- Конечно, свихнешься, - сказал Седой. - У нас заочник в команде был, я как-то его учебник глянул: божечка мой! формула на полторы страницы! Где ж человеком останешься? с чего?
- Однажды, я сам свидетель был. Приходит на его комнату телеграмма. По ошибке. Обычная телеграмма: приезжаю, встречайте. Фамилия не его, а комната его указана. Ошиблись. Перепутали что-то. Смотрит-смотрит, тянет-потянет - вытянуть не может. Потом говорит загадочно: "Это меня девчонки с третьего этажа подкалывают. Такие пройды! Хотя, слушай, нет. Я их почерк знаю. Тут почерк другой". А телеграмма-то! Напечатана!
- Шиза.
- Заучился, - поставил убедительный диагноз Седой.
- С ним уж там история, ой, шестой том Брокгауза и Эфрона. Из общаги не выгнать. Живет и всё. Да еще подженился, подобрал какую-то подзаборную. Она не дура, смекнула где своё взять, лежит у него барыней на пододеяльнике, а аспирант за подай-принеси. В ресторане для проститутки антрекоты заказывал! Она его манежила-манежила, до прелестей ажурных не допускала, но такому долго терпеть не закажешь, дорвался-таки, дура, и поимел сифон к полному своему удовольствию. Когда стало не интересно в интересном месте - проверился, больница ж дом родной, туда как на работу, - а про анализ-анамнез знакомому пожаловался, а тот возьми и скажи: "А ты поучи ее маненько, сучку". "Как?" "Выпиши по мордасам или валенком по бокам пройдись, чтоб следов не осталось". Тот назавтра узнает: ногу ей сломал! Поучил, едрить твою! Дебил, что возьмешь! Научи дурака, так сам за паровоза пойдешь. Блядюге гипс наложили, так он ее из больницы забрал и на обед с работы бегал блюда разогревать, кормил с ложечки. И женился бы! Да сбежала. Заботы не вынесла.
- Я тоже одну знал, - лениво сказал Минька. - Заворачивалку. Сидим с ней в кабаке. Заказ ждем. Она вилочку - раз - и в салфеточку. Положила. Потом рюмочку заворачивает. Аккуратненько. Ложку. Ножик. Зачем, спрашиваю? сразу не понял, что девяносто девять на фронте. А потом развернуть - и очень красиво, отвечает.
- Они, дуры, говорят, на факе сдвинутые.
- Нет уж, ресторации хватило.
- Митрофаныч, а как вы в морях спасались? Дуней Кулаковой?
- Да? как же, как по полгода? Засохнет отросток-то.
- А очень просто. Запад нам поможет. Резиновую Зину купили в магазине.
- Япона мать...
- Почти. Но тоже... Они ж делают для задохликов. На серьезную работу не рассчитано. На втором разу - по швам! Это живая: не мыло - не сотрется, а что с химчистки резиновой возьмешь!? Только в порту и отрываешься. Не забуду, стояли на ремонте в Уганде. Дед у нас, по полтиннику на пуп ложил. Обычная такса - двадцать пять гринов, но после бешеного простоя надо ж и утром, и вечером. Так вернулся, рассказывал, жена ему вилку к горлу: где хрусты, механик, где шуба? А на потребность, говорит, в Уганде истратил, я вам тоже не железный, я тоже живой человек. Так жена ему сентенцию: это в ваших угандах блядь - друг человека, а у нас жена - друг человека.
- Всю жизнь негритяночку хучу, - захохотал Минька. - У них такие вафлищи! Засосет враз полголовы. Шоколадочка ты моя!
- Хорошая у тебя мечта. Добрая такая.
- Неординарная, - одобрил Седой.
18
Не пожалев новые тапочки, Минька отправился с мамзелей по натоптанной тропе подальше от цивилизации, где под каждым под кустом уж готов...
А как всё началось? Сказал же Женька Лукашин - надо меньше пить.
Сидели на горе. Употребляли. Не хватило. И сумел же Минька уговорить Рисовальника, и сел же за руль трехколесной машины. Но оно ведь рулить надо, а не песни петь. Раскинулось у него море широко. И угораздило же. Лихо развернуться у магазина.
Кстати, девица - та самая. С санатория. Тутти-путти. Высмотрел, обладуй. На свою голову.
Плавный переход к доступу, по установленной процедуре проходил стадию ночного купания. В зависимости от категорий знакомства, купание могло начинаться с полного обнажения на берегу и полного завершения не доходя до берега. Вот и теперь Минька применил отработанный прием, предложив окунуться целомудренно, аки неяды.
На любезные лисонькины слова, мамзель противно просто сказала:
- Сними трусы, покажи пример.
- Так что: показать пример или трусы снять?
- Сочетай.
Когда Минька разделся и предстал во всем естестве, девица рассмеялась, неприлично показывая пальцем на минькин торчун и от приступа смеха еле выговорила:
- Я пожалуй, покурю, а ты освежись.
Она достала из сумочки пачку сигарет и, присев на валун, предназначенный Минькой совсем не для этого, щелкнула зажигалкой.
Задний ход Минька включить уже не мог, обреченно полез в воду и заплыв подальше, сделал крюк, осторожненько вылез на берег повыше, чтобы подкрасться к телке этаким вольным паном и произвести рокировку в короткую сторону.
