- Командир роты капитан Поляков, парторг полка и разведчица Люба Шведова.
- Разве ты ее знаешь?
- Через старшего лейтенанта Блинова знаком.
Несколько минут командир полка о чем-то напряженно думает, трет перчаткой массивный подбородок, сдвигает к переносице густые взлохмаченные брови.
- Скажите, орлы, - заговорил Кармелицкий, - вот на этом участке можно пустить танки? Смотрите, поле ровное, мелкий кустарник не в счет. Для танков одно раздолье. Это я к примеру спрашиваю…
Беркут и Медведев задумчиво осматривают лежащую перед ними местность.
- Я бы тут не пустил танки, товарищ майор, - говорит Беркут.
- Тогда докажи!
- Что ж, и докажу. Правда, поле здесь ровное, километра четыре гнать немцев можно. Но дальше что? Дальше возвышенность и сплошной лес. Танкам - тупик: нет ходу. Вот если бы справа их пустить, в обход высоты и леса - это уже другое дело. Там они километров двадцать могут идти, препятствий не встретят.
- Но там уже другой полк, товарищ Беркут. Разве не хочешь, чтобы нас поддержали танки?
- Сам танкист и часто мечтаю, чтобы вот не на животе по снегу ползать, а сидеть в броневой машине, мчаться с ветерком на поле боя. Сам хочу, чтобы танки нас поддержали. Только все же пусть они у соседей действуют. Там лучше. Мы не обидимся.
- Спасибо за добрый совет, товарищ Беркут. И я так думаю, что танкам здесь не будет простора. Счастливо вам оставаться, орлы!
- До свидания, товарищ майор!
Мы уже собрались ползти дальше, когда нас остановил голос Медведева.
- Хочу вам еще одно слово сказать, товарищ майор. Только не обижайтесь. Нехорошо, что вы здесь, вам беречь себя надо, за всех вы в ответе…
- Не беспокойся, Медведев, я завороженный, никакая пуля не возьмет.
- Зря шутите. Неровен час, недалеко и до беды…
- Ты не каркай, пустая твоя голова, - обрывает Медведева Степан Беркут.
Ползем дальше. Окоп Григория Розана. Молдаванин скорчился в три погибели. Время от времени он снимает рукавицы и согревает пальцы дыханием. Зубы выбивают дробь. Лицо почернело, губы потрескались.
- Холодно, товарищ Розан?
- Разве это холод, товарищ командир?! У нас в Молдавии под петров день - вот это холод.
- Ты думаешь, я святого Петра не знаю и не ведаю, когда этот праздник бывает? Ведь летом отмечают старухи святого Петра, так что ли?
- Правильно, товарищ командир.
- Значит, холодно?
- Так точно.
- И огня негде разложить?
- Я о Молдавии думаю, и вроде теплее становится.
- Хорошо делаешь, что о родных краях думаешь. Они и есть тот огонь, который согревает солдата. Края твои хороши?
- Ой, как хороши! - нараспев произносит Розан. - Небо синее, виноград, солнце, а девушки - вроде молодого вина - глянешь, и кровь в жилах стучит.
- Ты женат?
- Не успел, товарищ командир! Хорошая девушка осталась в селе.
- Зовут-то как? - живо интересуется Кармелицкий.
- Мариулой.
- Красивое имя, вроде нашей Марии. Вот побьем фашистов и вернешься к ней.
- Обязательно к ней. Потом к вам в гости приеду с Мариулой и дочкой.
- Зачем же с дочкой? Может, сын родится.
- Хочу дочь. Она уважительней. Да и солдатской доли не испытает, на войну не пойдет.
- Разве горька эта доля? Разве горька война?
- Незавидная доля, а война - не мать.
- Но вот воюешь, храбрым солдатом являешься.
- Я мужчина, мне положено воевать. Воюю я по собственному желанию, потому что нельзя мне не воевать. Не буду драться - всю жизнь батраком прохожу, и Мариула батрачкой промается. Знаю я, на что немцы замахнулись.
- Молодец, товарищ Розан, что так понимаешь эту войну. Вот закончится она, тогда, быть может, и я к тебе в гости приеду. Хочу взглянуть на твои края.
- Приезжайте, дорогим гостем будете. Запишите адрес. Всякое случается: может, ранят, к примеру, увезут в госпиталь, в другую часть попаду. Вот и не увидимся.
Кармелицкий записывает адрес Розана.
Наступает ночь. Где-то за плотной пеленой облаков прячется луна, и поэтому видно далеко вперед. Ветер крепчает. Он срывает с косогоров и кочек тучи снега, бросает его в лицо, слепит глаза, обжигает кожу. На нейтральной полосе неистово стонет кустарник, голые ветки бьют по земле, и кажется тогда, что к нашим окопам подкрадывается врат.
Где-то рядом с нами, нервно захлебываясь, застрочил пулемет.
- Что за чертовщина?! - ругается Кармелицкий и бросается вперед на звук пулеметной трескотни.
Еле поспеваю за ним. Наконец достигли окопа, где залег наш пулеметчик. Боец-казах беспрерывно хлещет по кустам свинцовой струей.
- Товарищ боец, что с тобой?! Да очнись ты!
Пулемет умолкает. Боец поднимает голову и удивленно смотрит на нас.
