- Решить земельный вопрос. Вы меня теперь в чем хотите убеждайте, но победил нас простой российский мужик. Он - главная сила в нашей огромной стране. Как была она крестьянской, так и будет до скончания века. На нем вся наша жизнь держится. Он всю Россию кормит, а сам из века в век впроголодь живет. Перестал он нам верить, вот и отвернулся.
- Раньше бы это понять, когда в Таврии бои шли! - поддержал Врангеля Фостиков. - Надо было начать раздавать землю. Без выкупа. Всем поровну, по количеству едоков.
- Это вы, Михаил Архипович, большевистских листовок начитались, - сказал Барбович. - Им мужик тоже не верит. Слишком долго его обманывали.
- И я о том же, Иван Гаврилович! Большевики - листовками, а мы бы - делом. Такая агитация быстро разлетелась бы по всей России и как-то могла повлиять, - и после длительного молчания Фостиков со вздохом добавил: - Только что толку в нашем позднем прозрении… Они - у себя дома, мы - в море. И нет у нас под ногами ни метра земной тверди.
После этих слов все обернулись к Врангелю, ждали, что скажет он. Но он промолчал.
Разговор стал постепенно иссякать. Говорить о том, что могло бы быть, но не сбылось, стало бессмысленно и скучно. С полчаса еще поговорили о чем-то несущественном. О нехватке продуктов питания и воды говорить избегали. Знали: в море им никто ничем не поможет, надо терпеть до Константинополя.
С наступлением сумерек крейсер сбавил скорость и затем лег в дрейф, поджидая отставших.
Гости воспользовались этой остановкой, и катер Главнокомандующего развез их по своим кораблям.
Котляревского Врангель попросил остаться. Они поднялись в каюту Врангеля, и вскоре капитанский вестовой принес им поднос с чаем и различной сдобой, которую ухитрялся выпекать кок на корабельном камбузе.
- Я рад, что вы вернулись, что вы с нами, - заботливо усаживая Котляревского в кресло возле круглого резного столика, сказал Врангель и пожаловался: - Устаю от пустопорожних разговоров, вроде нашего сегодняшнего: что могло бы быть, но не сбылось.
- Не уверен, что вы правы, Петр Николаевич, - сказал Котляревский. - Самое время проанализировать то, что произошло. Если не нам с вами, то тем, кто придет нам на смену, это может пригодиться.
- Только не сейчас, - качнул головой Врангель. - Для этого наступит другое время. Когда все станет на свои места.
- Тогда все уйдет в давность, покроется патиной времени. Исчезнут из памяти мелочи, детали. А ведь дьявол кроется именно в них.
- Понимаю. Я и сам, когда остаюсь наедине, часто мучаю себя вопросами: что могло быть, но не сбылось? Почему? Где я ошибся?.. Надоело! Пусть другие!
- Другие не знают то, что знаете вы. Они не знают, почему вы поступили так, а не иначе.
- Ну и пусть! - упрямо повторил Врангель. - Мне было бы даже интересно когда-нибудь прочесть, как будущие историки оценят нынешние события. Если власть так и останется за большевиками, мы - злодеи и все наши поступки оценят как кровавые, злодейские. Ну, а если все же мы вернем себе Россию, те же самые историки напишут о жалкой кучке бандитов, которые почему-то называли себя большевиками… Нет одной правды. Их, как минимум, две, а то и больше.
В каюте было прохладно. Они обнимали ладонями горячие подстаканники, и им казалось, что тепло кипятка постепенно перетекало в их тела.
- А если говорить серьезно, Николай Михайлович, я пришел к неутешительному выводу: это я во всем виноват, - сказал вдруг Врангель. - Да-да! Я сам!
- Та-ак! - Котляревский удивленно посмотрел на Врангеля и даже растерянно поставил на столик стакан: - Надеюсь, вы это иносказательно?
Врангель не ответил.
- Если иносказательно, тут я вас понимаю. Полководец, проигравший сражение, уже потому виноват, что он его проиграл. Весь спрос с него. Никто не станет вникать слишком глубоко. Скажем, кто-то несвоевременно подвез боеприпасы, где-то задержался транспорт, и с опозданием подошло подкрепление, неудачной оказалась позиция, и прочее, и прочее. Десятки разных причин. Кому какое до всего этого дело? Судят по результату.
- Все намного сложнее, чем вы себе это представили. На полководца работают все армейские службы, от разведки, артиллерии, саперов до топографов и метеорологов. Полководец получает все необходимые ему данные. Он знает все, что только он хочет знать. Все, до мелочей. Именно поэтому его уму, его таланту, интуиции доверяют тысячи и тысячи людей, - Врангель поднялся с кресла и, со стаканом в руках, стал медленно ходить по каюте, - Как все просто: меня вооружили всеми необходимыми знаниями, и теперь только от меня, от моего таланта зависит и жизнь людей, и исход операции. Так ведь?
- Пожалуй, - согласился Котляревский. - Объективно, так.