Но Минька предполагал, а не располагал.
Когда он, спотыкаясь городскими ножками на острых камнях, добрался крадучись до места - то никого не обнаружил. Никого и ничего. Не то чтобы тапочек не обнаружил. Он вообще ни-че-го не обнаружил.
Минька прошелся по берегу, надеясь, что в темноте мог что-то перепутать, но вот он родничок, вот лежак-валун, который мы с таким трудом кантовали аж вчетвером для придания устойчивости и улежливости.
Не волнуйся, мама, я кручу динамо.
Потом Минька скажет, что слова, которые приходят на ум в таких монплезирных случаях, вполне могут сдвигать если и не горы, то пригорки точно. На минькины справедливые слова, природа проявила сочувствие и с обрыва роллингнулся приличный каменище. Мы потом его видели и засвидетельствовать, в случае чего, можем.
А тут, вдобавок ко всему, со стороны пляжа послышался разговор, смешки, которые становились все явственней. Минька было бросился наверх, но обрыв в этом месте был крут, да и перспектива светить сверху незагорелым местом была как-то не по душе. Он бросился в воду, залез по шейку, и полуплывя, полушагая по дну, стараясь при этом производить как меньше шуму, стал передвигаться подальше от любителей ночного купания.
Море хлюпало и лезло с пьяными ласками, где-то вдалеке "Маяк" проиграл заветные ноты... Кто-то пил чай на терраске, кто-то уже спал, кто-то активно не спал, а кто-то дрожа от холода, оглядываясь и прислушиваясь, сидел в кустах на берегу, засунув руки между ног...
Потом он, матерясь, наломал веток и, прикрыв на манер папуасов место порока, еще долго ждал того часа, когда приходит угомон, ночь темна, а шансы встретить кого бы то ни было сведены к минимуму.
Май лав, донт гив ми презентс.
19
Кстати, одежка минькина поджидала его на нашем крыльце, аккуратно связанная в узелок.
Сам же луноход очередную запятую судьбы старался перенести стоически, как учил Сенека, чьи письма к Луцилию он в прошлой жизни иногда почитывал. Но получалось это у него плоховато.
- Поговори с ней, Серый.
- Ну что я поговорю? ты как маленький.
- Ночью в кустах сидел и стих сочинял: "Я на широком фронте любви, как линкор раненый: дышу, но не живу". Я ее даже барать не хочу. Царицу души моей.
- Говорит тогда девица, шамаханская царица...
- Какая барыня ни будь, всё одно её ебуть, - сказал Маныч.
- Она маленькая, - сказал Минька жалобно.
- Ты совсем уже, - покрутил Лёликом пальцем около виска.
- Мышь копны не боится. Она-то еще вытянется, а вот ты навряд ли.
- Жалко дурака. Почему-то.
- Конечно, - хмыкнул Лёлик. - Без штанов остаться. Иван Иваныч, сними штаны на ночь.
- Я и говорить с ней не могу, - жаловался Минька. - Язык как чужой. И в голову ничего не идет.
- А на хрена тебе говорить? Пусть она трындычит. Хочешь развлечь человека - выслушать его. Просто, как носки в полоску.
- Взялся за грудь - говори что-нибудь, - посоветовал Маныч.
- "Дорогая, не выпить ли нам шампанского?" - изобразил Лёлик. - "А почему бы и нет?" "Ну нет, так нет."
- Вам бы только похабалиться, идиотам.
- Миньк, какая на хрен любовь? Ты же, мамонт, парень грамотный, не голова два уха.
- Бабы в этих штуках умные, стервы, а мужик глупеет, - сказал Маныч. - Природный закон, чтоб воспроизводство не остановилось.
- Я эту сучку знаю, - сказал Седой. - Говорить только тебе не хотел, раз ты так на нее загорелся. Она богатых мужиков ловит. Как рыбку на живца. Ресторан, променад, вин-шампань. Выкрутит все деньги и привет от тёти-моти. К другому. Ты не гляди - какая она. Она этим и берет. Посмотри - не скажешь, что барракуда.
- Есть такие щучки, только на этом и живут, - подтвердил Маныч. - Она такой отсос, подсос и арамис устроит! Хо-хо! Хочешь, да не забудешь.
- Умельцы абсолютно в любом деле есть, - согласился Седой. - Мужик орлом летает, десяток лет долой - хрен ли, такая видная тёлка дает!
- Реальность побоку, - вставил Рисовальник.
- Она насемицветит про его невозможные возможности, он с понятий, как с катушек. Летний сезон проходит, мужик домой, а любовь-то...
- А любовь, как песня.
- Вот-вот. Адресочек, телефончик. И сосет потихоньку денюжки, змея. И таких ванюх у нее караван-сарай. Вагон и тележка с прицепом. Приедет может, подмахнет ему хорошенько, чтоб не забывалось. А если не добром, так худом. Народ-то женат. Семья, детки. А тут она звонит: милый, я в положении. Тактика, дорогой товарищ. Не смотри что из молодых - из ранних. Эта порода морозоустойчивая. И с молодняком они не связываются. Тебя ж ущипнуть не за что.
- Да я ей цепочку подарил, - признался Минька.
- Тогда законно.