Подумав о сладкой мести, я неожиданно развеселилась. Нужно было воспользоваться отсутствием Андрея и помыть полы. На столе валялась порванная газета, в нее и была завернута книга. Я собиралась выбросить ее, но внутри лежал вскрытый конверт с запиской: "Нам было хорошо вместе, и ты все равно это вспомнишь. Жду тебя каждый вечер. Линас."
- Бируте ездила в Неляй, и взяла книгу у Линаса вместе с письмом, а Андрей прочел его вчера вечером, пока я разговаривала со Славкой, - поняла я.
Да, дела… Часа через три, когда девочки вернулись с видом сытых клопов, объездив все возможные магазины в округе, я уселась на противоположный диванчик с иголкой и нитками, ожидая момента (не думай о мгновеньях свысока!), когда Андрей дочитает до нужной страницы. Он прочитал свой приговор, и поднял на меня глаза.
- Вот так вот! - сказала я, - но я все равно твоя женщина.
- Не исключено, - ответил читатель, взглянув часы, - хотя ты меня и не кормишь.
- Зато посмотри, какая чистота.
- Возможно, - буркнул он, взглянув на стол.
После обеда мы пошли за грибами. Лисички за сыроежками, дождевики за моховиками, и я потеряла своего спутника. Солнечный лес, наполнившись тревожными шорохами, тут же утратил всю свою привлекательность, и можжевельники приняли зловещий кладбищенский вид, и беспредельный ужас уже вползал в сердце холодной струйкой, когда я услышала свое имя.
- Марина, - сказал Андрей, - я здесь, с тобой!
- Не уходи! - меня трясло, как в лихорадке, - не уходи больше.
- Но тебе было неплохо и с ним!
- Нет, я просто пыталась вычеркнуть тебя из своей жизни, но у меня ни черта не получилось.
- Вчера мне казалось, что ты просто выдумала…
- Мне и самой так казалось… Не уходи…
- Я искал тебя после свадьбы всю ночь, а потом едва не заснул за рулем, - сказал Андрей, но в его объятьях ко мне вернулась некоторая уверенность в себе, и я ответила:
- Я была в лесу, и ты сейчас нашел меня. Видишь - Красная шапочка, корзинка, пирожки, одиноко и страшно, а я так хочу быть счастливой.
- История Красной Шапочки в сценарии транссакционного анализа Эрика Берна выглядит по-другому, - сказал он, - мать стремится избавиться от девочки, посылая ее одну в лес, бабушка держит дверь незапертой в надежде на приключение, Красная Шапочка залезает к волку в постель, а охотник убивает волка в надежде занять его место. Несчастному волку следовало бы держаться подальше от наивных девочек.
- Будь Эрик Берн социологом, а не психологом, речь шла бы о гуманитарной помощи, продовольственной корзине и коррупции.
Он постоял молча, переварил информацию и согласился с новым сценарием, потому что не согласиться было уже трудно и противоестественно.
- Что же, упоминание о взятке вполне уместно. Как там насчет пирожков со сладкой начинкой?
О, сладость примирения! Мы любили друг друга молча, но он умел говорить и без слов, а я отвечала ему, как могла, пока нас не занесло на такой маленький остров, где можно было существовать только вдвоем, и мы простили друг друга, потому что иначе было нельзя.
Жесткость черничных веточек, наконец, дала себя знать, и мы вышли на лесную дорогу в то удивительное время, когда с первыми сумерками очертания предметов кажутся более отчетливыми, чем при ярком солнечном свете. Легкая дымка в соснах и внезапная торжественность тишины придали миру полную нереальность, и мы оба ощутили это. Лес уже отдал чужакам свои ягоды и грибы, и спешил зажить своей таинственной ночной жизнью.
Безлея, богиня вечерней зари, спешила погасить последние солнечные лучи и передать дежурство своей чернокосой сестре Брексте, ведающей ночной тьмой. Усталая Лаздона, отягощенная ветвями лесного орешника, прятала на ночь от злых духов еще незрелые плоды, и районная ведьма Лаума Жемепатискайте уже отправилась на метле проверять владения своей прапрабабки, княгини Шумской. Хрюкающие полчища тяжелых ракет вылетели из таинственных клюквенных болот в поисках лесных врагов, и пастуший бог Гониклос велел убираться домашней скотине со своих тучных пастбищ в стойла, где верный Дворгаутис уже занял свой ночной пост.
Глава 8
Утро оказалось не из приятных. Вечный жених Гядик, устраивая вчера в стогу сена дежурное ложе, наткнулся на мертвое тело звонаря Ремигиуса. Его горло, перерезанное острой косой, кишело жирными белыми червями, а открытые неподвижные глаза который уж день рассматривали высокое голубое небо, навсегда поглотившее нехитрую музыку его медных колоколов.
Нашлась и коса, второй любимый инструмент звонаря - недалеко от берега озера, на черном илистом дне. Ремигиус любил косить в этих местах, где в высокой траве виднелись черные развалины баньки, и именно в этой баньке отец звонаря пил самогон с почтальоном Тадасом в день убийства Вельминой дочки.