- Зачем стреляешь, куда? - кричит Кармелицкий.
- Немца стрелял, атаку отбивал.
- Какую атаку? - Кармелицкий явно раздражен.
- В кустах немца, много немца идет.
- Да где они, твои немцы?!
Пулеметчик смущен.
- Ты кто будешь, как имя твое?
- Красноармеец Тилла Матьякубов.
- На фронте давно? В боях бывал?
- В боях не бывал, на фронте не бывал. Вчера в окоп командир привел, пулемет дал, стрелять велел.
- До этого из пулемета стрелял?
Боец прищелкнул языком.
- Хорош стрелял, все мишень бил, командир говорил: молодец, Тилла!
- Зачем патроны зря тратишь? Почему стреляешь?
- Мало-мало страшно было.
- Нехорошо, Тилла! Батыр врагов не боится. Ты слыхал, как наши солдаты воюют?
- Слыхал, товарищ командир. Про Кармелицкий слыхал. Карош командир.
- Ты его видел?
Пулеметчик хитровато улыбнулся.
- Командир в окоп не ходит. Ему нельзя тут.
- Вот я и есть Кармелицкий.
- Не верю. Кармелицкий в штабе сидит, план думает.
- Какой план, о чем думает?
- Как немца бить, как Берлин брать.
Выручает майора командир взвода, прибежавший к окопу пулеметчика.
- Товарищ командир полка, во взводе все в порядке! Никаких происшествий нет, - доложил командир взвода.
- И эта стрельба порядок?
Молоденький лейтенант что-то говорит в оправдание, потом набрасывается на Матьякубов а.
- Зачем стрелял, кто велел?
- На войне все стреляй, - невозмутимо отвечает пулеметчик.
- Вы идите, лейтенант, к себе, оставьте нас здесь, - приказывает Кармелицкий.
Тилла Матьякубов почтительно вскакивает и вытягивается в струнку.
- Извините, товарищ командир. Не узнал вас.
- Да как ты мог узнать, когда не видел меня в глаза? Вот теперь и познакомились. Ложись, Тилла, не стой в полный рост: слышишь, как пули посвистывают.
- Я не боюсь, товарищ командир. И вы не боитесь.
- Но перед этим ты боялся?
- Не буду бояться. Куст шумит, снег шумит - думал, немцы. Теперь не боюсь.
- Верю тебе, Тилла. Верю, что хорошим солдатом будешь. До свиданья, Тилла. Давай руку.
В эту ночь мы побывали во всех ротах. Кармелицкий беседовал с бойцами и командирами, выслушивал претензии. Их было немало: пришла смазка для оружия, непригодная к использованию в сильные морозы, задержана выдача обогревательных пакетов, вот уже третий день, как нет почты.
Побеседовал майор Кармелицкий и с командиром Тиллы Матьякубова. Командир полка узнал от лейтенанта, что Матьякубов владеет пулеметом виртуозно, стреляет исключительно метко.
- Все это хорошо, лейтенант, - сказал Кармелицкий. - Плохо то, что Матьякубова вы оставили одного в окопе. Сами посудите: человек он не обстрелянный, остался один, вот и мерещится солдату черт знает что. Ошибку надо исправить. Пошлите к Матьякубову бывалого вояку. Пусть они с недельку вместе подержатся. За это время молодой пулеметчик обвыкнется, войдет, как говорится, в колею фронтовой жизни.
- Слушаюсь, товарищ командир.
На командном пункте полка, куда мы вернулись перед рассветом, Кармелицкаму доложили, что погиб командир минометной роты старший лейтенант Буров. Обстоятельства гибели самые нелепые. В нетрезвом виде старший лейтенант Буров сам начал вести стрельбу из миномета и одну мину послал в ствол не стабилизатором, а, наоборот, носовой частью. Произошел взрыв, вместе с Буровым погиб и расчет миномета.
Сообщение об этой смерти вывело Кармелицкого из себя.
- Какая дикость! Ведь это не единственный случай, когда через водку люди расплачиваются кровью. Буров! Золотой, смелый, умный командир, а вот погиб позорно.
Повернулся к начальнику штаба полка и приказал:
- Заготовьте приказ, строгий, жестокий приказ. Впредь, если я замечу кого-нибудь пьяным, буду отдавать под суд. Не посмотрю ни на какие заслуги…
Начальник штаба вышел. Кармелицкий разделся. На простой хлопчатобумажной гимнастерке сверкнули боевые ордена. И невольно припомнились деревня на берегу Волховца, ночь в окопах, сидящий на корточках политрук Кармелицкий, рассматривающий при свете карманного фонаря новенький орден на груди Василия Блинова…
Командир полка достал из-под стола термос.
- Побалуемся что ли чайком?
Кармелицкий пьет большими глотками. Смотрю на его лицо и только теперь замечаю на нем страшную усталость. Осунулся, похудел новый командир полка.
- Тяжело вам, товарищ майор!
- Ты думаешь, когда комиссарил, было легче? Григорий Розан правильно сказал, что война - не мать.
- И Николай Медведев неплохо сказал.
Кармелицкий вскинул густые, лохматые брови.
- Это когда он меня уговаривал, чтобы я по окопам не прогуливался?
- Что ж, он прав. И сказал он, любя вас.