- Что? - сонным голосом пробормотал Саша. Но смысл слов Генриха быстро дошел до него и сонную одурь как ветром сдуло. - Где?
Саша схватил фонарь и как был, в одних трусах, побежал вслед за Генрихом. Мозеса он нашли на том же месте. Он сидел, уперев ствол винтовки в подбородок. Большой палец ноги лежал на спусковом крючке.
- Ты… Мозес, ты что это удумал? - Саша остановился на прилично расстоянии, опасаясь напугать. - Осиротить нас вздумал?
- Уходите, - глухо сказал Мозес, не глядя на друзей.
- Слушай, я не знаю, что там у тебя случилось, но если ты вышибешь себе мозги, это делу не поможет, - спокойным, ровным голосом начал Саша. - Отдай мне оружие, мы сядем и поговорим.
- Не надо… не старайся… это все пустое, - все так же безжизненно сказал Мозес.
- Почему пустое? Я не дам тебе этого сделать, - Саша сделал шаг, за ним шагнул Генрих.
- Да, брось это, Мозес! Подумай о нас… мы же твои друзья, - кое-как справившись с трясущимися губами, выдавил Генрих.
- Вы не понимаете, - по лицу Мозеса потекли слезы. - Я недостоин вашей дружбы. Я сволочь…
- А вот это ты брось, - Саша сделал еще один шаг вперед и Генрих тоже. - Мы, знаешь ли, тебя спрашивать не станем, сволочить тебя или нет. Предоставь нам решать, ладно? Отдай ружье!
Вместо ответа Мозес закрыл глаза и стиснул винтовку. В этот момент у Генриха сдали нервы. Он с отчаянным криком рванулся вперед, вцепился в винтовку и стал вырывать ее у Мозеса из рук. Несколько мгновений они боролись, Генрих, хоть и был намного слабее Мозеса, вцепился - не оторвать. Потом застывший как изваяние Саша справился с собой и без лишних слов ударил Мозеса в подбородок, отправив того в глубокий нокаут. Мозес обмяк и выпустил винтовку.
- Так, что тут происходит? - на шум прибежал часовой.
- Ничего, одному из наших плохо стало, - Саша взял у Генриха винтовку, повесил на плечо и склонился над лежащим без сознания Мозесом. - Так, пацан, давай бери его под коленки - несем в палатку.
- Повезло, - уложив бесчувственное тело на кровать, Саша взял винтовку и усмехнулся. - Сколько я вам долдонил про предохранитель? - флажок предохранителя был повернут вправо.
- Мозес, хватит дрыхнуть! Не спи, замерзнешь! - Саша стал бить Мозеса по щекам и вскоре тот открыл глаза. Бессмысленный мутный взгляд уперся в Сашу. Мозес попытался сесть на кровати, но тут же повалился набок. Саша придержал его за плечо и сунул в руку стакан с загодя налитой водкой.
- Пей! - приказал Саша. Мозес покорно выпил и закашлялся. - Малой, еще водки! - приказал Саша и Генрих плеснул в стакан из бутылки.
Мозес выпил и немного пришел в себя, в глазах появилась искра разума.
- Что за х… - просипел он.
- Нам надо поговорить, - Саша обхватил Мозеса и потащил из палатки. Обитатели палатки проснулись и непонимающе смотрели на происходящее. Впрочем, в курсе событий был лишь Давид, которому Генрих на ухо рассказал все. - Так, всем спать! Скоро утро, не выспитесь нихрена, - рявкнул Саша и они с Мозесом вышли. Рык подействовал на всех, кроме Генриха с Давидом. Оба, не сговариваясь, выскользнули следом.
- Рассказывай, - приказал Саша, усадив Мозеса на бревно. Рядом сели Генрих с Давидом. Вокруг было тихо, только стрекотали цикады, да шелестел ветер в кустах. Саша бросил короткий взгляд на окрестности - никого, весь лагерь спит. - Рассказывай, тут все свои.
- Нечего мне рассказывать, - после долгой паузы сказал Мозес. Он сидел, опустив голову. Света луны не хватало, чтобы разглядеть лицо.
- Самому же легче будет, если выговоришься, - настаивал Саша. - А умереть мы тебе не дадим.
- Расскажи, Мозес, - поддержал Сашу Давид.
- Вам не понравится, - сделал последнюю жалкую попытку Мозес. - Вы меня сами застрелить захотите.
- Это уж нам решать. Главное, ты знай, что на наше отношение к тебе это не повлияет. Давид, Генрих?
- Да, - одновременно откликнулись те.
- Ладно, - тяжело вздохнул Мозес. - Это старая история. Та женщина на автостанции, это моя жена…
Второй сын Мозеса родился весной 1938-го года. Для евреев в Германии то было не самое лучшее время. Многие эмигрировали, не вынеся откровенной ненависти немцев. Желтые звезды, которые были обязаны носить все евреи, превратили их в прокаженных. С ними не общались, в них плевали. Одетые в коричневую форму штурмовики могли просто остановить на улице и избить. Семья Мозеса жила на грани нищеты. Нормальной работы у него не было уже несколько лет - евреев отовсюду гнали. Он подрабатывал, где мог, но этого едва хватало, чтобы заплатить за комнату в Веддинге и купить чего-нибудь поесть. С рождением ребенка сало еще тяжелее, но Мозес держался - а что еще ему оставалось делать? Он надеялся, что все наладится, что нацисты либо одумаются, либо потеряют власть, но становилось все хуже и хуже. Жена безвылазно сидела с детьми - улицы стали опасны.
