то никто не обращал внимания, это было столь же естественно, как не мыть руки после малой нужды.
- Надя! - махал руками диковатый мужик с недельной щетиной, обращаясь к другому такому же мужику, на первый взгляд близнецу, - я тебе ставил. И ты мне ставь, понял? Если не понял...
- Паша, не заводи баркас, - вяло отбивался сосед, и отворачивал опухшее лицо в сторону.
Как ни странно, но перед "Надей" и Пашей стояло несколько полных кружек, и сами они держали по кружке с пивом в руках, расплескивая светлую жидкость на пол.
К оккупированному нами столику, пристроился бодрый пенсионер с орденской колодкой на легком пиджаке и аккуратно подстриженной щеточкой седых усов.
- Здесь всегда свежее, - сказал он компанейски, вытирая усы белоснежным платком.
- И отстоя и долива никто не требует.
- И сдачу.
- Где, позвольте спросить, воевали? Вы уж извините меня, - проявил Маныч вежливый интерес.
- Третий Белорусский, - строго ответил тот. - Войну в Восточной Пруссии закончил.
Маныч переместился со своей кружкой к ветерану.
- И мой, скажите пожалуйста, на Третьем Белорусском. И медаль у него "За взятие Кеннигсберга", - почему-то растрогавшись, сказал Маныч. - Как сейчас помню - 4 апреля сорок пятого и генералиссимус вычеканен. Я ей в детстве в орлянку играл, пока отец не увидел и не выдрал.
- В каком же роду войск? - заволновался пенсионер.
- Артиллерийская разведка.
- Нет. Я всю войну в саперах. Анатолий Николаевич, - представился он, кивнув нам, и протянул Манычу руку.
- Артур, - в свою очередь сказал Маныч.
- А по отечеству как? - строго спросил ветеран. - Обязательно по отечеству. Когда по имени-отечеству, - отца своего величаешь.
- Арсеньевич. Артур Арсеньевич, - поправился Маныч.
- Как папа сейчас?
- На пенсию вышел и через год не стало. Скоропостижно.
- Да, - упавшим голосом сказал ветеран и повторил: - Скоропостижно. Я тут на днях кино смотрел, с Папановым. И всё вроде у мужика: и жена молодая, и работа министерская, квартира новая - и раз! Скоропостижно. А так, может быть, и пожил бы еще... Без бабы-то молодой.
Он отошел куда-то в сторону и тут же вернулся с чекушкой водки.
- Хоть оно и... Врачи мне житья не дают. Но с сыном солдата! - Он плеснул в два граненых стакана, принесенных с собой, остальное разлил нам прямо в пивные кружки.
- За Победу, - тихо сказал Маныч.
Ветеран задрал голову вверх и часто-часто поморгал.
- Нервы уже не к черту, - выдохнув, после выпитого, сказал он. - Я ведь за зеленью, на базар. Жена уже второй год не встает. Всё приходится самому. Ну да пока силенка есть еще.
- Давайте я вас на транспорт провожу, - предложил Маныч.
Мы тоже допили пиво и вышли из прохлады пивной на жаркую улицу.
- Дед, помню, никогда не говорил: "Дали мы им, гадам!" - сказал Минька, глядя вслед Манычу и ветерану. - И кино смотреть про войну не мог. Врут всё, говорил.
- Как они тут сдачу не сдают нагло, а?
- Пиривычка, дарагой.
- Маныч рассказывал... Он же на югах-то работал.
- Жил.
- Ну, жил. Какая разница: один поп, другой дьякон. Неважно. Заходил один приезжий на курорты, к ним в кабак. Закажет у бармена сотку, а тот мелочь "пиривычно" не сдает. Ну и ком клином. Базар за вокзал. Однажды заходит, заказал, и снова, у проходного. Настырный за справедливость. Бармен тоды рублик металлический на плите - до посинения, - и подал на тарелочке...
Но тут Миньку начальственным животом остановил полу лысый гражданин с портфелем и с места в карьер стал выговаривать:
- Что вы себе позволяете! В чем вы ходите в городе высокой общественной культуры! В "этом" в Америке в тюрьмах гомосексуалисты сидят!
Его брезгливый палец зацепился за карман минькиных шортов, до которых волею судеб дожили когда-то фирменные "супер райфл". А дело-то в том, что на причинном месте у Миньки сидела огромная рыжая кожаная заплата, поскольку где тонко - там и рвется, а именно это самое место почему-то протирается быстрее всех остальных. Справедливости сказать, в минькиной сумке аккуратненько свернутыми лежали белые, с иголочки, "Ли" - не трепать же их почем зря.
- Махнем не глядя! - наивно воскликнул Минька и ухватился за карман штанов начальственного гражданина.
- Я махну сейчас тебе. Битласы херовы. А так тебе махну, - рявкнул гражданин и решительно рванул куда-то в сторону.
- А мне один тоже дома - "Врангель", "Врангель". Мы, де, с ним боролись, а у тебя на штанах, - сказал Лёлик. - Так побороли же, я ему говорю, чего ж теперь?
Немного ошеломленные незапланированным ершом и такой негостеприимной к гостям города встречей с радеющими за облик этих самых гостей, дабы приобщиться к культурному процессу и отдохнуть от отдыха, зашли в Ботанический сад, где обитает много диких секвой и тамарисков, магнолий и элеутеррококов, а в целом, собранные в одну кучу, деревья, растения и кустарники производят тоскливое впечатление. Обрадовал только с детства знакомый можжевельник, вымахавший с хорошую березу. Вот что значит хорошее питание и заботливый уход.
После сада-огорода душевно искупались, ныряя с железобетонного пирса, усыпанного изысканно мелким песком, будто просеянным через тоненькое ситечко. Тут же, у пирса, усидели пару бутылочек сухого, не желая пустопорожно болтаться по улицам. Тем более, что и здесь хватало того же самого.
Солнце палило, побережье гомонило, по набережной бродили длинно и коротконогие в максях, минях и без оных. Но взгляд от них отскакивал мячиком, потому что всё вокруг было из категории общественной бани, бесполой и абсолютно несексапильной.
После наших тихих заводей город-курорт смотрелся небоскребными нью-васюками, а непрекращающее кишение в прибрежной воде наводило на думы о головастиках, о том, как наши перепончатые предки вышли из вод морских и немедля влезли на дерево пожевать чем приспичит.
Светлый день тем временем удивительно быстро сошел на нет, а пожевать и мы были не прочь, поскольку от утренних блинчиков, что перехватили в какой-то стекляшке, в животе не осталось и помина.
Предусмотрительный Минька сменил "Райфл" на "Ли" и нарядился в светленький джемперок.
- Я из сочей порожняком не уеду, - сказал он, похлопывая себя по животу. - Как хотите.
- Ты про трипачок не забывай. Тут тебя лечить некому.
- Сплюнь через левое плечо.