- Слушайте дальше! Кто-то недостаточно точно проанализировал возникшую на данный момент ситуацию. Он был молодой и неопытный, или опытный, но у него болела голова, он поругался с женой или он куда-то торопился. Но в результате я получил полуправдивую информацию. Другая служба. Ее сотрудник пощадил меня и несколько смягчил огорчительную для меня информацию. Он сделал из самых добрых ко мне побуждений. И я, полководец, владею не точной информацией, а слегка искаженной, а то и просто неправдивой. А я ведь ей верю, я опираюсь на эту полуправду. Я окружен ею, я живу в ней. Я по этой полуправде делаю выводы и принимаю важные для судеб людей решения. Так вот!
- Ну, и какой же выход? - растерянно спросил Котляревский.
- Выход? А его нет. Один я не силах проконтролировать всю поступающую ко мне информацию. Я обязан, обречен верить всем, честным и нечестным, добросовестным и не очень, льстецам и откровенным негодяям, всем, кто мне ее поставляет. Как видите, неудача полководца это не только его неудача. Порою он меньше всего в ней виновен.
- Печальная картина, - сказал Котляревский. - Я представлял себе ее несколько иначе.
Примерно через час задул легкий норд-ост. Он принес с собой низкие дождевые облака. И вскоре по палубе застучала снежная крупка, которая чуть позже перешла в дождь.
- Вот видите, даже на погоду нельзя рассчитывать. Я все же надеялся, что погода будет нам благоприятствовать. Но даже она, похоже, нас обманула, - глядя в иллюминатор, сказал Врангель.
- Ну, что ж! Пора и мне откланяться! - поднялся из-за столика Котляревский.
- А то оставайтесь! Койка для вас есть. Постельное белье чистое. Дождь, судя по всему, будет затяжной.
- Но на "Кагуле" будут беспокоиться.
- Предупредим телеграфом.
К полуночи между палубными надстройками уныло засвистел ветер. Спустя какое-то время по броне крейсера, словно молотом, ударила тяжелая волна… И еще… И еще… Крейсер стал плавно крениться то в одну, то в другую сторону. Каюта тоже словно ожила, в ней что-то заскрипело, застонало, мелко зазвенело стекло.
Врангель поднялся со своей койки, подошел к иллюминатору и с трудом разглядел за ним раскачивающийся палубный фонарь, сквозь свет которого проносились косые потоки дождя. Больше ничего не было видно.
"Черное море еще покажет нам свой черный характер" - вспомнил Врангель слова адмирала Кедрова, сказанные им, едва эскадра покинула Севастополь.
Предсказание адмирала сбывалось.
Врангель долго нервно ходил по каюте. К нему никто не приходил. Михаила Уварова он отпустил еще засветло, и он, вероятно, спал у себя в судовой каптерке. Уваров любил поспать. Это был, пожалуй, единственный его недостаток, с которым Врангель уже давно смирился.
В проблесках света от раскачивающегося фонаря, пробивающегося в каюту, Врангель заметил, что Котляревский лежит с открытыми глазами.
- Не спится? - спросил он.
- Думаю.
- О чем, позвольте узнать.
- Все о том же: об ответственности человека за тех людей, которые вручили ему свою судьбу. Я имею в виду полководцев. Вы всколыхнули в моей душе воспоминания о дальних и близких предках. У меня в роду было много полководцев. Мой дед часто рассказывал мне о своем деде - Петре Степановиче Котляревском, генерале от инфантерии и кавалере трех степеней ордена Святого Георгия. Так часто и так образно рассказывал, что мой далекий предок мне стал часто сниться. Я его словно воочию видел. Да-да, я наяву вижу его среди дыма пожарищ. Он стоит на берегу бурной грузинской реки Аракс. Предстоит опасная переправа. И он, подбадривая своих подчиненных, говорит: "Сколь ни отважным кажется предприятие мое, но польза, честь и слава от меня того требуют, и я надеюсь на помощь Бога, всегда поборающего русскому оружию". При взятии Ленкорани Петра Степановича отыскали изувеченного и обезображенного. Уволенный из армии, "в язвах чести" (по выражению Пушкина), он тихо жил в уединении. С началом Персидской войны император Александр Первый вспомнил об отважном генерале и предложил ему командовать войсками. Прапрадед отказался. Незадолго до смерти он встретился с императором. Он открыл перед ним особую шкатулку и вынул оттуда сорок косточек, которые извлекли из его головы. "Вот причина, почему я не принял назначение Вашего Императорского Величества, - сказал он, - После Ленкоранского штурма я уже не смог служить Вам до гроба, Ваше Императорское Величество, Вашему Престолу и Отечеству. Это кости, которые вынули из моей головы после Ленкоранского штурма. Пусть они останутся Вам на память о моих страданиях".
- Такими предками вы можете гордиться, - сказал Врангель. - Но к чему вы вспомнили эту историю?
- К тому, что я горжусь своими предками, - улыбнулся Котляревский. - А вспомнилась она мне совершенно случайно.
- Нет-нет, - не согласился Врангель. - Что-то вы хотели мне этим сказать.
- В принципе, из каждой житейской истории можно извлечь полезный для себя вывод.
- Помилуйте, Николай Михайлович, ничего такого не приходит в голову. Подскажите.