Тело несчастной девушки, как рассказывала Жемина, тоже было найдено не так уж далеко отсюда, на лесистом перешейке между большим озером и озерцом Укояс, где к концу лета массой высыпали желтенькие маслята. Я ощутила беспокойство - который раз уже имя звонаря связывалось в моем сознании сложными путями со страшной сценой в песчаном карьере.
Я не выдержала и поделилась своими смутными мыслями с Андреем, но, к моему изумлению, он воспринял мой рассказ достаточно серьезно.
- Мне не совсем ясно, почему ты считаешь, что эта история касается тебя. Почему ты так волнуешься? - спросил он.
- Я не знаю, от меня ускользает что-то, связывающее меня с этой историей. Да, я нашла труп, а накануне видела недалеко от этого места звонаря, и все.
- Ты никого не видела у трупа?
- Нет, я и не оглядывалась. Я увидела ее, остолбенела, а потом очень быстро ушла, почти бежала. И никому, кроме тебя, ничего не рассказывала.
- Твое беспокойство может быть вызвано неприятными воспоминаниями. Это пройдет со временем, когда ты уедешь отсюда. А пока, давай-ка прокатимся в столицу, я ни разу там не был и с удовольствием посмотрю старинные здания.
Беда не приходит одна, и в это же утро Юмиса забодала на пастбище его же собственная корова. Эту плохую новость прокричала нам с велосипеда соседка, пожилая Гермине, чья корова паслась неподалеку.
Андрей повез Жемину и Стасиса на пастбище, и они переправили раненого в больницу. Жемина, упоминавшая мужа нехорошими словами раза три в сутки, по возвращению плакала навзрыд, потому что муж все-таки оказался любимым, да и жить в деревне без мужика - гиблое дело. По мере плача заочная фигура Юмиса разрасталась до монументальных размеров, и души квартирантов уже согревались в лучах его доброты, великодушия и трудолюбия. В этом мире, поистине, нужно умереть, чтобы тебя оценили по достоинству.
Станислав с подъехавшим из райцентра молодоженом Альгисом привели корову с пастбища. После побоища та уже успела запутаться в ветках дерева и сломать рог. Корова была по деревенским меркам не простой, а золотой, и давала, к радости обитателей дома, тридцать шесть литров молока в день, на треть больше, чем у соседей. Когда ее привели домой и привязали за огородом, она уже не буянила и выглядела довольно понуро. Вернувшаяся из больницы Жемина теперь причитала над коровой и грешила на деревенских завистников, отравивших рекордсменку.
Корову поили отваром дубовой коры, вливали растительное масло, растирали соломенным жгутом, но все было напрасно, и к вечеру она умерла, отправившись в заоблачные пастбища хлопотливого Карвайтиса.
Собирая нехитрый скорый ужин, я увидела в холодильнике банку с утренним молоком от мертвой коровы.
Труп громоздился под холмом за огородом, и я вылила эту скорбную жидкость в густую траву подальше от дома, попросив коровьего бога быть поласковей с нашей усопшей кормилицей.
Утром приехал ветеринарный фургончик, и следом за ним прибыл маленький экскаватор. Корову вскрыли и, обнаружив воспаление кишечника и двух бледных телят, рыбками свернувшихся в ее чреве, составили протокол, который мы с Андреем и подписали, как посторонние свидетели печального происшествия. Я спросила ветеринаров, не была ли отравлена корова, но старый ветеринар цыкнул зубом, а молодой объяснил, что специальных анализов они все равно делать не будут, и тайна будет похоронена вместе с коровой. Кроваво-розовый труп со снятой кожей противоестественно ярко сверкал на солнце, пока его не бросили в глубокую яму, вырытую экскаватором за огородом, и не засыпали желтым песком.
Все это время вокруг огорода приплясывала алкоголичка Янька, сожительница Вацека Марцинкевича, нашего соседа справа, в надежде отрезать заднюю часть коровы. Позапрошлой зимой она стащила на помойке у Жемины мерзлый труп поросенка, рассудив, что их пропитым желудкам ничто не угрожает, кроме отсутствия алкоголя. Вацек был интересным плохо выбритым брюнетом лет сорока пяти, и когда он в белых штанах второй свежести посещал летний кинотеатр, туристки оглядывались с нескрываемым интересом, а его спутница, тощая неопределенных лет бабенка с худым треугольным личиком и гниловатыми зубами, чувствовала себя при этом королевой.
У Вацека был хороший дом из белого кирпича, построенный им в лучшие времена, когда он директорствовал на турбазе и преподавал в районном техникуме. Но потом он сломался, его бездетная жена покинула эти края, и, в конце концов, он пригрел бомжиху из райцентра для совместного времяпрепровождения. Трезвый Вацек мог соперничать по знанию этикета с моей подругой Галей, но пьяным он был ужасен, как и его залетные дружки.
Эта парочка нигде не работала, но Вацека соседи звали иногда помочь в каких-нибудь крестьянских работах, а летом он каждую неделю брал мзду с квартирантов, занимавших его пятистенный дом. Вацек с Янькой ютились на другом конце двора в старом сарайчике на высоком фундаменте с шестью ступеньками.