- Ну что там? Есть письма? - всегда спрашивала его жена, когда он возвращался домой. Мозес неизменно отвечал, что нет. На самом деле письма были. Как только стало припекать, Мозес написал всем своим друзьям и родственникам, как в Германии, так и заграницей. Он просил помочь, умолял принять его с семьей, хотя бы на время. Он уже понял, что будет только хуже, хоть и не представлял, насколько. Один за другим приходили ответы. Слова всюду были разными, но смысл один - нет, помочь не могут. Мозес скрывал это от жены, как скрывал правду о том, что происходит за стенами дома.
Однажды - это было в ноябре, Мозес поздним вечером шел домой. На Трифтштрассе, в двух кварталах от дома, его обогнал грузовик и тут же скрипнули тормоза. Мозес не обратил на это внимания и заметил неладное, только когда увидел идущих к нему штурмовиков с палками.
- О, жид! А ну иди сюда, жид! - загоготали штуромовики.
Мозеса сбили с ног и стали бить ногами. Он не сопротивлялся, четко понимая, что его просто убьют. Под конец его перевернули на спину и над ним склонилась ухмыляющаяся красная рожа:
- Ну что, жид, нравится? Умойся! - рожа исчезла и Мозес почувствовал, как на него сверху льется что-то теплое.
Штурмовик застегнул штаны, напоследок плюнул на Мозеса и пошел вслед за товарищами к грузовику. Мозес долго лежал, не в силах встать, потом кое-как поднялся и побрел домой. Жена отшатнулась, увидев его избитое в кровь лицо. Уже потом Мозес узнал, что эта ночь вошла в историю как "Кристалнахт", Хрустальная ночь. В тот день евреям впервые четко и недвусмысленно дали понять, что им нет места в новой Германии.
Мозес решил действовать. Кто-то намекнул ему, что можно получить французскую визу, хотя бы временную, с ней выехать, а из Франции перебраться куда-нибудь еще. Он взял напрокат приличный костюм - своего у него давно не было, и пошел на прием. Посольство осаждали сотни евреев. Прежде чем попасть к заветному окошку, пришлось отстоять огромную очередь. Мозес заполнил выданные документы и спустя неделю получил отказ. В американском, датском и голландском посольствах повторилось тоже самое. Мозес обошел все посольства, даже в советское заглянул. И везде получал отказ. Будь он писателем или профессором, или просто богатым, у него был бы шанс. Но бедный рабочий-еврей был никому не нужен.
Мозес уже был готов сдаться, когда в очереди в одном из посольств услышал, что на французскую судоверфь набирают рабочих. Он сходил по указанному адресу, его квалификация подошла, и вскоре он имел в кармане бумагу, где говорилось, что его приглашают на работу в Брест.
Он снова подал бумаги во французское посольство и на этот раз его пригласили на собеседование. Безукоризненно вежливый, но непреклонный служащий, проверив поданные Мозесом документы, сказал:
- Мы даем вам визу на полгода, на срок контракта. Вы сможете продлить визу на месте, обратившись в министерство иностранных дел.
- Скажите, а могу я взять собой семью? - осторожно спросил Мозес. - Понимаете, я не могу бросить жену.
- Это нецелесообразно, - холодно ответил чиновник. - Вы ведь не собираетесь иммигрировать, герр… Файнберг?
- Нет-нет, что вы, - замахал руками Мозес, понимая, что одно слово про эмиграцию и ему не дадут даже такую визу.
- В таком случае, ваша жена может подождать вас в Берлине, - чиновник подул на печать и припечатал лежащую перед ним бумагу. - Желаю удачи, герр Файнберг.
С того дня Мозес словно раздвоился. Одна его половина спокойно готовилась к отъезду, а вторая билась в истерике, ужасалась и негодовала. Но страх, липкий, несмываемый как моча штурмовика страх, охватил Мозеса. Он ни слова не сказал жене, делая вид, что все идет как должно. В один из дней Мозес собрал чемодан, обнял на прощание жену и сына и отправился на вокзал.
- Я думал, что их больше нет, - рассказывая об этом, Мозес рыдал. - Если бы я мог вернуться назад и все переиграть! Если бы я тогда знал, как тяжело мне будет жить, зная, что я предал их, я бы ни за что не ушел!
- Да ты и правда, сволочь! - Генрих вскочил и сжал кулаки.
- Сволочь я! Убейте меня! - еще горше зарыдал Мозес. - Я не заслужил жизнь!
- Так, спокойно, - в голосе Саши лязгнул металл. - Ты, малой, сядь. А ты, Мозес, слушай внимательно. Слушаешь?
- Да, - одними губами прошептал Мозес.